Восемь мечей - Карр Джон Диксон - Страница 4

• Предыдущая
• 4/66
• Следующая

При виде всего этого добропорядочный Хэдли был и потрясен, и обескуражен. Он просто не мог поверить в то, что увидел.

— Вы что, на самом деле все это… простите, проделывали? Именно вы, и никто другой?

— Естественно. Кто же еще? Причем, сразу признаюсь, с превеликим удовольствием. Вот, например, краткий отчет моего официального выступления на съезде известной филантропической организации «Горные козлы». Не желаете ли взглянуть? Нет? А жаль, жаль… Речь хотя и несколько сбивчивая, но стоящая, поверьте, очень даже стоящая… Правда, признаться, до сих пор толком не знаю, чем именно… Меня тогда даже сделали чем-то вроде «второго почетного магистра». Вот только чего конкретно — до сих пор не имею понятия… Что сейчас, впрочем, не очень-то и важно. Тогда было уже довольно поздно, и наш председатель явно с трудом выговаривал честно присваиваемые им титулы… Ну как? Вам это не нравится?

— Конечно же, нет! — с искренним жаром воскликнул Хэдли. — С чего бы это? Да я не совершил бы такого даже… — он лихорадочно поискал достойный в данной ситуации аргумент, — даже за тысячу фунтов стерлингов! Закройте, да закройте же свой чертов альбом! Ничего интересного для меня там нет и не может быть… Лучше скажите, что думаете делать дальше?

Доктор Фелл нахмурился:

— Честно говоря, пока толком не знаю. Жена еще не вернулась от родственников. Правда, сегодня утром я получил телеграмму, что их пароход уже причалил… Так что я свободен, как белая женщина Востока. Кстати, вы тоже можете располагать мной. Хотя… хотя, постойте, я ведь только вчера совершенно случайно наткнулся на моего старого приятеля… полковника Стэндиша. Он, помимо всего прочего, деловой партнер «Стэндиш и Берк», моего издательства. И хотя Стэндиш присутствует там исключительно с точки зрения финансовых интересов, именно он, тем не менее, один из тех, кто определяет погоду на каждый день… Ну так как? Что скажете?

— Ничего, — коротко ответил Хэдли, тем не менее, в глазах у него загорелся непонятный огонек.

В ноздрях доктора тоже почему-то сильно засвербило. Ему вдруг захотелось чихнуть.

— А знаете, дружище, мне и самому не совсем понятно, что с ним такое. Вроде бы пришел на пристань встретить сына своего друга… кстати, прекрасного молодого человека, сына не кого-нибудь, а самого епископа Мэплхемского… Мне очень надо узнать его чуть получше, прежде чем они упрячут его в кутузку…

— Упрячут его в кутузку? — удивленно спросил Хэдли, откидываясь на спинку стула. — Ну и дела! И что же с ним произошло? Неужели тоже поехала крыша?

Все мощное тело доктора Фелла сотрясли беззвучные раскаты смеха. Искреннего и долгого смеха. Затем он концом трости ткнул в письменный стол Хэдли:

— Ба, ба, ба, Хэдли, что значит «поехала крыша»? Ну при чем здесь, интересно, «поехала крыша»? Речь ведь шла не более, чем о паре женских… простите, сэр, подвязок…

— Значит, в таком случае, как я понимаю, речь идет о чем-то вроде нападения на девушку?

— Послушайте, Хэдли, ну когда же вы прекратите меня бесконечно прерывать! Ну неужели нельзя хоть две минуты просто посидеть и послушать? Желательно молча… Ну конечно же, нет! Господи, да он просто украл эти чертовы подвязки из ее каюты! А затем вместе с несколькими другими молодыми повесами вздернул их на рею вместо морского флага. Это обнаружилось только на следующее утро, когда с проходящего мимо судна капитану протелеграфировали соответствующие «поздравления». Что тут началось — вы, надеюсь, и представить себе не можете… Этот молодой человек, кстати, управляется кулаками, позавидовать можно: не моргнув глазом, уложил первого помощника капитана и двух матросов. Прежде чем они его все-таки успокоили. Ну а уж потом…

— Хватит, хватит, — перебил его старший инспектор. — Лучше повторите мне еще разок, что вы тут говорили о Стэндише.

— Только то, что у него вроде что-то на уме. Он пригласил меня к себе в Глостер на выходные. Даже обещал кое-что рассказать… Но все-таки самое странное во всем этом было то, как он обращался с молодым Донованом, то есть с сыном Мэплхемского епископа. Печально пожал ему руку, долго и с нескрываемым сожалением смотрел на него, искренне пожелал не падать духом… Кстати, они оба сейчас ждут меня в машине Стэндиша. Что-что? В чем дело, дружище? Что с вами?…

Хэдли резко наклонился вперед.

