Вадимка - Алпатов Михаил Антонович - Страница 12

• Предыдущая
• 12/29
• Следующая

Перед разъездом лежала мрачная равнина, слышался глухой шум реки, вселявший тревогу. Впереди была неизвестность, но Вадимка знал: он должен туда идти. Соседи Вадимки поднимались со шпал и брели к берегу Кубани. Вместе с ними медленно пошёл и Вадимка.

На берегу собралась уйма пленных — не каждый рисковал начинать переправу, не оглядевшись, не прикинув, как лучше. Вадимка испуганно смотрел на широкую, бурную реку. Грязная, рыжая вода кипела страшными бурунами, грозя поглотить в своей пучине все живое и мёртвое, и стремительно неслась неизвестно куда.

— Наш Дон — тихий, а Кубань — река бешеная… Как бы тут не переправиться на тот свет, — вздохнул кто-то.

— Дон-то наш тихий, а вот на Дону тихо не бывает, — ответил пожилой казак.

Вадимка старался не слушать разговоров — от них становилось ещё страшней. Он стал приглядываться, как переправлялись другие. Была взорвана лишь часть моста у берега, противоположного городу. Эту часть называли тут фермой. Один конец этой фермы лежал на «быке», другой упал в воду, недалеко от берега, а с берега до упавшего конца фермы положили доски. По ним смельчаки и начинали переправу, отчаянно балансируя руками. Вадимка решил пуститься в путь: долго размышлять — больше оробеешь! И он пошёл по доскам. Доски прогибались до самой воды и раскачивались, а внизу бурлила рыжая пучина. Вадимка старался смотреть на доски, чтобы не видеть мчавшуюся под ними реку. Боялся, что закружится голова. И она закружилась… Ему хотелось ухватиться за что-нибудь, он покачнулся, но тут кто-то схватил его самого сзади за воротник.

— Эге, так не годится, герой! А то нырнёшь и не вынырнешь! — услышал он чей-то простуженный голос.

И сильная рука, держа его за воротник, довела до железных переплётов фермы. Вадимка так испугался, что забыл сказать дяденьке спасибо. Да он и не знал, кому говорить. Но как только он почувствовал, что держится за холодное, надёжное железо, он сразу пришёл в себя, отдышался и стал пробираться дальше.

Оказалось, что лазить по железным переплётам куда легче, чем по деревьям, — тут есть и за что ухватиться, и куда ногу поставить. Взрослым казакам пробираться по остаткам моста было куда труднее.

— Отвык, пропади ты пропадом, по вербам за грачиными яйцами забираться, — ворчал кто-то, стараясь достать ногой до нужного ему переплёта. — Сколько лет пришлось провисеть в седле, разучился, понимаешь.

До «быка» Вадимка добрался быстро. Дальше шла сохранившаяся часть моста, по ней парнишке было идти уже просто.

«И всё-таки добрых людей на свете больше, чем злых! — не выходило у него из головы. — Ей-богу, больше!»

На екатеринодарском вокзале в тесноте трудно повернуться. Все забито пленными. Больше всего сгрудилось здесь донцов, кубанцы разошлись по своим станицам. Отсюда уже ходили поезда, люди надеялись уцепиться за какой-нибудь товарный состав. С тревогой говорили, что где-то впереди мост тоже взорван, придётся ехать куда-то в объезд, часто упоминали станции Кавказскую и Тихорецкую.

«Куда все, туда и я, — думалось Вадимке. — Доберусь как-нибудь до Ростова, а там дорога одна, не собьёшься».

После переправы Вадимка очень устал. На станциях он привык отдыхать, усевшись на край перрона. Но тут все было занято, пришлось сесть у самой стены вокзала, прислонившись к ней спиной. Подняться на ноги уже не хватало сил. Равнодушно смотрел казачонок на серую массу людей в обшарпанных, грязных шинелях — все они были заросшие, взгляд угрюмый, насторожённый, опасливый. «Наверно, и я гляжу не дюже весело», — подумал Вадимка. Он уже знал — пока эти люди не вошли под свой кров, пока они не стали равноправными, они будут чувствовать себя затравленными волками.

Взгляд Вадимки упал на соседа. Это был красноармеец с русой бородой, а всех, у кого росла борода, Вадимка считал стариками. Сразу бросалась в глаза красная звезда на его шлеме и три красных косых полосы на груди, пролегавших по шинели. Сидел он на вещевом мешке, был страшно худ и бледен, слегка пошатывался, то закрывая, то открывая глаза, тяжело дышал, в руках держал изрядный кусок хлебного каравая. Красноармеец вяло отщипывал от него хлеб и ел его медленно, с явной неохотой.

