Нескромные сокровища - Дидро Дени - Страница 37

• Предыдущая
• 37/58
• Следующая

– Ну, хорошо, мадам, – отвечал Мангогул, – я назначаю такую же сумму Рикарику из моих личных средств, принимая во внимание чудеса, которые вы мне про него рассказали.

– Господин Рикарик, – сказала фаворитка, – я тоже должна сделать для вас кое-что: я жертвую в вашу пользу маленьким уколом своего самолюбия и, ради той награды, которую вам пожаловал по заслугам Мангогул, согласна забыть нанесенную мне обиду.

– Разрешите спросить у вас, мадам, что это за обида, – осведомился Мангогул.

– Да, государь, вы сейчас узнаете. Вы сами вовлекли нас в разговор о литературе, вы начали с чтения образчика современного красноречия, который отнюдь не был прекрасен, и когда, чтобы вам угодить, мы начали развивать печальную мысль, брошенную вами, – на вас нападают скука и зевота, вы вертитесь в своем кресле; вы сто раз меняете положение, никак не находя удобного, наконец, устав от такого скверного времяпрепровождения, вы внезапно принимаете какое-то решение, встаете и исчезаете. И куда же вы направились? Может быть, слушать еще одно сокровище?

– Все это так, мадам, но я не вижу в этом ничего оскорбительного. Если человеку случается скучать, слушая прекрасные вещи, и забавляться, слушая дурные, – тем хуже для него. Ею несправедливое предпочтение ничуть не обесценивает того, чем он пренебрег; он только доказывает себя плохим судьей. Могу еще к этому прибавить, мадам, что пока вы были заняты беседой с Селимом, я почти столь же безрезультатно пытался доставить вам возможность получить дворец. И вот раз уж выходит, что я провинился, а вы это утверждаете, – заявляю вам, что вы отомщены.

– Каким же образом? – спросила фаворитка.

– А вот как, – отвечал султан. – Чтобы немного развлечься после академического заседания, которое мне пришлось вытерпеть, я отправился допрашивать кое-какие сокровища.

– Ну, что же, государь?

– Ну, что же? Мне еще не приходилось встречать таких нелюдимых, какие мне сегодня попались.

– Это чрезвычайно радует меня, – заявила фаворитка.

– Они оба принялись болтать на каком-то непонятном языке, я прекрасно запомнил все, что они говорили, но пусть я умру, если я понял хоть что-нибудь.

– Странное дело, – продолжала фаворитка, – до сих пор я думала, что если можно в чем-нибудь упрекнуть сокровища, так это в слишком ясной манере говорить.

– Черт возьми! – заметил Мангогул, – эти два сокровища не похожи на прочие; попробуйте-ка их понять.

Знаете ли вы эту маленькую кругленькую женщину, у которой голова словно растет из самых плеч и едва можно разглядеть руки; у которой ноги так коротки и живот так отвис, что ее можно принять за китайского болванчика или за огромный уродливый эмбрион; ее прозвали Сплющенным Сфероидом; она вбила себе в голову, что Брама призвал ее к изучению геометрии, потому что она создана им в форме шара; впрочем, она вполне могла бы избрать артиллерию, ибо благодаря присущей ей форме должна была выйти из чрева матери природы, как ядро вылетает из жерла пушки.

Мне захотелось узнать новости о ее сокровище, и я стал его расспрашивать; но этот новоявленный вихревик стал изъясняться в таких специальных геометрических терминах, что я ничего не понял и подозреваю, что оратор и сам себя не понимает. Речь все время шла о прямых линиях, вогнутых поверхностях, данных величинах, длине, ширине, глубине, твердых телах, действующей и потенциальной энергии, конусах, цилиндрах, конических сечениях, кривых, эластических кривых, замкнутой кривой с центром приложения силы…

– Довольно! Пощадите меня, ваше высочество! – горестно воскликнула фаворитка, – у вас безжалостная память. Вы можете уморить человека. Теперь у меня обеспечена мигрень на добрую неделю. Скажите, между прочим, неужели и второе сокровище так же забавно?