— Послушайте! — произнес он.

Проезжая по небольшой улочке с выразительным для тех мест названием Дерби-стрит, ведущей от Уайтхолла к Скотленд-Ярду, мистер Хью Ансвел Донован элегантно откинулся на спинку сиденья машины и незаметно сунул в рот еще одну таблетку аспирина. Отсутствие воды заставило его поперхнуться и полностью ощутить отвратительный вкус пилюли. После этого он надвинул шляпу почти на самые глаза, внутренне содрогнулся и тупо уставился в переднее стекло.

На редкость мрачный облик Хью Донована выражался не только в соответствующем внешнем виде, который сам по себе был весьма выразительным, но и вполне отражал его внутреннее состояние. На редкость бурная прощальная вечеринка в Нью-Йорке затянулась и не закончилась до тех пор, пока Хью не посадили на пассажирский лайнер «Акватик». Впрочем, сейчас ему стало чуть-чуть получше: по крайней мере, еда уже не казалась «зеленой», желудок перестал работать чем-то вроде внутреннего «телескопа», руки предательски не дрожали, совесть наконец-то перестала мучить, как будто напоминая, что он только что ограбил районный приют для сирот… Впрочем, его существование отравляло не только и не столько это. Было и нечто иное. Ведь прошел целый год с тех пор, как он покинул Лондон…

Донован, приятного вида и манер молодой человек с нежно-оливковым цветом лица и мускулами профессионального боксера среднего веса, выпускник Дублинского государственного университета, попытался во всеуслышание заявить категорическое «ха-ха» панели управления, но не сумел. Поскольку вдруг вспомнил о своей самой первой встрече с отцом.

В каком-то смысле его «старик» считался крепким мужиком, хотя (так уж случилось) и служил епископом. Был он, само собой разумеется, весьма старомоден, что помимо всего прочего предполагало искреннюю веру в то, что «любой молодой человек должен посадить свое дерево». Поэтому, когда ему вдруг дали оплачиваемый отпуск длиной в целый год для исследования побудительных мотивов преступлений, Доновану-старшему это показалось гласом Всевышнего, Божьим благословением. «Папа, — сказал ему тогда сын. — Папа, я тоже хочу стать детективом и отдать все свои силы достойному служению обществу». От этих слов суровый старик чуть ли не прослезился… И именно это почему-то сейчас вспомнилось его сыну. Хотя и без малейшего удовольствия. Будучи в Америке, ему несколько раз доводилось видеть фотографии, которые поразили его потрясающим сходством отца с покойным Уильямом Дженнингсом Брианом. Те, кто знавали и того и другого лично, любили говорить, что на самом деле это сходство еще более разительно, чем на фотографиях. Казалось бы, то же самое широкое, чуть ли не квадратное лицо, те же самые густые брови, длинные волосы, мягко ниспадающие по бокам головы, тот же самый слегка вздернутый нос, пронзительные глаза, те же самые широченные плечи и решительная походка… И голос! Громкий, властный, проникающий до самой глубины человеческой души голос епископа Мэплхемского, одного из ярчайших представителей англиканской церкви. В общем-то, вполне впечатляющая фигура…

При одной только мысли обо всем этом его сын автоматически проглотил еще одну таблетку аспирина.

Если у епископа и была слабость, то заключалась она, прежде всего и в основном в наличии у него всем известного «хобби».

Мир утратил великого криминолога, когда Донован-старший, приняв обет, ушел в лоно церкви. Информация, которая к нему поступала, была поистине безгранична: он мог в любой момент наизусть, причем в мельчайших деталях, перечислить каждую жестокость, которая произошла за последние сто лет, подробно рассказать о самых свежих новостях в области обнаружения и предотвращения преступлений, о конкретных, подчеркиваю, конкретных результатах полицейских расследований, проводимых в Париже, Берлине, Мадриде, Риме, Брюсселе, Вене и даже Ленинграде, что всегда буквально сводит с ума всех мыслимых и немыслимых государственных чиновников, и, наконец, он умудрился прочитать не одну, а целый цикл лекций обо всем этом в Соединенных Штатах! Возможно, именно этот, в общем-то довольно редкий факт, или, иначе говоря, «на редкость теплый прием в Америке», и стал той причиной, по которой он разрешил сыну заняться изучением криминологии в Колумбийском университете.

• Предыдущая
• 4/66
• Следующая