Ньюгейтская невеста - Карр Джон Диксон - Страница 7

• Предыдущая
• 7/57
• Следующая

Заключенный почти рассмеялся.

— Теперь да, — ответил он. — Я позаимствовал ее — не без издевки — из титула моего дядюшки, маркиза Даруэнта.

— Маркиза?!

— Черт возьми, падре, не падайте в обморок при упоминании нескольких земляничных листьев на пэрской короне![36] Все люди братья. А что касается титулов... разрази их Бог!

— Я больше не желаю слышать богохульств, сэр! Особенно насчет... — Священник не договорил.

— Особенно насчет знатных имен?

Он был близок к истине. Как и мистер Илайес Крокит, ординарий робел перед знатью. Только что он весьма дерзко говорил надзирателю о ночных визитерах, но теперь его решительности поубавилось. Впрочем, взгляды священника на этот счет, подобно взглядам мистера Крокита и многих других, были вполне искренними.

— Вы сказали мне, сэр, что у вас не нашлось друзей, способных похлопотать за вас на процессе.

— Это правда, падре. А к моему дяде я бы не стал обращаться, даже если бы мне грозило нечто худшее, чем повешение.

— Почему?

— Несколько лет назад мы поссорились. Хотя вина целиком на мне, я до сих пор его ненавижу. Такова человеческая натура.

— Могу я спросить о причине ссоры?

— Я проучился несколько лет в колледже Симона Волхва, в Оксфорде, среди великого множества книг. Но воздух Оксфорда казался мне спертым, и я решил попытать счастья в новых штатах Америки, так как всегда им симпатизировал.

— Ну еще бы!

— Вам легко рассуждать свысока, падре, потому что вы редко читаете правительственные манифесты. А я читал их бессчетное число и видел лишь пустую болтовню. — Голос Даруэнта стал резким. — Но только американский манифест впервые в истории провозгласил право человека стремиться к счастью.

— Счастье человека в сознании своего долга! Этого достаточно!

— Прошу прощения, падре, этого недостаточно, — улыбнулся Даруэнт. — Но я отправился в Америку в самое неподходящее время — когда мы воевали с ними в двенадцатом году. Я плыл на корабле, везущем боеприпасы в Вирджинию, и надеялся добраться до берега вплавь, чтобы меня по ошибке не повесили, как шпиона. Но мы так и не достигли Вирджинии. Судно потонуло у острова Кросстри. — Узник содрогнулся. — Ненавижу огнестрельное оружие!

Преподобный Хорас не обратил внимания на его слова.

— Но, сэр, если вы должны унаследовать титул и стать милордом маркизом Даруэнтом...

На сей раз его собеседник засмеялся по-настоящему.

— Падре, — он почесал ручными кандалами завшивленную голову, — мой дядя — вполне здоровый джентльмен средних лет, выращивающий розы в Кенте. У него два столь же здоровых сына. Даже если бы землетрясение уничтожило сейчас всех троих сразу, что мне кажется невероятным, стал бы я богаче?

— Может быть, и нет.

— Я осужден. И мой смертный приговор скреплен подписью самого регента. Не спрашивайте почему. Я сам не знаю. Неужели вы видите какую-то лазейку?

Минуты таяли, как свечи в фонарях.

— Возможно, я сумею вам помочь, — решительно кивнул ординарий.

— Вы, падре? В такое время?

— Положитесь на Бога и расскажите историю до конца. Не хочу внушать ложную надежду, но я верю вашим словам. Итак, вы оказались в комнате с красно-золотыми обоями вместе с мертвецом, пригвожденным шпагой к спинке стула. За окном на лужайке находилась статуя языческого божества. Вам показалось, что откуда-то прозвучал шепот. Разумеется, привидения и прочая чепуха тут ни при чем. Но голос произнес: «Он не должен подходить к окнам!»

— Да, — кивнул Даруэнт.

Воспоминания оживали перед ним, словно с помощью какого-то трюка покойного месье Месмера[37] в Париже.

— Ненавижу думать о том, что произошло дальше, так как с этого момента... Короче говоря, он вновь застиг меня врасплох.

— Кто?

— Кучер! Высокий, тощий человек с лицом до глаз обмотанным шарфом, который привез меня в голубой карете. По крайней мере, я думаю, что это был он. Я ни разу не сталкивался с ним лицом к лицу.

