Обольсти меня на рассвете - Клейпас Лиза - Страница 15

• Предыдущая
• 15/70
• Следующая

Я прикладываю к этому письму сто поцелуев. Ты должен тщательно их пересчитать и не упустить ни одного.

Твоя Уинифред

Кев дважды перечитал письмо, затем смял и бросил его в камин.

Он смотрел, как бумага горит и тлеет, превращаясь в пепел, пока не исчезло в огне все написанное Уин, до последнего слова.

Лондон, 1851 год

Весна

Наконец Уин вернулась домой.

Шхуна из Кале прибыла в порт. Трюм полнился предметами роскоши, мешками с письмами и посылками, которые Королевской почте предстояло доставить адресатам. Корабль был средних размеров, с семью просторными каютами для пассажиров, обшитыми деревянными панелями, выкрашенными глянцевой флорентийской белой краской.

Уин, стоя на палубе, наблюдала за тем, как матросы пришвартовывают судно. Лишь после этого пассажирам будет разрешено сойти на берег.

Когда-то от охватившего ее возбуждения она едва могла бы дышать, но Уин возвращалась в Лондон сильно изменившейся.

Она гадала, как семья отреагирует на произошедшие с ней перемены. И конечно же, они все тоже стали другими. Амелия и Кэм вот уже два года как женаты, а Поппи и Беатрикс уже вышли в свет.

А Меррипен… Но Уин боялась даже думать о нем. Мысли о нем были слишком волнующими, чтобы позволять себе думать о нем.

Она смотрела по сторонам, на лес из корабельных мачт, на огромную территорию порта с причалами и дамбами, на склады, в которых хранились табак, шерсть, вино и другие товары. Повсюду было движение: матросы, пассажиры, поставщики провианта, грузчики, тележки, скот. Воздух сгустился от всевозможных запахов: запах коз и лошадей, ароматы пряностей, соленый запах моря, запах дегтя, смолы, древесной трухи. И надо всей этой какофонией запахов – едкий дым из печных труб, белесый угольный пар. Чем ближе к ночи, тем плотнее обволакивал город дым и пар.

Уин не терпелось поскорее оказаться в Гемпшире, где весенние лужайки расцвечены белыми головками маргариток, где даже живые изгороди усыпаны цветами. Амелия писала, что восстановительные работы в имении Рамзи еще не закончены, но дом уже готов принять жильцов. Похоже, под управлением Меррипена работы продвигались с необыкновенной скоростью.

Между тем матросы спустили и закрепили трап. Первые пассажиры начали спускаться. Уин следила взглядом за Лео, высоким, худым, почти тощим.

Франция хорошо повлияла на них обоих. Тогда как Уин немного прибавила в весе, оставшись стройной, но избавившись от болезненной худобы, Лео лишился жирка на животе, который успел нагулять в Лондоне. Большую часть времени он проводил вне дома, много гулял, рисовал, плавал. Даже волосы его выгорели и стали светлее на несколько оттенков, а кожа, наоборот, потемнела от солнца. Светло-голубые глаза на загорелом лице смотрелись особенно выразительно.

Уин знала, что брат уже никогда не станет прежним нежным и непосредственным мальчиком, каким был до смерти Лауры, но он больше не был медленно убивающим себя ничтожеством, что, несомненно, станет огромным облегчением для всей семьи.

Через сравнительно короткое время Лео вернулся. Он с ухмылкой подошел к ней, сжимая в руках шляпу.

– Кто-нибудь нас встречает? – спросила Уин.

– Нет.

Она обеспокоенно наморщила лоб.

– Выходит, мое письмо еще не дошло. – Они с Лео написали сестрам, что приедут на несколько дней раньше, чем планировали, из-за изменения в расписании рейсов шхуны.

– Твое письмо, должно быть, валяется где-нибудь на дне почтового мешка, – сказал Лео. – Не переживай, Уин. Мы доберемся до «Ратледжа» в наемном экипаже. Это недалеко.

– Но для семьи станет шоком наше появление раньше ожидаемого времени.

– Нашей семье потрясения нравятся, – ответил он. – Или, вернее сказать, они к ним привыкли.

– И еще они удивятся тому, что с нами приехал доктор Харроу.

– Уверен, что они не станут возражать против его присутствия, – сказал Лео и, усмехнувшись, добавил: – Ну, большинство не будет.

