Сестра звезды - Жаринова Елена - Страница 49

Готто взял попробовать неподъемную кружку этого каби, пригубил, и лицо его выразило крайнее удовольствие.

— Попробуй, Шайса, — протянул он мне напиток.

Я хотела было отказаться, но, увидев, что каби угощают даже маленьких детей, рискнула попробовать. Вкус у напитка был слегка мятный, он пах лимоном, медом и какими-то травами. Оставив кружку в моих руках, Готто тут же обзавелся еще двумя — для себя и для Чи-Гоана.

Тем временем мы вышли на главную площадь. Огромную, в три человеческих роста, статую человека-рыбы пятеро молодых парней с хохотом обливали из ведер, и, судя по запаху, это была не вода, а все тот же каби.

Здесь в полном разгаре были танцы. Пары выделывали незамысловатые движения с таким жаром, что смотреть на них было одно удовольствие. Невольно я тоже стала постукивать каблучком сапога по плотно сбитой земле площади. Мы стояли в некотором замешательстве, не зная куда еще пойти, и потягивали каби, а мимо проходили молодые парни и мужчины, частенько бросая на меня заинтересованные взгляды. Я чувствовала себя красивой. Я надела одну из тех рубашек, которые я перешила для себя еще на корабле; эту, ярко-желтую с малиновой вышивкой на груди, я укоротила до колена и убрала в талии, так что она выглядела хорошеньким платьицем. Оно, правда, было короче, чем носили женщины в Котине, но, похоже, это никого не смущало.

Один из котинцев, краснолицый высокий блондин, от которого сильно пахло каби, в плаще с капюшоном в виде рыбы, подошел к нам и залопотал что-то на местном языке, которого никто из нас не знал. Мы переглянулись, потом поняли, что он приглашает меня танцевать.

— Ну пойди, Шайса, спляши с этой селедкой, — рассмеялся Готто, отнимая у меня недопитую кружку.

Блондин понял только, что я согласна, и быстренько уволок меня на середину круга. Сначала я никак не могла подстроиться под его неуклюжие движения, при которых он то бросал меня из стороны в сторону, то подхватывал за талию и подкидывал вверх. Потом, вслушавшись в ритм барабанов, я разобралась в фигурах этого простенького танца. Когда-то, в храме, я очень любила танцевать… Конечно, там были совсем другие танцы, полные гармонии и отточенной красоты движений, но и сейчас я сумела ощутить пьянящее единение с музыкой и с окружающими меня людьми. Вернув меня, запыхавшуюся, на место, блондин снова что-то пролопотал, расплылся в благодарной улыбке и пропал в толпе. Но на его месте тут же оказался другой, с искусно вышитой рыбой на рубашке и привязанным сзади рыбьим хвостом, который забавно подпрыгивал при каждом движении. Я готова была уже пойти танцевать и с этим кавалером, как вдруг Готто, сделав отрицательный жест, сам потащил меня в круг. Готто тоже прекрасно чувствовал музыку. Я любовалась ловкими движениями его сильного, но по-юношески гибкого тела, он добавлял к танцу что-то свое, я заметила, что на нашу пару восхищенно оборачиваются. Серебристая лю-штанская рубаха Готто таинственно мерцала в свете факелов, его лицо горело — от холодного ночного воздуха, сумасшедшей пляски, выпитого каби и… от чувств, которые я без труда прочитывала в его глазах. Моя голова тоже шла кругом, Готто танцевал все ближе и ближе ко мне, все чаще и чаще обнимая меня скользящими движениями рук. Я улыбалась, не боясь, что моя улыбка покажется ему глупой. Не прекращая танцевать, Готто вдруг сказал:

— Знаешь, Шайса, ты только не смейся, но в самом начале нашего общего пути я подумал, что ты влюблена в Рейдана.

Я покраснела бы от неожиданности, если бы мои щеки и так не пылали.

— А если б это было так? — спросила я.

Готто рассмеялся.

— Не дразни меня, Шайса. Рейдан, конечно, хороший человек, но он простой охотник и он… слишком старый. Просто сначала я и тебя принял за хорошенькую дикарку.

Только потом я понял, какую встречу послала мне судьба…

Во время всего разговора нам приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга. Музыка оглушительно грохотала. Но все вокруг тоже галдели, и никто не обращал внимания на соседей. Смущаясь под пристальным взглядом Готто, я спросила:

— Так ты теперь не считаешь, что я влюблена в Рейдана?

