Убийства в Плейг-Корте - Карр Джон Диксон - Страница 16
- Предыдущая
- 16/53
- Следующая
Холлидей, как бы внезапно решившись, шагнул к двери, остановился прямо перед Мастерсом, привычным жестом вздернул плечи и уставился на него карими, несколько выпученными глазами.
— Инспектор… — произнес он и помедлил, словно припоминая заготовленную заранее речь, потом быстро затараторил: — Инспектор, надеюсь, мы все понимаем друг друга. Я знаю, что совершено убийство, и не могу не думать об огласке, о прочих ожидающих нас неприятностях, о куче тупоголовых болванов, перед которыми мы предстанем на коронерском следствии… Нельзя ли избежать этого с вашей помощью? Только не принимайте меня за наивного дурачка. Несомненно, в убийстве Дартворта заподозрят кого-то из членов собравшегося кружка. Но ведь вы понимаете, не так ли?… Его не мог убить преданный почитатель. Боже милостивый, кому надо было его убивать? Кроме меня, разумеется… — Холлидей медленно поднял палец и ткнул себя в грудь, вытаращив глаза.
— Да-да, — устало вздохнул Мастерс, — возможно, возможно… Но я, мистер, обязан исполнить свой долг. К сожалению, подозрений снять ни с кого не смогу. Если только… вы сами не признаете себя виновным в убийстве. Признаете?
— Боже сохрани! Я только говорю…
— Ну что же… — Мастерс укоризненно покачал головой. — Что же… Извините, сэр. Мне надо работать.
Холлидей стиснул зубы так, что на скулах взбухли желваки, с улыбкой взял меня под руку и повел к дому.
— Да-да… Инспектор определенно посматривает на кого-то из нас. Однако, старина, меня это ничуть не пугает. Нисколько! — Он запрокинул голову и захохотал в небеса, трясясь в молчаливой пугающей радости. — Сейчас объясню почему. Напомню, мы сидели в темноте, все вместе. Если Мастерс не уличит в преступлении малыша Джозефа, что он в первую очередь постарается сделать, то обрушится на одного из присутствовавших. Понимаете? Примется утверждать, будто в течение двадцати с лишним минут, когда в передней комнате было темно, кто-нибудь встал и вышел украдкой.
— А кто-нибудь действительно выходил?
— Я не знаю, — совершенно спокойно ответил Холлидей. — Без сомнения, кто-то поднимался со стула. Я слышал скрип. Дверь открылась и закрылась. Больше утверждать наверняка ничего не могу.
Пока что, совершенно очевидно, ему не были известны необъяснимые или, если угодно, труднообъяснимые обстоятельства гибели Дартворта. Впрочем, меня поразили более чем сверхъестественные детали нарисованной им картины.
— Ну и что? — спросил я. — Знаете, тут нет ничего смешного. Если посмотреть, сплошное безумие. Только сумасшедший пошел бы на такой риск в комнате, полной народу. Разве можно хохотать над этим до колик?
— Можно.
Лицо его в звездном свете было почти нечеловечески бледным, фантастически радостным, потом стало серьезным. Он кивнул.
— Видите ли, дело в том, что мы с Мэрион сидели в темноте, держась за руки. Бог свидетель, коронерский суд от Души позабавится. Я заранее слышу их смешки. Только в этом, приятель, все равно придется признаться, поскольку это алиби. Видимо, больше ни у кого его нет, так что всех остальных заподозрят в убийстве. Знаете, замечательно, что у меня оно есть. Впрочем, это значения не имеет. Мою любимую, свет моей жизни никто не сможет обвинить. Пусть сажают в тюрьму старика Фезертона, тетю Энн, кого угодно…
Кто-то впереди окликнул нас, и Холлидей торопливо метнулся туда. В старой кухоньке перед входом в галерею, где я читал письма, по-прежнему горели свечи. В створке задней двери возник высокий девичий силуэт в длинном пальто. Мэрион споткнулась на лестнице, Холлидей подхватил ее, крепко обнял. Бесслезно всхлипывая, задыхаясь, она пробормотала:
— Он убит, Дин… Убит! Я должна горевать, а никакого горя не чувствую…
Голос ее задрожал и прервался. Мерцающий свет играл на золотистых волосах, на дверной створке, на серых обветшавших стенах. Холлидей хотел что-то сказать, но лишь встряхнул девушку за плечи и пробормотал:
— Не ступай в грязь, ноги промочишь…
— Ничего, я нашла и надела калоши… Ох, что же я хотела сказать… Да, дорогой, пойди поговори с ними…
Подняв голову, она увидела меня и пристально посмотрела мне в лицо. В неярком свете все детали этой шарады казались отдельными фрагментами: лицо в тени, блеск зубов, неясный жест… Такой в тот момент представала передо мной Мэрион Латимер. Она высвободилась из рук жениха и тихо спросила:
— Вы полицейский, не правда ли, мистер Блейк? Или что-нибудь в этом роде, как Дин говорит… Пожалуйста, пойдемте с нами. Предпочитаю иметь дело с вами, а не с тем ужасным сержантом…
Мы стали подниматься по лестнице, девушка спотыкалась в слишком больших калошах. У кухонной двери я жестом остановил своих спутников. Там было кое-что интересное. В комнатке сидел Джозеф.
