Полуночные тени (СИ) - Кручко Алёна - Страница 19

И спасибо, что рядом никого. Не ждали, что я так быстро очухаюсь, или опасной не считают? Скорей второе — и, как ни горько, в этом они правы. Что сделает безоружная девушка там, где трое мужчин ничего не смогли?

Убежать, и то не сможет. Иначе бы караулили.

Ох как страшно мне было выходить! Казалось — первый же шаг из этого, такого ненадежного, но все же убежища, станет шагом к смерти. Забиться в уголок… Очнись, Сьюз, толку тебе прятаться! Все равно ведь не отсидишься. Кто-то ведь здесь живет; кто-то спит в этих шкурах, кто-то принес тебя сюда! А зачем принес, как ты думаешь?

Зачем… что тут ответишь? Или — или. Или я понадобилась кому-то как женщина, или как еда. Что выберешь, девонька? Что больше нравится? Кровяная колбаса (вот же привязалось сравнение! я сглотнула вмиг набежавшую слюну, подумала: а есть-то хочется) или игрушка для нелюдя? Хотя, скорей всего, ни то ни другое от тебя не уйдет. Лучше бы сразу убили!

Лучше бы сидела дома и не связывалась с недоделанными чароплетами, маги они или бароны, без разницы!

И ведь могла отказаться. Могла. Тебя просили, не приказывали. А еще могла вернуться в деревню, вместо того, чтоб вести в замок подозрительного бродягу. Или не ходить Ронни искать. Сидела бы дома… пили бы сейчас с бабушкой земляничный чай, разбирали травки и болтали о всяком-разном.

Хотя нет. Бабушка сейчас, должно быть, с Гвендой.

Я вытерла слезы, обтерла лицо рукавом рубашки. От мокрой ткани озноб пробрал до костей. Эге, Сьюз, да ты вся осиновым листом трясешься! И разбери, страх тому виной, промозглый ночной холод, мокрая насквозь одежда? Все сразу; да и какая разница! Я шмыгнула носом и вышла наружу.

Стояли здесь вечные сумерки, или вечер уже настал? Мохнатые, под пару нелюди, ели чернели в туманной сизой дымке дремучим лесом из тех легенд, после которых страшно засыпать. Сердце трепыхнулось, подзуживая бежать: разве кто увидит в эдакой мгле, что одной пленницей меньше стало! Увидит, осадила я себя. Эти твари ночные. А не увидит, так почует.

Да и не смогла бы я уйти, не узнав, что с другими сталось. Представить только… Пусть чудо, пусть не заметят, упустят… вот я возвращаюсь, и?.. Что в замке скажу, как в глаза Гвенде гляну? От каких снов ночами кричать буду? Пусть уж… от судьбы не уйдешь, что напряла Прядильщица, то и встретишь.

И я пошла наугад, не заботясь выбором дороги и не тревожась ощущением буравящего спину тяжелого взгляда. А то неясно, кто смотрит! Глядите себе, от погляда меня не убудет. Зато сразу ясно, чего стоят все надежды на побег.

Через несколько шагов я наткнулась на еловые ветки. Обойдя дерево, запуталась в кустах. Лес водил меня, путал, застил глаза стремительно густеющей тьмой. И звуки тоже обманывали, морочили голову: то зашуршит над головой и смолкнет, то филин ухнет вдали, то вдруг вода плеснет. И — ни голосов, ни движения. Как будто на всей земле я одна осталась!

Не знаю, сколько прошло времени, но в конце концов мне надоело так блуждать. Странно — никогда за собой такого не замечала! — но одиночество и отчаяние сделали меня безрассудной. Я остановилась, вздохнула глубоко и закричала:

— Ро-онни-и! Ро-ольф! Э-энни-ис! Где-е вы-ы!

Мой голос канул в пустоту, не породив не то что эха — малейшего отклика. Но зато, как будто обманный заморочный лес только этого и ждал, туман стал расползаться. Сначала проглянуло небо — едва начавшее чернеть, с редкими, еще робкими звездами. Выглянул из-за еловых верхушек обкусанный тучами краешек луны. Колыхнулись мохнатые еловые лапы, словно показывая: туда иди! И, стоило мне сделать шаг, последние пряди тумана рассеялись, открыв ту самую поляну, с которой унес меня крылатый чужак.

С которой на моих глазах уволокли Энниса и Анегарда.

Где оставался Рольф.

И, если только нелюдь не умеет оживать после честной стали, с десяток не вполне человеческих трупов.

Сейчас поляна была пуста. Но я примерно помнила, куда надо идти. Вот только заставить себя двинуться оказалось ой как трудно. Ты хотела узнать, что сталось с остальными? А ну как узнаешь сейчас? Помнишь ведь тот сон, ту жажду, помрачающую разум? Помнишь вкус крови, приправленный виной и тоской?

