Белый тапир и другие ручные животные - Линдблад Ян - Страница 40

Звонил человек, который явно не первый раз исполнял роль посредника между охотниками севера и миром коммерции на юге. — Мне тут саами принесли двух детенышей росомахи, предлагают продать в какой-нибудь зоопарк, а я о тебе подумал. Если согласен приплатить им немного, отправлю тебе ящик самолетом.

Как и в случае с испанским беркутом Педро, я согласился сразу, не раздумывая. Видно, я неисправим — найди кто-нибудь синего кита, нуждающегося в опеке, немедленно предложу свои услуги, не задумываясь, хватит ли киту места в моем аквариуме… Дня через два я забрал в аэропорту Бромма двух кругленьких, теплых, неуклюжих малышей. Держа их на руках (за рулем факультетского автобуса сидел мой товарищ), я ощутил вдруг какое-то особенное, удивительное чувство. Женщина, только что вышедшая из родильного дома, меня поймет. Ни одно животное не внушало мне такого сильного чувства отцовской любви и гордости, как эти крохи. Светлые рожицы, обрамленные более темной шелковистой шерсткой, смотрели на меня трезво и деловито, но искорка в глазах сулила немало веселых проказ и озорных выходок. Я радовался, словно ребенок, впервые получивший игрушечного мишку.

Наверное, чтобы проникнуться расположением к росомахе, надо ближе узнать этого крупнейшего представителя наших куньих. Недавно я побывал в Буросском зоопарке, где — замечательное событие! — добились размножения росомах в неволе, и услышал, что посетителей эти звери, увы, мало привлекают. О популярности животных судят, в частности, по числу проданных открыток — так вот, для росомахи цифра оказалась очень низкой. Видно, большинство шведов побаиваются этого зверя, способного, несмотря на скромные размеры, убить такое крупное животное, как северный олень. Несомненно, немалую роль играет также грозное рычание росомах, которое можно услышать, когда этим эгоцентрическим созданиям что-нибудь не по нраву. Хриплый рокочущий звук и впрямь производит устрашающее впечатление, и разъяренная взрослая росомаха хоть кому может внушить почтение.

Поистине звуки и запахи (а вернее, вонь, о которой я говорил выше) не украшали присланных мне малышей. Радуясь прибавлению семейства, я представил обитателей ящика заинтригованным родным. Жена, еще со времен нашей помолвки закаленная общением со змеями в моей гостиной, напуганная до полусмерти бурной встречей, которую ей устроили лисы, когда она впервые сошла на берег Малого острова, не без труда свыкшаяся с присутствием барсука в нашей спальне и с обществом сыча-воробья, который провел зиму в дуплистом полене на моем письменном столе, — эта хрупкая, но, как мне казалось, неплохо вышколенная любительница животных, отпрянула при виде предметов гордости своего супруга.

— Ну и запах!

Что правда, то правда. Запах был. Особенно после того, как наш трехлетний сынишка чересчур внезапно возник перед малышами. Они оробели, и один из них, тот, который уже начал обследовать прихожую, издал никак не подобающее такому славному «мишке» рычание, а заодно окропил обои присущей сему роду отборной смесью. Все, кроме приемного отца, мигом освободили помещение, и несколько дней в прихожей могли задерживаться только люди с безнадежно испорченным обонятельным эпителием.

Камилла напомнила мне, что священник при обручении говорил насчет верности в счастье и в беде, но о росомахах в квартире ничего не было сказано. Да я и сам сознавал, что это еще цветочки. Но ведь у меня и в мыслях не было превращать росомах в «светских львов», нам предстояло вместе возможно скорее сменить город на более подходящую среду.

