Чикагский блюз - Каралис Дмитрий Николаевич - Страница 31

• Предыдущая
• 31/34
• Следующая

– Так сколько? – повторил голос за моей спиной.

…Когда я уже ехал по Приморскому шоссе в Зеленогорск и припоминал подробности разговора, мне показалось – нет! я был твердо уверен! – что, когда мне задали этот вопрос: «Сколько?», я загадал: если назову цену и они согласятся, то отдам немедленно; если начнут торговаться или поднимут на смех, не продам никогда и ни за какие деньги.

Я назвал цифру в восемьсот долларов – во столько Настя накануне оценила все наши финансовые потребности.

– Нет проблем!

Картина превратилась в трубочку, нырнула в невесть откуда взявшийся чертежный тубус, а в мою руку ткнулась упругая стопочка денег:

– Пересчитывайте!

– Все правильно! – Я посмотрел на доллары и сунул их в карман джинсов.

Картина исчезла, будто ее и не было. Она растворилась, как клиповая картинка в телевизоре, и из-за стекла на меня вновь смотрели наши славные китайцы. На мгновение мне даже показалось, что фокус с картиной – их рук дело.

Опуская некоторые мистические видения, я рассказал эту историю Насте. Она только махнула рукой и заплакала, словно и не была рада деньгам. Потом вытерла слезы и попросила:

– Сходи отдай маме деньги, пусть готовится к юбилею…

И взялась торопливо протирать стекло и раму картины бархоткой – за время всех этих передряг они изрядно заляпались…

В то лето парень в черной тугой майке с зелеными драконами на мускулистых плечах развозил по нашим улочкам бухающую музыку.

Черная лакированная иномарка плавно переваливалась на колдобинах, плыла вдоль дач, и в домах начинали подрагивать стекла. Сидевшему на кожаном сиденье было лет двадцать пять, и можно было только гадать об источниках его достатка. Пацаны на велосипедах юркой свитой примыкали сзади, не решаясь приблизиться к сверкающим бокам музыкальной шкатулки.

– Бум-бум-бум! Что это за музыка! – ворчал вслед машине дядя Жора, раскладывая на веранде экономические пасьянсы. – Где вообще современное песенное искусство? Из всех песен только и знают припевочку про чай «Липтон»: «В знак хоро-о-ошего вку-уса!» Тьфу на них! Такие песни можно сочинять километрами, по три рубля за запятую! Вот мы с твоим батькой в молодости как сядем, бывало, в Клубе моряков: он за гитару, я за ударные – и все девки наши!.. А сейчас что?

– Вы имеете в виду девок или музыкальную сторону дела? – вполголоса уточнял я.

– И то, и другое! – отрывисто отвечал дядя Жора, щелкая калькулятором. – И то, и другое!..

Иногда мне не верилось, что дяде Жоре, как и отцу, в прошлом году стукнуло шестьдесят пять. Неожиданно один из близнецов словно помолодел лет на пять.

Отрывистой манерой говорить и хитро горящими глазами дядя Жора стал напоминать сатирика Жванецкого. Стоило ему выйти на нашу улицу и начать обсуждать с соседями план установки трех секретных прожекторов для внезапного освещения любителей шарить по чужим огородам, как всем становилось весело от его голоса. Возьмись дядя Жора читать трагические сцены рассказа «Муму» писателя Тургенева, и слушатели валялись бы от смеха впокатуху, махали руками и просили бы пощадить. Даже его отчет жене о похоронах сослуживца: «Ну, похоронили, понимаешь. Все хорошо, без драк и скандалов. Лежал как живой…» – вызывал улыбку, словно дядька побывал не на похоронах, а на семейном празднике.

– Если бы нам не запретили заниматься джазом, я бы стал вторым Вени Гудменом! – пытался реконструировать прошлое дядя Жора. – Ты не представляешь себе, как я играл на саксофоне! Потом какой-то дурак поэт сочинил: «Сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст!» – и нам с твоим батей пришлось забросить это благородное занятие. Да! Вот, Бог даст, подкоплю деньжат и куплю саксофон. Тогда вы узнаете, что такое настоящая музыка и «Чикагский блюз»!

– «Чикагский блюз»? Что это такое?

