Скорость - Кунц Дин Рей - Страница 2

– Хуже. Они поставили второго гнома. Предположив, что первого я разобью, Ариадна отлила второго и раскрасила его.

– Я думал, жизнь в вашей винной стране тихая и спокойная.

– Потом они мне сказали, – продолжил Нед, – что поставят третьего гнома, если я разобью второго, а еще сделают целую партию и продадут всем, кто захочет иметь гнома «Нед Пирсолл».

– Звучит как пустая угроза, – покачал головой турист. – Неужели нашлись бы люди, которые такое купили?

– Десятки, – заверил его Билли.

– Город стал злее с тех пор, как к нам зачастили приезжие из Сан-Франциско, – тяжело вздохнул Нед.

– И поскольку вы не решились поднять кувалду на второго гнома, вам не осталось ничего другого, как помочиться на их окна.

– Именно. Но я сделал это не с бухты-барахты. Неделю обдумывал свои действия. А уж потом обдал их окна, словно из брандспойта.

– И после этого Генри Фриддл залез на крышу с полным мочевым пузырем, чтобы восстановить справедливость.

– Да. Но он подождал, пока я устроил обед в честь дня рождения моей мамы.

– Непростительно, – вынес вердикт Билли.

– Разве мафия нападает на невинных членов семей своих врагов? – негодующе спросил Нед.

И хотя вопрос был риторическим, Билли счел необходимым позаботиться о чаевых:

– Нет, мафия знает, что такое честь.

– Это слово профессора колледжа не могут даже произнести по буквам! – фыркнул Нед. – Маме было семьдесят шесть. У нее мог случиться сердечный приступ.

– То есть, – уточнил турист, – пытаясь помочиться на окна вашей столовой, Фриддл упал с крыши и сломал шею о гнома «Нед Пирсолл». Ирония судьбы.

– Насчет иронии не знаю, – ответил Нед, – но я испытал чувство глубокого удовлетворения.

– Расскажи ему, что сказала твоя мама, – попросил Билли.

Отхлебнув пива, Нед откликнулся на просьбу бармена:

– Мама сказала мне: «Дорогой, восславим Господа, это доказательство того, что Он есть».

Турист несколько секунд переваривал слова матери Неда.

– Похоже, она религиозная женщина.

– Такой она была не всегда, но в семьдесят два года заболела пневмонией.

– В такой момент очень неплохо иметь Бога на своей стороне.

– Она решила, если Бог есть, Он, возможно, ее спасет. А если Его не существует, то она всего лишь впустую потратит какое-то время на молитвы.

– Время – это самое дорогое, что у нас есть, – заметил турист.

– Правильно, – согласился Нед. – Но мама потратила не так уж много времени, потому что в основном молилась, когда смотрела телевизор.

– Какая захватывающая история, – и турист заказал пива.

Билли открыл бутылку «Хайнекена», поставил перед незнакомцем чистый охлажденный стакан, наклонился над стойкой и прошептал:

– Это за счет заведения.

– Как мило с вашей стороны. Благодарю. Я-то думал, что вы слишком спокойны и молчаливы для бармена, но теперь, возможно, понимаю почему.

Нед Пирсолл, который сидел в некотором отдалении, поднял стакан, чтобы произнести еще один тост:

– За Ариадну. Пусть покоится с миром.

Возможно, турист и не хотел продолжать разговор, но после такого тоста не мог не спросить:

– Неужто еще одна жертва гнома?

– Рак. Через два года после того, как Генри упал с крыши. Я не хотел, чтобы для нее все так закончилось.

Наливая пиво в наклоненный стакан, чтобы избежать появления высокой пены, незнакомец изрек:

– Смерть умеет решать наши мелкие проблемы.

– Мне ее недостает, – признался Нед. – Такая была красавица и бюстгальтер надевала далеко не всегда.

Туриста передернуло.

– Бывало, она работала в саду или прогуливала собаку, – мечтательно вспоминал Нед, – а груди у нее так перекатывались, что аж дух захватывало.

Турист посмотрел на свое отображение в зеркале, возможно, чтобы убедиться, что на лице виден тот самый ужас, который он испытывал.