– Предоставляю вам самим судить, – отвечал Мангогул. – Клянусь большим пальцем Брамы, я совершил прямо-таки чудо. Я запомнил весь этот вздор от слова до слова, хотя там не было ни тени смысла и ни капли ясности; и если вы мне дадите тонкое критическое истолкование, вы сделаете мне очаровательный подарок, сударыня.

– Как вы сказали, государь?! – воскликнула Мирзоза. – Пусть я умру, если вы не похитили у кого-то эту фразу!

– Не знаю, как это случилось, – отвечал Мангогул, – ибо сегодня я никому не давал аудиенции, кроме этих двух сокровищ. Когда я направил перстень на последнее из них, оно помолчало с минуту, а затем заговорило, как бы обращаясь к какому-то собранию:

«Господа!

Я не стану выискивать, пренебрегая моим собственным разумом, образцы мышления и выражений. И если мне удастся высказать нечто новое, в этом не будет никакой аффектации; оно явится следствием моей темы; если бы я повторяло то, что уже высказывалось по этому поводу, это значило бы, что я мыслю, как другие.

Пусть не вздумают иронизировать над моим вступлением и обвинять меня в том, что я ничего не читало или же читало без толку, – сокровище, подобное мне, не создано ни для чтения, ни для того, чтобы употреблять его на пользу, ни для того, чтобы предвидеть возражения, ни для того, чтобы на них отвечать.

Я не могу отказаться от замечаний и словесных украшений, соответствующих моей теме, тем более, что сама по себе она чрезвычайно скромна и не разрешит мне напыщенного многословия; но я не стану касаться мелких, ничтожных подробностей, которые являются достоянием пустого болтуна; я было бы в отчаянии, если бы меня заподозрили в пустословии.

Теперь, когда я сообщило вам, господа, о том, чего вы должны ожидать от моих открытий и от моей риторики, будет достаточно нескольких ударов кисти, чтобы обрисовать мой характер.

Вы знаете не хуже меня, господа, что существует две категории сокровищ: сокровища гордые и сокровища скромные; первые хотят всегда быть впереди и занимать высшее положение; вторые, напротив, на все согласны и имеют покорный вид. Эти противоположные наклонности обнаруживаются в их замыслах и заставляют тех и других действовать согласно руководящему ими духу.

Я считаю, будучи во власти предрассудков, внушенных мне воспитанием в юности, что обеспечу себе более прочную, легкую и приятную карьеру, если возьму на себя роль смиренницы; и я отдавалось с ребяческой стыдливостью и кроткими мольбами всем тем, кого имело счастье встретить.

Но какие ужасные времена! Мои услуги были приняты лишь после того, как я выслушало множество всяких «но», «если» и «как», которые могли бы вывести из терпения самое праздное из сокровищ.

Увы! Счастье было непродолжительно. Мой первый обладатель, стремясь к новой, льстившей его самолюбию победе, бросил меня, и я снова оказалось не у дел.

Я потеряло драгоценность и не льстило себя надеждой, что судьба вознаградит меня за эту потерю; в самом деле, вакантное место вскоре было занято, но не все целиком, одним шестидесятилетним старцем, страдавшим не столько недостатком доброй воли, сколько отсутствием данных.

Старик изо всех сил старался заставить меня позабыть прошлое. Он обращался со мной со всей учтивостью и обходительностью, какие приняты в нашем кругу, но, несмотря на все усилия, не мог устранить мои сожаления о потерянном.

Правда, искусство, которое ни перед чем не останавливается, открыло ему в сокровищнице даров природы некоторые средства смягчить мою печаль, – но эта компенсация показалась мне недостаточной; и мое воображение тщетно пыталось найти новые формы отношений и даже создать фантастические. Преимущество первенства так велико, что оно овладевает мыслью и ставит преграды всему, что впоследствии пытается предстать перед нами в других формах; и так велика неблагодарность сокровищ, – скажу это к нашему стыду, – что для них добрая воля никогда не заменяет факта.

Это замечание кажется мне столь справедливым, что, – хотя я и никому не обязано этой мыслью, – я полагаю, что она приходила в голову не мне одному; но если она поражала кого-нибудь и до меня, тем не менее, господа, я первое решаюсь высказать ее вслух и тем самым дать вам оценить все ее значение.

• Предыдущая
• 37/58
• Следующая