– «Чикагский блюз», – мечтательно вздохнул дядя Жора, – это сама жизнь. Его хорошо играть компанией, где все друг друга знают и понимают… Н-да…

Я сказал, что в наше время тоже гоняли за длинные прически под «Битлз» и запрещали выступать в школе с самодельными рогатыми гитарами. Но мы все равно собирались и играли у кого-нибудь дома.

– Сколько же стоит саксофон? – поинтересовался я.

– Не знаю, не знаю, – помотал головой дядька. – В любом случае, у меня все деньги в обороте. На днях надо забрать в одном месте и вложить в «Ломбард», там подняли годовую ставку на десять процентов!

– Со стороны-то может показаться, что вы ворочаете миллионами, – подтрунивал я над дядькой, – а на самом деле даже саксофон не можете себе позволить.

– Какие миллионы! Миллионы могли быть, если бы твой батька меня поддержал и мы бы занялись подъемом драгоценностей со дна океана. Или свинцовых кабелей со дна Ладоги. А он, видишь ли, заартачился – доцент вуза не должен заниматься коммерцией! А лауреат Государственной премии должен? И теперь я, как курочка-ряба, в одиночку клюю по зернышку – то в «Гермес-финансе», то в «Нефтьалмаз-инвестзолоте». А какие у нас с ним могли быть заработки!.. Сказка!..

До тех пор, пока Катька с мужем Никитой не ссудили его из Москвы деньгами, чтобы «не класть все яйца в одну корзину» и приобрести страшно доходные акции питерских инвестиционных фондов, дядя Жора пытался очаровать моего отца грандиозными проектами.

Например, экскурсионные полеты на дирижаблях к Северному полюсу для мировой элиты. Такой специальный дирижабль с ядерной энергетической установкой и катапультирующимися креслами на случай аварии. Плюс комфортабельная собачья упряжка для каждого путешественника с обогревом ног, маленьким баром и ультразвуковой пушкой для отпугивания белых медведей. Сначала элита пьет на высоте трех тысяч метров коктейли и горячий шоколад, любуется северным сиянием, танцует фокстроты, затем спускается на Северный полюс, где устраивает гонки на собачьих упряжках и стрельбу по тарелочкам. Одним словом, отдых в экстремальном режиме. Срок окупаемости дирижабля – три года. Оставалось найти кредит в несколько миллионов долларов – и вперед! Дядя Жора с отцом сидели бы в особой кабине пилотов-наставников, мы с Катькой командовали бы стюардами и оркестром, а мама с тетей Зиной – бортовым рестораном «Мишка на Севере». Такое семейное акционерное общество.

Отец сказал, что, если ему поручат, он готов выполнить некоторые расчеты по дирижаблю и собачьим упряжкам, но быть воздушным извозчиком, пусть даже и для элиты, он не намерен.

Тогда дядя Жора покряхтел и предложил идею попроще – начать подъем дорогостоящих цветных металлов со дна Ладожского озера, используя рассекреченные военно-морские карты.

На дне Ладоги с довоенных времен лежали медные кабели в толстой свинцовой оболочке. Перед началом блокады Ленинграда их перерубили в нескольких местах, чтобы не достались врагу. На картах расположение обрубленных кабелей указывалось с точностью до метра.

Стоило наладить намотку кабелей на барабаны, разделку и переплавку плюмбума на береговом заводике – и первый железнодорожный эшелон с тускло мерцающими слитками готов к отправке в Прибалтику. Сотни тонн ценного металла легко превращаются в валюту. Плюс чистая медь самих кабелей, которую можно вывезти вторым эшелоном. Оставалось создать акционерное общество и продавить идею в Смольном, где у дядьки с давних времен были крепкие позиции. Академик Сергей Сергеевич, по-прежнему не покидавший Комарово, обещал помочь с кредитом и плавильными чанами. Он же обещал специальное судно для подъема кабелей.

Отец отверг и эту идею – из-за присутствия прибалтийских партнеров она показалась ему непатриотичной. К тому же дядька не смог убедить окружение Собчака, что пришло время легко и безболезненно расстаться со свинцовым военным прошлым.

– Консерваторы! – возмущался дядя Жора. – Ретрограды! Или на них мировое лобби надавило. Опасаются снижения цен на свинец…

Отец с притворным сочувствием сказал, что скорее всего виновато свинцовое лобби.

• Предыдущая
• 31/34
• Следующая