Антисоветский проект - Кара-Мурза Сергей Георгиевич - Страница 31
- Предыдущая
- 31/70
- Следующая
Страдания от реформ Горбачева-Ельцина многообразны. Пусть интеллигент-демократ, возненавидевший «империю», не признает и не уважает страдания, причиненные уничтожением СССР, сдачей национальных богатств иностранцам и ворам, ликвидацией науки и т.п. Но он никак не может отрицать простое и видимое следствие – резкое обеднение большей части граждан. Это – прямой результат душевных усилий демократа, его «молитв» (пусть сам он «не поджигал»). И речь при этом идет не о временном бедствии вроде войны. ВЦИОМ хладнокровно фиксирует: «В обществе определились устойчивые группы бедных семей, у которых шансов вырваться из бедности практически нет. Это состояние можно обозначить как застойная бедность, углубление бедности». То есть, снято оправдание, которым вначале тешили себя демократы: пусть люди шевелятся, у них есть возможность заработать. По данным ВЦИОМ, только 10% бедняков могут, теоретически, повысить свой доход, «крутясь побыстрее». Причины имеют социальный, а не личностный характер.
И вот, зная масштабы этих страданий, средний интеллигент-демократ, кладя их на чашу весов, выше ценит свой душевный комфорт – избавление от надуманного страха перед тоталитаризмом или получение вожделенной многопартийности. Ему не жаль страдающих. Он, в целом, рад тому, что происходит. Это кажется невероятным, но это именно так.
В 1996 г. встретил я коллег-гуманитариев, с которыми у меня в 1989 г. был памятный разговор. Я тогда говорил, к каким тяжелым последствиям неминуемо ведет курс Горбачева, и меня прямо спросили: «Скажи, Сергей, ты что же, противник перестройки?». Тогда это еще звучало угрожающе. Я подумал и ответил: «Да, противник. Перестройка приведет к огромным страданиям людей». И вот теперь я спросил одну женщину, доктора наук, с которой меня связывали очень добрые отношения, не изменила ли она своих оценок после всего, что видела начиная с того разговора в 1989 году. И она ответила: нет, она и сейчас рада тому, что происходит. И она голосовала за Ельцина, хотя считает его… (в общем, жестко его оценила). Голосовала потому, что она может, не боясь, сказать про него то, что думает.
Мне показалось, что мы затронули что-то страшное и постыдное. Прекрасно понимала доктор философских наук, что эти ее «разрешенные» обличения суть ее сугубо личное духовное удобство, никакого социального значения они не имеют, никакого вреда режиму не наносят (как только маячит вред, на слова отвечают дубинки и танковые орудия). Какую, значит, огромную ценность для нее составляло право обличать власть, и какой аномальный страх вызывало официальное неодобрение этого занятия в советское время. Именно неодобрение, не более того, ибо обличение советской власти было поголовным кухонным занятием интеллигенции, и ни один волос за это не упал. И эта ценность в ее глазах перевешивает реальные смертельные страдания десятков миллионов людей.
Мне кажется, что это ненормально. Это – отрыв от жизни, уход в какое-то духовное подполье, где увеличиваются тени и теряется мера вещей.
Мне кажется очевидным, что большинство активных идеологов антисоветского поворота – люди с изломанной моралью. Здесь я не имею в виду диссидентов, которые выступили как противники системы и даже иногда получали от нее шишки. Я говорю о тех, кто вышел из рядов самой привилегированной номенклатуры, таких как А.Н.Яковлев или Г.Х.Попов. Их антисоветизм – или следствие самой циничной измены тому государству, которое они подрядились охранять и укреплять, или следствие какого-то прозрения, которое осенило их на старости лет. Во второе верится с трудом. Но главное, что в любом случае их активная идеологическая антисоветская деятельность, на мой взгляд, аморальна. Даже если ты был антисоветчиком в душе и просто воспользовался поражением СССР, чтобы получше устроиться, держись в тени. Грех тебе выходить к людям и говорить диаметрально противоположное тому, что ты сам говорил всего пару лет назад. Случайно пришлось прочитать статью Волкогонова, посвященную Дню Победы 1989 г., когда он был, кажется, начальником Главного политического управления Вооруженных сил СССР. Страшно читать, более страстного и искреннего ленинца трудно себе представить. Но ведь это, как ни крути, подлость – в это же время тайно писать книгу, льющую грязь на Ленина.