К тому времени как они добрались до отеля «Ратледж», наступил вечер. Лео заказал номера и распорядился насчет багажа. Уин и доктор Харроу ждали в углу просторного холла.

– Я дам вам возможность воссоединиться с семьей без посторонних, – сказал Харроу. – Я и мой слуга пойдем в свои номера распаковывать вещи.

– Мы будем рады, если вы пойдете с нами, – сказала Уин, однако втайне почувствовала облегчение, когда он покачал головой:

– Я не стану вам мешать. Ваша встреча должна пройти без посторонних.

– Но утром мы увидимся? – спросила Уин.

– Да. – Он стоял и смотрел на нее. На губах его играла улыбка.

Доктор Джулиан Харроу был элегантным мужчиной, необычайно собранным и непринужденно обаятельным. Темноволосый и сероглазый, с тяжелым подбородком, он обладал тем типом мужского обаяния, которое заставляло почти всех его пациенток немного влюбляться в него. Одна из женщин в клинике как-то сухо заметила, что магнетизм доктора Харроу действует не только на мужчин, женщин и детей, но также на мебель и даже на золотых рыбок в аквариуме.

Лео выразил это так:

– Харроу не похож на врача. Он похож на дамскую фантазию о докторе. Я подозреваю, что половина его постоянных клиентов представляет собой влюбленных дамочек, которые готовы болеть до бесконечности лишь ради того, чтобы он их лечил.

– Уверяю тебя, – со смехом сказала ему Уин, – что я не являюсь влюбленной дамочкой, и, уж конечно, я ни за что не стала бы затягивать свое выздоровление.

Но она была вынуждена признать, что трудно не испытывать никаких чувств по отношению к мужчине, который привлекателен, внимателен и к тому же излечил ее от изматывающей болезни. И Уин считала, что Джулиан, возможно, испытывает к ней ответное чувство. В течение последнего года, когда здоровье Уин окончательно пришло в норму и она снова стала полна жизни, Джулиан начал относиться к ней не просто как к пациентке. Они отправлялись на долгие совместные прогулки по невероятно романтичным окрестностям Прованса, и он даже флиртовал с ней и заставлял смеяться. Его внимание льстило ей и было как бальзам для ее самолюбия, уязвленного демонстративным безразличием Меррипена.

Со временем Уин свыклась с тем, что чувства, которые она испытывает к Меррипену, не встречают отклика в его сердце. Она даже плакала у Лео на плече. Брат веско заметил, что она почти не видела мир и ничего не знает о мужчинах.

– Ты не думаешь, что твое влечение к Меррипену, возможно, является результатом в том числе того, что вы столько лет жили бок о бок? – осторожно спросил у нее Лео. – Давай посмотрим на ситуацию честно, Уин. У тебя нет с ним ничего общего. Ты чудесная, тонко чувствующая, начитанная женщина, а он… Меррипен. Ему нравится рубить дрова в качестве развлечения. И в связи с этим мне хочется сказать тебе, что некоторые пары прекрасно уживаются в спальне, но не за ее пределами.

Уин была так поражена грубой прямотой его ответа, что даже перестала плакать.

– Лео Хатауэй, ты хочешь сказать…

– Теперь лорд Рамзи, смею напомнить, – насмешливо заявил он.

– Лорд Рамзи, вы хотите сказать, что мои чувства к Меррипену имеют в своей основе инстинкт?

– Ну, они явно не интеллектуальной природы, – сказал Лео и ухмыльнулся, когда она ущипнула его за плечо.

Однако после долгих размышлений Уин вынуждена была признать, что в словах Лео есть резон. Конечно, Меррипен был куда умнее и образованнее, чем получалось со слов ее брата. Насколько ей помнилось, Меррипен не один раз ставил Лео в затруднительное положение в философских спорах. Меррипен помнил больше цитат на греческом и латинском, чем кто бы то ни было в семье за исключением ее отца. Но Меррипен выучился всему этому лишь для того, чтобы вписаться в круг Хатауэев, а не потому, что ему действительно хотелось получить образование.

Меррипен был дитя природы – он тосковал по земле, по просторам, по чистому небу. Ему никогда не стать ручным. Они с Уин были совсем разными – как рыба и птица.

• Предыдущая
• 15/70
• Следующая