Помните, что я продвинулся в комнату не более чем на три шага. Когда послышался голос, я обернулся. В стене справа от меня находились дверь и камин, у которого стояла рапира, парная той, что убила Фрэнка, но без единого пятнышка. Я стал разглядывать мебель в стиле буль[38], с инкрустацией из золоченой бронзы, позабыв о двери сзади. Кто-то бросился на меня и снова ударил.

Когда на меня напали в Гайд-парке, я очнулся с головной болью. Но такие удары получаешь трижды в неделю, играя в футбол. Я мог бы поклясться, что в первый раз парень пробормотал извинения.

Но во второй раз у меня едва не треснул череп. Обморок продлился куда дольше, так как начался жар. И пробуждение было совсем иным.

Прежде всего я почувствовал, что нахожусь на открытом воздухе, лежа на спине в полузасохшей грязи и упираясь головой в груду булыжников. Спустя долгое время — во всяком случае, мне так показалось — я услышал скрип колес и другие знакомые уличные звуки. Первое, что я увидел, — возвышающиеся над домами справа от меня греческие колонны перед театром «Ковент-Гарден».

Уже светало. Когда я попытался сесть, началась тошнота.

Как я говорил, моя фехтовальная школа находится неподалеку от театра. К северу, возле таверны «Пьяцца», есть узкий тупик под названием Гартер-Лейн. Во времена наших дедушек это место было в моде. Но в наши дни только банкиры из Сити и торговцы — серьезные люди, над которыми потешаются щеголи, — посещают таверну «Пьяцца». Я лежал на Гартер-Лейн, менее чем в пяти ярдах от моей школы. На затылке запеклась кровь. Как и на рапире в моей правой руке.

Тело Фрэнка Орфорда, уже успевшее окоченеть, лежало на спине передо мной. Говорят, Фрэнк был настолько привередлив, что начищал до блеска даже подошвы своих сапог, как Браммелл[39]. Это оказалось правдой. Я видел сверкающие подошвы, расшитый халат с мятым галстуком и абсолютно чистую рапиру в его правой руке. Мои ботинки тоже были чистыми.

Внезапно моя голова раскололась от боли при звуке трещотки ночного сторожа. Чарли[40] стоял рядом в красном жилете и тарахтел вовсю, призывая на помощь.

Даруэнт опустил голову. Преподобный Хорас Коттон, прислонясь спиной к двери камеры, дышал тяжело и медленно.

— Вы слишком чувствительны, — заметил он. — Вашему живому воображению было бы не грех отдохнуть.

— Я это отрицаю! — заявил заключенный, словно его обвинили в худшем из преступлений.

— Очевидно, вас и мертвого лорда Франсиса доставили туда?

Даруэнт размышлял об обвинительных словах мистера Коттона и пришел к выводу, что они справедливы, хотя и не признавал этого.

— Доставили? — переспросил он. — Да.

— В голубой карете?

— Думаю, что да. На мостовой переулка виднелись следы колес.

— Чтобы представить дело так, будто вы и лорд Франсис, выпив лишнего, вышли из вашей школы, чтобы сразиться при луне на Гартер-Лейн, и что потом вы упали и расшибли голову?

— Да. Но разве я не говорил вам, падре? Дуэль на пистолетах вполне возможна. На саблях — куда ни шло. Но только не на рапирах!

— Несомненно, вы подумали об этом, придя в себя от трещотки сторожа рядом с телом лорда Франсиса?

— Нет. Я ни о чем не думал, кроме тошноты и головной боли. Чарли, зовя на помощь, как будто перед ним была дюжина головорезов, отвел меня в полицейский суд на Боу-стрит.

Я смутно припоминаю, как мы шли туда. Чарли тряс меня за плечо и твердил: «Вы пьяны, верно?» Я отрицал, но сразу потребовал бренди, так как нуждался в нем, и услышал в ответ смех людей, которых не мог разглядеть.

В конторе на Боу-стрит нас принял джентльмен по имени мистер Берни. Он отнесся ко мне с сочувствием. Я пытался рассказать свою историю, но не мог говорить связно. Мистер Берни сказал, что придется подождать прихода главного магистрата, сэра Натаниэла Конанта, и предложил мне прилечь.

• Предыдущая
• 7/57
• Следующая