Он устроился па том же ящике, на котором сидел я, читая бумаги, и, поставив локти на верстак, подпирал голову руками с растопыренными, торчавшими над ушами пальцами. Он тихо дышал с полузакрытыми глазами. В свете четырех свечей отчетливо выступали из темноты лицо, тонкие грязные руки и тощая шея.
Лицо юношеское, неопределившееся, с мелкими чертами, с нечистой веснушчатой кожей вокруг курносого носа и широких распущенных губ. Короткостриженые светло-рыжие волосы падали на лоб. Ему было, наверное, лет девятнадцать — двадцать, а выглядел он на тринадцать. На верстаке перед ним были разложены веером засаленные игральные карты и лежали письма, которые я читал, но он в них не заглядывал, а тупо смотрел на свечу, чуть раскачиваясь; отвисшие губы двигались, что-то лепетали, но нельзя было разобрать ни единого слова. Одежда в невыносимо яркую красную клетку придавала ему еще более нелепый, фантастический вид.
— Джозеф, — негромко окликнул я его. — Джозеф!
Открытая ладонь шлепнулась на верстак. Он медленно оглянулся, всмотрелся… Лицо его нельзя назвать абсолютно тупым, в других обстоятельствах оно казалось бы вполне осмысленным, даже умным. Глаза затянуты какой-то пленкой, сузившиеся зрачки почти не видны, белки вокруг радужки пожелтели. Остановив и сфокусировав на мне взгляд, он съежился, на широких губах заиграла вымученная улыбка. Глядя на него несколько часов назад при свете электрического фонарика, я видел спокойного, туповатого, совершенно неинтересного пария. Теперь он выглядел по-иному.
Я снова его окликнул, осторожно шагнул вперед.
— Все в порядке, Джозеф. Все хорошо. Я врач…
— Не троньте меня! — проговорил он негромко и слегка пригнулся, словно собираясь нырнуть под верстак. — Сейчас меня не трогайте…
Я взял его за руку, пощупал пульс, пристально посмотрел в глаза (прекрасный гипнотический прием), он задрожал, задергался, отодвигаясь назад. Судя по пульсу, тот, кто вкатил ему дозу морфия, несколько переборщил. Впрочем, опасность ему не грозила, ибо он к этому явно привык.
— Успокойся, не буду. Тебе плохо, Джозеф. И часто бывает плохо, не правда ли? Естественно, ты принимаешь лекарство…
— Пожалуйста, сэр… — Он снова поджался, пригнулся, бросил на меня умоляющий взгляд. — Прошу вас, мне уже хорошо, сэр, спасибо. Пожалуйста, отпустите меня. — Парень вдруг затараторил тоном маленького школьника, который торопливо оправдывается перед учителем: — Я все уже знаю! Сейчас расскажу… Поверьте, я не хотел ничего плохого! Он велел нынче не делать укол, а я все-таки сделал, потому что знал, где он прячет коробку со шприцем. Поэтому нашел… но укол сделал совсем недавно, сэр! Всего несколько минут назад…
— Ты ввел лекарство в вену?
— Да, сэр! — Рука с детской поспешностью дернулась к внутреннему карману, словно он, чтобы загладить вину, торопился подтвердить свои признания. — Вот, смотрите…
— Джозеф, мистер Дартворт делал тебе уколы?
— Да, сэр. Перед сеансами… Потом я входил в транс. Это помогало собрать силы, хотя я, конечно, не знаю, потому что ничего никогда не видел… — Джозеф расхохотался. — Наверно, не надо было вам этого говорить. Мне было приказано никому не рассказывать. Кто вы такой? А сегодня я решил вколоть двойную дозу, лекарство мне правится, а двойная доза еще больше. Ясно? — Затуманенный взгляд метнулся в сторону и снова остановился на мне.
- Предыдущая
- 16/53
- Следующая