Но скажу не об «архитекторах и прорабах», а о том типе мышления, который овладел значительной группой людей. Думаю, что именно из сочетания социал-дарвинизма и присущей евроцентризму безответственности возникло и еще одно свойство антисоветского проекта – поразительный "моральный релятивизм" (применим этот мягкий и туманный термин). Уже в конце 60-х годов в интеллигентной среде сознательные «антисоветски мыслящие» товарищи стали выделяться в особую субкультуру. В лаборатории, например, они говорили друг с другом как посвященные – так, что постороннему было трудно понять, о чем идет речь. У них были свои дела и проблемы, причем создавалось впечатление, что по отношению к «непосвященным» у них не действуют те моральные нормы, которые раньше казались общепринятыми, как бы «естественными». Это поначалу очень удивляло.
Помню случай в начале 70-х годов. Меня стали привлекать в «Комсомольскую правду», писать статьи о науке (я занимался науковедением). Зав. отделом науки был молодой талантливый журналист, мне очень нравился. Мне он тоже симпатизировал и как-то изложил свое сознательное антисоветское кредо. Видал я раньше антисоветчиков, которые изрыгали хулу, а этот был спокойный и именно сознательный. Потом он сделал быструю карьеру (даже стал зам. главного редактора «Известий»). В 1973 г. он попросил меня съездить в командировку в Бийск. Оттуда из пединститута какой-то доцент прислал письмо с обличениями ректора, на высокой политической ноте. Я поехал, говорил со многими преподавателями, студентами, ректором, этим доцентом. Доцент этот был подлый сутяга, который хотел подключить к своей сугубо личной склоке центральную прессу. Дефектом ректора была только доверчивость.
Вернулся я в редакцию, говорю, как обстоит дело – поддерживать сутягу против честного человека нельзя. И этот интеллигентный, талантливый журналист взорвался. Мол, как это нельзя! Сутяга, честный – какая разница. Ты что, из-за ерунды хочешь такую дорогую командировку оставить без результата? Эта философия меня очень тогда взволновала. В нашей, «просоветской» среде было много хамства, даже подлости, но такой философии не было. Напротив, антисоветская позиция как-то преломлялась у этих интеллигентов в ощущение своей причастности к высокой миссии, которая позволяла им не обращать внимания на такие мелочи. В них уже было что-то от Родиона Раскольникова.
Те идеологи, которые уже с 60-х годов «проектировали» структуру и логику антисоветской пропаганды, сознательно пошли на разрушительный для нравственности шаг, которого не заметили «честные демократы» и который нам всем теперь дорого обходится. Они широко использовали то противоречие, которое неизбежно возникает при «родовых муках» становления нового строя. Заключается оно в том, что политический и идеологический аппарат, который служит инструментом этого становления, в широких масштабах вступает в конфликт с пророками и провозвестниками именно этого строя. И не только вступает с ними в конфликт, но часто и уничтожает.
Это, надо подчеркнуть, происходит неизбежно, и не только потому, что аппарат всегда отстает от пророков, что он не может и не должен так глубоко чувствовать и переживать суть исторического процесса. Даже если какая-то часть аппарата и понимает, что пророк прав, она вынуждена его окоротить, потому что аппарат организует движение всей неоднородной и даже внутренне противоречивой социальной системы, он должен следовать именно ее динамике, а не динамике мысли и чувства тех, кто «внял неба содроганье». Никакое большое движение не возникает без пророков и поэтов, но уже в процессе движения избыток их творчества разрушителен.
- Предыдущая
- 31/70
- Следующая
