Выбери любимый жанр

Седьмой канал - Кисилевский Вениамин Ефимович - Страница 1


Изменить размер шрифта:

1

Вениамин Ефимович Кисилевский

Седьмой канал

Моим сыновьям  

Глава первая

Осьминога зовут Лог

Глеб уже привык к этим поздним звонкам. Папа Глеба работает хирургом, и за ним нередко присылают машину — и вечером и ночью. Только в этот раз звуки, доносившиеся из-за двери их с Димой комнаты, были необычными: охи да ахи какие-то, даже смех приглушенный.

Утром все прояснилось. Когда мама разбудила Глеба и повела его, до конца не проснувшегося, умываться, из кухни вышел незнакомый дочерна загоревший дяденька в майке и спортивных брюках.

— А ну-ка, ну-ка! — закричал дяденька так громко, будто Глеб не рядом с ним, а в дальней комнате. — Дайте-ка посмотреть на Зайцева-младшего!

Глеб и слова сказать не успел, как очутился под самым потолком.

— Хорош! Хорош человечек! Совсем уже мужичок! — продолжал кричать этот с неба свалившийся дяденька, глядя на него снизу вверх. — И второй, значит, тоже белобрысый получился! Как прикажешь это понимать? — спрашивает он у мамы.

А мама рядом стоит, смеется. Тут и папа из кухни выходит. Он, конечно, не может, чтобы воспитательную работу не провести.

— Что белобрысый, — говорит, — это еще пережить можно. А вот что послушанием не отличается — это, скажу тебе, Гарик, печальный факт. Раньше-то еще ничего: утром отвели в садик, вечером забрали, весь день под присмотром. А теперь, как в школу пошел… И сегодня особенно — один хозяйничать будет.

— Ни в жисть (так и сказал — жисть)! — опять кричит дяденька. — Ни в жисть не поверю, чтобы такой славный мужичок — и вдруг печальный факт! Просто, наверно, недоразумение какое-то. Правильно я понимаю происходящее, Глеб?

— Правильно, — отвечает Глеб.

Ему вдруг дяденька этот ужасно понравился. Разговаривает так хорошо, и лицо хорошее, смешное очень. Волосы уже седые, на висках совсем белые, а глаза веселые, хитрые, точь-в-точь как у Вовки, когда тот придумывает что-нибудь.

— Слушай, старик, — говорит дядя Гарик (это он Глебу так говорит — старик!), — а ведь я с подарком тебе, пожалуй, промахнулся. Не ожидал, что ты таким здоровущим окажешься.

Ставит Глеба на пол, раскрывает чемодан, который тут же, у двери, стоит, и вынимает какую-то голубую тряпочку. Только это не тряпочка оказалась, а надувной резиновый осьминог. Дядя Гарик надул его, он гладкий сделался, упругий и тоже очень Глебу понравился — большеголовый, лупоглазый и улыбается. Вообще, полезная вещь: плавать с ним — одно удовольствие. Жаль, раньше не подарили, когда на море ездили.

В это время Дима в коридор выходит. И у него, оказывается, подарок. На голове разноцветная спортивная шапочка с длинным козырьком. Как у велосипедистов, знаменитых гонщиков. И такой Дима важный и гордый, будто он сам и есть знаменитый спортсмен и только что Олимпийские игры выиграл. Даже когда сели завтракать, он эту шапочку не снял. Папа говорит ему:

— Что это ты за столом в головном уборе сидишь?

А дядя Гарик за Диму заступается:

— Ладно, один раз можно. Пусть уж покрасуется.

Ну и воображала же этот Дима! Сказал бы ему Глеб, если бы дяди Гарика не было! Да не хотелось такое утро портить.

Сегодня вообще необычный день. Сегодня Глеб в первый раз придет из школы в пустую квартиру. И дверь сам откроет. Мама, когда Глеб в школу пошел, отпуск на работе взяла. А теперь этот отпуск закончился. У Димы уроков больше, он позже из школы возвращается. И даже дяди Гарика не будет. Глеб слышал за столом, что нужно ему куда-то съездить и вернется он поздно, а может, вообще сегодня не вернется. Он в Адлере отдыхал, а к ним на обратном пути на пару дней заехал. Что же это за пара дней, если один уже пропадает?!