Я еще в самом начале весны побывал у Эдора Бурмана, писателя и сотрудника администрации по работе с лопарями, много лет отдавшего охране природы Сонфьеллет. В чудесных лесах этого района Бурман подкармливал росомах и медведей; меня он пригласил туда поснимать для кино, а заодно сделать фотографии для заказанной ему одним издательством книги о трех членах «большой четверки» — медведе, росомахе и рыси. Волки, которых прежде было так много в нашей стране, теперь почти совсем истреблены… Замысел этот не был осуществлен, издательство считало, что за «целый сезон» вполне можно собрать необходимый фотоматериал об упомянутых животных, но это работа надолго, нужен не один год, нужны наблюдения, наблюдения, наблюдения — и удача, о чем лучше всего свидетельствует книга «Сарек» прекрасного фотографа Эдвина Нильссона.

Эдор Бурман решительно возражал против того, чтобы я со своими росомахами находился там, где он так скрупулезно исследовал нравы их диких родичей, да и условия для съемок в тот год были отнюдь не многообещающими — падаль привлекла только воронов, — поэтому Эдор предложил мне занять старую охотничью избушку в нескольких десятках километров от Сонфьеллет. Туда я и направился со своими приемышами.

Оба они стали поразительно ручными, наверно, таких ручных росомах в Швеции не было никогда. Но я добился этого не сразу, победа далась отнюдь не легко. Не в пример барсукам, которые скоро начинают льнуть к человеку, эти малыши держались отчужденно, и прошло немало времени, прежде чем они освободились от недоверия к своему заклятому врагу. Не знаю, что им довелось пережить в день поимки, но вряд ли это событие прошло для них бесследно. Как раз в том году газета «Экспрессен» описывала схватку саами с росомахой — они сражались целый час, прежде чем многочисленные ножевые раны доконали зверя…

Чтобы расположить к себе малышей, чтобы они чувствовали себя так же спокойно, как если бы рядом была мать, я применил тот же способ, который помогал мне стать «своим» для лис и барсуков. Нары в охотничьей избушке служили кроватью и мне, и детенышам, мы лежали вместе на соломе, и спали они, что называется, в моих объятиях. Когда спали, что случалось не часто и длилось недолго!

Потребность росомахи в движении чрезвычайно велика. За своей добычей — от лемминга и птичьих яиц до северного оленя — она то карабкается вверх на сосну, то мчится по снегу или по льду, продирается через рощу, трусит по голой скале. Крепкий организм этого представителя куньих рассчитан на большую нагрузку; час за часом, а то и день за днем обегает росомаха неуклюжим галопом свои обширные угодья — понятно, что ей надо быть в хорошей форме. Верные правилам рода, мои приемыши резвились почти без передышки с раннего утра до позднего вечера, да и в светлые северные ночи не обходились без частых разминок. То с визгом, с рычанием затеют потасовку посреди нар, то с не поддающейся описанию скоростью носятся по комнате — через плиту, под нары, все обегают, все углы обрыскают… Получат еду — на время угомонятся, а едят так жадно, что вполне оправдывают славу обжоры, утвердившуюся за росомахой. Крепкие желтоватые зубы, которые даже у таких малышей выглядели очень внушительно, легко расправлялись с костями. Мальчик и Девочка (мои приемыши были разного пола) ели с истинным наслаждением, уничтожали свои порции в мгновение ока да еще успевали подраться из-за последнего куска.

Хотя Мальчик был побольше, обычно верх брала Девочка. Во-первых, она была быстрее, злее, во-вторых, она была самка. Многих крупных млекопитающих отличает своего рода джентльменское отношение к меньшей ростом и не столь сильной самке. Современное кино извратило наши собственные исконные понятия на этот счет (и не только на этот). В фильмах женщин бьют, а ведь это противно природе мужчины, настоящего мужчины. Бить женщину — величайший позор для мужчины, и я убежден, что нам об этом говорит инстинкт, обусловленный неизменной заботой природы о потомстве, в частности о том, которое вынашивает в своем чреве женщина.

До чего же уморительно было смотреть, как Девочка помыкала Мальчиком! Правда, он относился к этому снисходительно и даже в самых буйных играх и потасовках почти всегда соблюдал меру. Почти всегда. Несколько раз, когда случались перебои в подвозе продуктов и приемыши испытывали настоящий голод, он быстро и решительно ставил ее на место, не стесняясь в выборе средств. Голод стирает все грани не только среди людей.