Великое противостояние - Кассиль Лев Абрамович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/76
• Следующая

У меня как-то странно обмякли ноги, а руки так прилипли к перилам, что мне показалось, будто по ним пустили электрический ток, — я однажды так схватилась у нас на черной лестнице, где оборвался провод.

Когда те двое подошли ко мне, я была ни жива ни мертва от страха и любопытства. Но уверенность, что я не струшу перед опасностью, что я готова ко всему, не покидала меня.

Я осторожно, через плечо, глянула в другую сторону — на том конце моста стоял милиционер. Мимо меня с берега на берег переходили веселые, неторопливые люди. Стоило мне только позвать на помощь… Но я решила выждать.

— Девочка, будь любезна, как бы нам тут на Зацепу проехать?

Я обернулась. Они стояли совсем рядом, и в одном из них, высоком, чернявом и глазастом, в спортивных шароварах, я сразу узнала того загадочного «иностранца», который следил за мной на углу нашей улицы. Другой, плотный, небольшого роста, но по-военному складный, в короткой кожаной курточке с вязаным поясом, в упор и с интересом разглядывал меня. Он был без шапки, лицо у него было совсем не старое, но на голове ветер шевелил редкие седоватые волосы. Они были, должно быть, совсем мягкие, потому что легко взлетали, и казалось, что ветер сейчас сдует их и человек облетит, как одуванчик. Седоватый стоял плотно, широко расставив ноги, слегка покачиваясь с каблука на носок, забавно морщил короткий нос, и глаза у него были какого-то необыкновенного цвета, только фонарь мешал различить какого.

— Так как нам на Зацепу пробраться? — повторил седоватый.

Я объяснила.

— Что ж, и голос подходит, — пробормотал он. — Прямо сам не верю, сам не верю! — воскликнул он и, подняв голову, весело посмотрел на своего высокого спутника.

— Девочка, героиней хочешь стать? — спросил тот, вращая глазищами, которые таинственно сверкали, отражая фонари.

— Как это? — растерялась я. — А ну вас еще! — добавила я.

Мне показалось, что они просто смеются надо мной. Я сделала движение, словно хотела уйти.

— Стоп, стоп! — закричал высокий. — Никуда ты от нас не уйдешь, мы тебя найдем. Дом семнадцать, квартира четыре. Верно ведь?

Я остановилась.

— Погодите, Лабардан, — тихо сказал седоватый. — Вот перец с горчицей! Не так… Зачем это? Сразу же труба-барабан! Возможно, еще ничего не выйдет… Вот что… Вы нам, может быть, очень и очень пригодитесь, — обратился он ко мне, — и вам это будет интересно. Но пока не следует никому болтать. Понимаете? Не надо. Преждевременно. Мы должны попробовать сперва. Пойдет дело, тогда и решим. Скажите мне… повторите за мной: «Мон шер ами».

— Это «мой дорогой друг» — по-французски, да?

— Правильно, «дорогой друг». Ну-ка, скажите.

— Мон шер ами.

— Ничего. Вы в школе не французский изучаете?

— Нет, немецкий.

— Жалко. Но ничего. Это не важно… Ну, и как, вы согласны? Мы пришлем за вами после праздника машину домой. Вы в какой смене учитесь? В первой? Ну, отлично. В три часа и пришлем… Лабардан, у вас бирки есть? Дайте ей бирку, чтобы без задержек было.

Высокий вытащил из кармана что-то вроде блокнота, оторвал листок и дал седоватому:

— Число поставьте.

— Так, значит, уговорились? — спросил седоватый, улыбаясь; он вынул из кармана куртки толстую пятнистую ручку, похожую на саламандру, и, черкнув что-то на бумажке, протянул ее мне: — Не теряйте бирку. Покажете ее шоферу.

И вдруг, весело подмигнув мне, он издал какой-то странный звук, вроде «бреке-кекекс», и потрепал меня по плечу. Хлопнули дверцы зеленой машины. Седой взялся за руль, еще раз кивнул мне, машина легонько зажужжала и плавно двинулась. Седой помахал мне рукой, и машина, быстро набрав скорость, скользнула с моста на берег.