«Тифозный!» — решил Вадимка. Вспомнил — когда он в прошлом году заболел тифом, как ему противна была еда.

Парнишка не привык побираться, но нестерпимый голод мучил его. — Вадимка уже третий день ничего не ел.

— Отломите и мне кусочек! — робко попросил он бородача.

Тот остановил на нём свой взгляд.

— А заболеть сыпняком не боишься?

— Не-е! Я своё уже отдежурил. Теперь, говорят, я больше не захвораю.

Сосед протянул Вадимке весь свой хлеб.

— Да мне только кусочек. Вы весь не отдавайте. Начнёте выздоравливать, ох и есть захочется!

Бородач молча положил хлеб Вадимке на колени.

— Ну, спасибо… Дай вам бог здоровья! — поблагодарил Вадимка.

Ему хотелось сказать соседу что-то доброе, поделиться с ним чем-нибудь. Но нашлось лишь одно — его горький опыт тифозного больного:

— …А вы не робейте! Сначала, помню, казалось, что день ото дня мне становится лучше и лучше, а я помирал, а потом стало мерещиться, что мне все хуже и хуже, а я поправлялся… Ежели вам под конец болезни будет казаться, что становится все хуже, знайте, на самом деле вы выздоравливаете.

— А ты в эту кашу как попал? — неожиданно спросил красноармеец.

— Да в подводы забрали! — с неохотой ответил казачонок. — А теперь вот… коней потерял… На чём работать?..

Голос у Вадимки дрогнул.

— Да ты сам-то не робей, — подобрел сосед. — Жив остался, и ладно… Считай это за главную свою удачу.

— Конечно… жить на свете самое главное! — воспрянул духом Вадимка. Он был уверен, что его слова должны понравиться бородачу.

Но тот почему-то замолчал. Вадимка знал, как тяжело говорить при такой болезни. Вот человек и молчит. Вдруг бородач заговорил снова:

— Жить на свете, парень, не всегда самое главное… Есть вещи куда важнее нашей жизни…

— Мой дед говорил, что главное жить, остальное приложится… — пробовал возразить Вадимка.

— Чтобы это приложилось, приходится иногда жизнь отдавать, — говорил красноармеец, закрывая глаза. — В России победила революция, и сила, какая может нас одолеть, на всем свете не сыщется — вот что главное, парнишка… Сколько чудесных людей пало за эту победу… А разве им не хотелось жить?..

Сосед то замолкал, то распалялся все больше и больше. В его словах Вадимке послышалось что-то созвучное с тем, что он видел в станице Хомутовской. А видел он там, как умирали коммунисты. Они шли босыми ногами по снегу навстречу смерти, в суровом молчании, и никто из них тогда не дрогнул.

«Наверно, коммунист!» — подумал Вадимка, пристально глядя на соседа.

— …А вот мне повезло — я дожил до победы! — говорил тот, успокаиваясь. — Не знаю — удастся ли победить тиф… Было бы уж очень глупо умирать после победы…

— Да что вы! — вскочил на ноги Вадимка. — От тифа не обязательно умирают. Я вот и то выжил!.. А вы вон какой крепкий… И больше моего понимаете…

Пришли два красноармейца, сказали, что из госпиталя пригнали санитарную повозку. Помогли больному встать.

— Ну, парень, счастливой тебе дороги… Едешь ты из одного мира в другой… Жалко, что ехать придётся без плацкарты, да что поделаешь! А твои советы я запомнил… Вспоминай и ты про мои…

— Обязательно! — крикнул Вадимка. Стараясь помочь поднять больного, он подал бородачу его вещевой мешок, осторожно стряхнул с него грязь. Больной красноармеец со своими провожатыми вскоре затерялся в толпе, но Вадимка ещё долго смотрел ему вслед.

…Товарный поезд еле тащился; дряхлый паровоз, пыхтя и отдуваясь, старался отдышаться от своего непосильного труда. Под стать ему были вагоны. Многие из них изрешетили пули. На некоторых зияли большие дыры — где от старости, где от осколков снарядов. Теперь этих ветеранов снова выстроили в шеренгу и заставили работать из последних сил. Они скрипели и покачивались.

• Предыдущая
• 12/29
• Следующая