— Нет, — он беспечно взмахнул рукой. — Но теперь я думаю, что он влюблен в тебя. Бедняга Рейдан!

От неожиданности я чуть не задохнулась.

— Почему?.. — успела выкрикнуть я.

Готто ничего не ответил. Он вдруг резко притянул меня к себе и жадно впился в меня губами. Он начал целовать меня — в губы, в щеки, в волосы, в глаза… Он не говорил ни слова, а я слабела в его руках, я видела его взгляд сквозь поволоку, и огонь пронзил все мое тело.

Не помню, как мы добрались домой. Смутно различив циновку, у которой лежали мои вещи, я рухнула на нее как подкошенная. Готто снимал с меня сапоги и мешал мне уснуть, я попыталась прогнать его, но не смогла связать двух слов, а потом уснула, не в силах бороться с усталостью.

То, что приснилось мне этой ночью, ни тогда, ни значительно позже я не могла вспоминать без стыда. Скажу лишь, что в этом сне были они оба — Готто и Рейдан, — и я сходила с ума от их прикосновений.

Утром нас разбудил требовательный голос Рейдана. Я никогда ничем всерьез не болела, и потому решила, что умираю: так мне было плохо. Запах рыбы преследовал меня до рвоты; жажда сжигала желудок и горло, а в голову, казалось, ввинтили толстенный железный гвоздь. Нехитрая хозяйская мебель ходила ходуном в моих глазах, каждым своим поворотом заставляя меня издавать мученические стоны, а при воспоминании о приснившемся я боялась поднять на своих спутников глаза. Судя по всему, Готто и Чи-Гоан также поплатились за злоупотребление незнакомым напитком. Люштанец прижимал ко лбу мокрое полотенце, выпрошенное у хозяйки, а Готто был бледен до зелени. Один только Рейдан прекрасно себя чувствовал и не без злорадства поглядывал на нас.

На окраине Котина нас действительно ждали лошади. Когда еще была жива Белка, я несколько раз забиралась на нее верхом, но на этих высоких, статных животных с презрительным взглядом миндалевидных глаз посмотрела с робостью. Рейдан помог мне залезть в седло, я крепко вцепилась в поводья, подозревая, что на скаку меня может укачать. Тут же показались четверо сопровождающих на таких же могучих лошадках одинаково черного цвета. Увидев охранников, я вздрогнула: судя по землистому цвету лиц и кожаным жилеткам, это были разбойники из Дугонского леса. Заметив мой встревоженный взгляд, Рейдан произнес.

— Не бойся, Шайса, эти обитатели Дугона не причинят нам вреда. Разбойники Дугонского леса опасны, но не вероломны, а эти дали нам клятву верности.

По невозмутимым лицам охранников было не ясно, поняли они наш разговор или нет. Они спокойно дождались, пока Рейдан скомандует отправление, потом двое выехали вперед нашего маленького отряда, а двое остались замыкающими.

Сразу за Котином дорога поползла вверх по обрыву. Лошади спокойно ступали, и моей задачей было только удержаться верхом на каком-нибудь особенно крутом подъеме. На исходе второго дня пути мы оказались на высшей точке прибрежного горного хребта; с одной стороны закатное красное солнце озаряло неподвижные, словно стеклянные воды озера Оранцо, с другой танцевало на поверхности моря. Снижаясь, дорога повела нас по каменистому берегу бухты Тонсо. Здесь начинался лес. На подступах к нему росли необхватные хвойные деревья, от которых пахло сладкой смолой. Бедному Чи-Гоану упала на голову шишка с такого дерева — размером с хорошее яблоко, и мне пришлось лечить его рану. Кое-где в лесу раздавался вой невидимых хищников; тогда охранники хватались за оружие, а Виса, до той поры резвившаяся на лесных дорожках, прижималась поближе к лошадям и грозно ворчала. Однажды старший из охранников знаком велел нам остановиться, спешился и, прижавшись щекой к земле, усыпанной яркими широкими листьями и хвоей, долго слушал. Еще несколько раз вдали раздавалось конское ржание. Возможно, это были разбойники, которые не замедлили бы отпасть на нас, оставайся мы вчетвером, но отряд из семи вооруженных мужчин, сопровождаемых огромной керато, внушал им опасения.