Из дому Глеб вышел вместе с Димой. Дима, конечно, в своей фасонистой велосипедной шапочке и идет специальной походкой. Будто мышцы у него болят после трудных вчерашних соревнований. Только это он думает, что так со стороны выглядит. А на самом деле он похож на молодого петушка с красным гребешком на голове. Глеб видел такого, когда они на даче жили. Хотел про этого петушка сказать, да передумал. Пусть у Димы тоже сегодня хорошее настроение будет.

Очень хотелось Глебу одному домой прийти, когда никого в квартире не будет. Еле конца последнего урока дождался! Дверь открыл так, как учил папа. Сначала верхний замок, маленьким ключом. Здесь никаких сложностей нет. Нужно только вставить его в скважину зазубринками вниз. Хуже с нижним замком. Тут надо применить прием: наподдать в дверь коленкой и одновременно крутануть ключ. Тогда получится. Не сразу, конечно. Сейчас все получилось совсем легко — со второго раза.

Глеб вошел в непривычно пустую, тихую квартиру и, не снимая ранца, медленно сел на стульчик у входа. Растерялся немножко. Так ждал он этой минуты, домой бегом бежал. Чтобы самому дверь открыть, полным хозяином в квартире побыть. Красота! Что хочу — то и делаю. Хочу — лежу, хочу — на голове стою. Никто не дергает, никто не отчитывает, никто уму-разуму не учит. И вот — пожалуйста! Ни лежать не хочется, ни на голове стоять. А хочется, чтобы поскорее пришел Дима или, еще лучше, мама. И не в том дело, что страшно ему, Глебу. Вовсе нет. А очень неуютно, как-то не так, в общем.

Из комнаты вышла Чуня. Глаза узкие, непроснувшиеся. Вытянула далеко вперед лапы, прогнулась, потянулась всем телом. Потом к Глебу подошла, возле ног вертится, твердым хвостом своим по его брюкам елозит, мяукает. Обрадовался Глеб. Вдвоем, конечно, лучше, чем одному. Посадил Чуню на колени, стал гладить, за ухом почесывать, ласково Чуняшечкой называть. Только Чуня сидеть не желает — беспокоится, из рук вырывается. «Есть, наверно, хочет», — догадался Глеб. Вот и дело нашлось. Ранец со спины снял, пошел на кухню. Достал из холодильника бутылку молока, наполнил Чунино блюдечко. Постоял возле нее, пока она лакала, а чем дальше заняться — уже и не знает. А что, подумал, сейчас по телевизору?

Пошел в комнату, взял программку, сел в кресло и принялся читать. Он хоть и в первом классе только, читает уже хорошо, с пяти лет умеет. Но ничего интересного не вычитал. Ни по первой программе, ни по второй. Вот в семнадцать тридцать (выходит, в половине шестого вечера. Мама учила его, как переводить эти цифры в обыкновенные, но он твердо еще не усвоил) мультики будут и, конечно, в двадцать часов — «Спокойной ночи, малыши». Двадцать — значит восемь, это Глеб знает точно. И всегда по второй программе. Хорошая передача. Особенно Хрюша ему нравится. Хоть и растеряха он и нескладеха, но симпатичный. Смешной очень.

Откровенно сказать, к Хрюше иногда с боем пробиваться приходится. Когда по первой программе в это время передача для взрослых интересная. Особенно спортивная. Самому поиграть, в тот же футбол, например, совсем другое дело. Хоть с утра до вечера. А смотреть, как другие бегают, мелькают на экране — какой интерес? А папа с Димой сидят, глаз от экрана, не отводят. И получается два на два — Глеб с мамой против Димы с папой. Верх, вообще-то, чаще они с мамой берут. Папа сопротивляется, доказывает. «Это же кубковая встреча! — кричит. — Такой матч!» А мама ему: «Да зачем мне твой кубок, если ты ребенка удовольствия лишаешь?» (Ребенок — это он, Глеб). Папа опять за свое. И Дима, понятно, ему поддакивает, на Глеба, горестно вздыхая, поглядывает. Но у мамы доводы посильнее. «Если так, — говорит, — купи второй телевизор (это чтобы папа купил), и не будет никакой проблемы». Тут папа встает, пожимает плечами, как он делает это, когда Глеб сотворит что-нибудь совсем уже несусветное, и идет на кухню курить…

Глеб откладывает программку и от нечего делать смотрит на тусклый экран невключенного телевизора — представляет, будто бы показывают мультик. «Ну, погоди!», например. Сначала получилось, да так здорово: волка с зайцем прямо как живых увидел. А потом опять ничего — только серое стекло и все.

1
Перейти на страницу:
Мир литературы