Я стояла, ничего не понимая. Руки у меня были липкие, потому что я схватилась руками за свежевыкрашенные перила, только теперь я почувствовала это. Я захотела вытереть их и тут увидела, что держу в правой руке оставленную мне бумажку. Я стала под фонарь, подняла к глазам бумажный лоскуток и прочла: «Бирка 384. 3 мая 1938 года». Стояла краешком печать. Сперва я не могла разобрать, что за буквы на ней, потом прочла, но не поверила своим глазам… На печати значилось: «Мужик сердитый».

Не знаю, не помню, не представляю себе, как досидела я третьего мая в школе до конца последнего урока. Я не слышала, о чем говорят в классе, и Тате пришлось несколько раз ткнуть меня в бок и щипнуть за локоть, прежде чем я услышала, что меня вызывает учительница географии:

— Что с вами, Крупицына? Вы словно отсутствуете. Где витают ваши мысли?

— Она еще после праздника не в себе, — сказал с места Ромка.

— Каштан, я вас не спрашиваю! — остановила его учительница. — Вы нездоровы, Крупицына?

— Да, голова что-то болит, — соврала я.

— Ты правда сегодня, Сима, какая-то странная, — удивилась Тата.

Ребята ждали, что, после того что произошло на вечеринке, я приду сама не своя, и сговорились, должно быть, ни о чем мне не напоминать. Но состояние тревоги, ожидания, в котором я была, мало походило на смущение или сожаление. Ребята не знали, как со мной заговорить, а мне было не до них. Я не спала почти всю ночь, я строила сотни самых необыкновенных предположений. Для чего я понадобилась этим двум непонятным автомобилистам? Что это за странный вопрос о героине?.. Почему они выбрали именно меня, узнали для чего-то мой адрес? Зачем они заставили меня произнести несколько слов по-французски?..

Я собиралась было рассказать обо всем отцу, но потом раздумала: конечно, он бы меня никуда не пустил и первое в моей жизни приключение сразу бы на этом и закончилось.

Без четверти три я уже была на улице у своих ворот. Я так переволновалась, что теперь меня страшило только одно: вдруг все было шуткой и машина не придет? Я не сводила глаз с того конца улицы, который обращен к мосту, я ждала машину с минуты на минуту. А ее всё не было.

— Ты кого это ждешь, кому назначила?

Передо мной стоял Ромка. Вот уж некстати! А может быть, сказать ему? Все-таки не так страшно.

— А я иду мимо, — сказал Ромка, — и думаю: что это у меня в глазах рябит? Смотрю — оказывается, Крупицына стоит.

— Ну тебя, Ромка! Думаешь, сострил? Нисколечко меня твои глупости не трогают!

— А у Бурмиловой-то кто в амбицию полез?

— И вовсе не оттого, как ты думаешь. У меня теперь такие дела, что мне обижаться нет времени.

— Это какие же такие дела?

— Такие. Узнаешь после.

— Воображаю!

Еще немножко, и я бы, вероятно, не утерпела и рассказала, но тут вдруг, совсем не там, где я ждала, а с другого конца улицы, из переулка, выкатила небольшая черная машина. Я не обратила на нее внимания, все ждала ту зеленую. Сердитый шофер приоткрыл дверцу и высунулся из машины:

— Эй, слышь, где тут семнадцатый номер дома?

— Квартиру четыре вам, да? Это за мной.

— Дадут адрес, не найдешь! — ворчал шофер. — Бирка-то есть?

Я протянула ему бумажку с печатью: «Мужик сердитый». Шофер взглянул краешком глаза на бирку и мотнул головой назад:

— Садись. Кругом, с той стороны. Тут дверца сломана.

Я обошла машину. Мне снова сделалось очень страшно, и вдруг счастливая мысль пришла мне в голову. Я успела взглянуть на номер машины.

— Ромка, — прошептала я, — если я не вернусь… ну, что-нибудь случится… в общем, запомни, Ромка: машина номер МБ 56–93.

Надо было видеть, как посмотрел на меня Ромка! Я никогда не видела его таким растерянным и сбитым с толку. Но прежде чем он успел что-нибудь сказать, я влезла в машину, шофер дал газ, и мы помчались.

Некоторое время мы ехали молча, потом я решилась обратиться к мрачному водителю:

— А куда вы меня сейчас повезете?

— Куда велели, туда прямым сообщением и повезу. Мне долго развозить-то некогда. Мне еще за талонами на бензин ехать, да, того и жди, задний баллон спустит. Резины не дают, а гоняют!

• Предыдущая
• 4/76
• Следующая