– Билли, ведь такие буфера, как были у нее, редко у кого увидишь, а? – спросил Нед бармена.

– Согласен, – кивнул Билли.

Нед слез со стула, направился к мужскому туалету, остановился около туриста.

– Даже когда рак иссушил ее, буфера остались прежними. Она худела, а они словно прибавляли в размерах. Почти до самого конца она выглядела такой соблазнительной. Так жаль, что ее не стало, не правда ли, Билли?

– Очень жаль, – согласился бармен, и Нед проследовал к мужскому туалету.

Затянувшуюся паузу нарушил турист:

– Вы интересный парень, Билли-бармен.

– Я? Никогда не мочился на окна соседей.

– Думаю, вы – как губка. Впитываете в себя все.

Билли взял полотенце, принялся протирать стаканы, ранее вымытые и высушенные.

– Но при этом вы и камень, – продолжил турист, – потому что, если вас сжать, ничего выдавить не удастся.

Билли продолжал полировать стаканы.

Серые глаза, и без того яркие, заблестели еще сильнее.

– Вы – человек с принципами, а это редкость в наши дни, когда большинство людей не знают, кто они такие, во что верят и почему.

К подобным монологам Билли тоже привык, хотя, надо признать, слышать их ему доводилось нечасто. В отличие от Неда Пирсолла, произносить такие монологи мог только эрудит, но, в принципе, это был все тот же пивной психоанализ.

Он испытывал разочарование. На какой-то момент ему показалось, что этот незнакомец отличается от других двущеких нагревателей, которые повышали температуру винила высоких стульев у стойки.

Улыбаясь, Билли покачал головой:

– Принципы. Вы мне льстите.

Турист маленькими глотками пил «Хайнекен».

И хотя Билл больше не собирался ничего говорить, он услышал собственный голос:

– Не высовывайся, сохраняй спокойствие, ничего не усложняй, не ожидай многого, наслаждайся тем, что есть.

Незнакомец улыбнулся.

– Будь самодостаточным, ни во что не вмешивайся, позволь миру катиться в ад, если ему того хочется.

– Возможно, – не стал спорить Билли.

– Это, конечно, не Платон, – сказал турист, – но тоже определенная философия.

– А у вас есть своя? – полюбопытствовал Билли.

– В данный момент я верю, что моя жизнь станет лучше, если мне удастся избежать продолжения разговора с Недом.

– Это не философия, – улыбнулся Билли. – Это факт.

В десять минут пятого Айви Элгин пришла на работу. Она была официанткой, такой же, как любая другая, и объектом желания, какие встречаются крайне редко.

Билли Айви нравилась, но желания трахнуть ее он не испытывал. И вот это превращало его в уникума среди тех мужчин, которые работали и пили в таверне.

У Айви были рыжие волосы, ясные глаза цвета бренди и фигура, которую всю жизнь искал Хью Хефнер[2].

В свои двадцать четыре года она вроде бы и не подозревала о том, что для каждого видящего ее мужчины является фантазией во плоти. Никогда никого не пыталась соблазнить. Иногда флиртовала, но исключительно в шутку.

Ее красота и нравственность церковной хористки создавали столь эротичную комбинацию, что от одной ее улыбки мужчина превращался в податливый пластилин.

– Привет, Билли, – поздоровалась Айви, направляясь к стойке. – Я видела дохлого опоссума на Олд-Милл-роуд, примерно в четверти мили от Корнелл-лейн.

– Умер сам или его раздавили?

– Естественно, раздавили.

– И что, по-твоему, это означает?

– Пока ничего особенного, – она протянула ему сумочку, чтобы он положил ее под стойку. – Это первый труп, который я видела за неделю, так что все зависит от того, какие еще трупы будут появляться, если будут.

Айви верила, что она гаруспик. Гаруспиками в Древнем Риме назывались жрецы, которые определяли волю богов по внутренностям животных, принесенных в жертву.

Другие римляне их уважали, им даже поклонялись, но, скорее всего, на вечеринки приглашали нечасто.

Айви в крайности не бросалась. Предсказание будущего по трупам не являлось главным в ее жизни. С посетителями таверны она говорила об этом крайне редко.