Что, Сьюз, жуть пробирает? Сидела бы уж, не высовывалась!

Я беззвучно всхлипывала, давясь слезами. А спину жег чужой пристальный взгляд.

Клетка обнаружилась за кустами. Точно такая, какую видела я во сне — вот только были в ней теперь не Ронни с девчонкой.

Молодой барон, бессильно уронивший руки на колени — голова его упиралась в верхние прутья, глаза были закрыты, но по напряженному лицу мне стало ясно — Анегард, хвала богам, в полном сознании и готов действовать.

Испуганно сжавшийся маг — от этого, похоже, толку будет чуть.

Рольф…

Еще недавно полный сил парень, последний, кого смогли одолеть зверолюди, лежал в забытьи, укрытый Анегардовой стеганкой, и лицо его было белее снега.

Я кинулась вперед, ухватилась за неровные жердины:

— Вы здесь!

Анегард вскинул голову, на лице мелькнуло изумление.

— Сьюз?!

Я изо всех сил затрясла жердины — но клетка, на вид казавшаяся хлипкой и неустойчивой, держалась крепко.

— Сьюз, ты с ума сошла! — зашипел Анегард. — Беги! Беги, отцу расскажешь, что к чему…

Я мотнула головой. Всхлипнула:

— Помогли бы лучше!

— А то мы не пробовали, — маг нервно рассмеялся.

— Скажешь, тут много их и чары сильные, — торопливо шептал Анегард, — пускай из столицы подмогу зовут…

Тяжелая рука упала мне на плечо.

— Никуда она не побежит и никому ничего не расскажет.

Я дернула плечом, и уж потом обернулась. Кого увижу, знала: я теперь этот хриплый голос ни с каким бы не спутала. Да и запах…

— А ведь могла убежать, — крылатый ухмыльнулся, показав песьи клыки. — Нет, орать начала, звать, искать. Зачем, девочка?

Я промолчала. Только жалкий всхлип сдержать не удалось. Кабы не тот сон, ответила бы, наверное, что-нибудь вроде "кто сам таких вещей не понимает, тому не объяснить". Но я знала, он — понимает. Я слышала тоску и вину в его голосе. Меньшее зло, самый жестокий из всех выборов. Он убьет нас — ради своих, за которых в ответе.

— Ее не отпустишь, хоть детей отпусти, — сказал Анегард. — Уж они-то вам не навредят. А сколько вам толку с них, ты и сам знаешь.

Чужак подался вперед. Их с Анегардом взгляды столкнулись, как два клинка — и замерли, сцепившись. Меня аж озноб пробрал.

— Я — знаю, — прошипел крылатый. — А тебе откуда знать?

— От тебя, — чуть слышно ответил молодой барон. — Больно громко думаешь.

В голосе его звенело дикое, немыслимое напряжение, и почудилось мне, будто два поединщика застыли на крайней точке усилия, когда вот-вот решится — кто кого. Помоги, Звериная матерь! Что ж это делается?..

Я зажмурилась. Что-то происходило — не здесь. Там, где властвуют боги, где нет слов, потому что не нужны слова. Там, где и у меня иногда получается говорить ислушать … вот только как я ни вслушивалась, ловила лишь смутные отзвуки чужих голосов. На большее моего умения не хватало.

Но теперь я верила, что для нас не все еще потеряно. И, не умея помочь иным, всеми силами души молила Звериную матерь — дай сил, Великая! Не мне — Анегарду! Пусть у него получится, пусть он победит в этом поединке, смысла которого я не умею понять, пусть если не мы, то хотя бы дети выберутся отсюда живыми… пожалуйста, Великая!

В тот миг, когда у меня уже мутиться в голове начало от усилий, неслышный другим разговор оборвался. Всхлипнув, я села: ноги не держали. Хотелось спросить: что, как? Кричать хотелось. Или — закрыть глаза, лечь и не видеть больше ничего и никого, до самого конца, каким бы он ни оказался. Вот только — яростные попытки слышать не прошли бесследно — я чувствовала, что на самом деле ничего еще не кончилось. Что самое важное, быть может, только сейчас и начнется.

Чужак что-то сделал с клеткой — наверное, отщелкнул незамеченные мной запоры — и молодой барон вылез наружу. С явственным усилием разогнулся, распрямил плечи. Анегард оказался с крылатым одного роста, и короткий обмен взглядами теперь еще больше походил на поединок. Вернее, походил бы, — но теперь за ним не ощущалось такого яростного напряжения. Будто все уже сказано и понято, и решение принято, и надо лишь проверить — точно ли другой не отказался от решенного?