История с кладбищем - Гейман Нил - Страница 31
- Предыдущая
- 31/42
- Следующая
— Господин Трот! Могу я попросить у вас совета?
Слабый силуэт Неемии просиял от радости.
— Конечно, храбрый юноша! Совет поэтов — воистину любезность королей! Каким елеем… о нет, каким бальзамом утолить твою боль?
— Вообще-то у меня ничего не болит. Я просто… в общем, когда-то я был знаком с одной девочкой, а теперь не знаю, стоит ли к ней подходить или выкинуть эту затею из головы.
Неемия Трот выпрямился в полный рост — он был ниже Никта — и восторженно приложил руки к груди.
— О-о! Иди к ней и моли её! Назови её своей Терпсихорой, Эхо, Клитемнестрой! Пиши ей стихи, величавые оды — я помогу тебе. Так, и только так ты завоюешь свою истинную любовь.
— Я не то чтобы хочу её завоевать. Она не моя истинная любовь. Я просто хочу с ней поговорить.
— Изо всех человеческих органов язык — величайшее чудо. Ибо им мы пробуем сладкое вино и горькую отраву, источаем мёд и горечь. Иди к ней! Говори с ней!
— Не могу.
— Можешь, юный сэр! Более того, ты должен! Я напишу об этом, как только завершится бой победой стороны одной.
— Но если я перестану блекнуть, для одного человека, другим будет легче меня видеть.
— Склони ко мне свой слух, о юный Леандр, Геро, Александр! Фортуна помогает смелым!
— Хм, тоже верно…
Никт был рад, что додумался прийти к Поэту. Кто тебя образумит, если не поэт — Да, кстати…
— Мистер Трот… Расскажите мне о мести.
— О, это блюдо подаётся холодным. Не мсти в пылу негодования! Мудрее дождаться подходящего часа. Один бумагомаратель по фамилии О'Лири — к слову, ирландец. — возымел наглость написать о моём первом скромном сборнике стихов «Прелестный букетик в петлицу истинного джентльмена», что это никчёмные вирши, лишённые всякой художественной ценности, и что бумагу, на которой они написаны, лучше было употребить на… нет, не могу произнести такого вслух! Скажу лишь, что заявление его было чрезвычайно вульгарным.
— И вы ему отомстили? — с любопытством спросил Никт.
— Ему и всему его ядовитому племени. О да, юный Оуэнс, я отомстил, и месть моя была ужасна. Я напечатал письмо и наклеил на двери лондонских публичных домов, в которые нередко наведывались щелкопёры вроде этого О'Лири. В письме я заявил, что поэтический талант хрупок и я больше не стану писать для них, — только для себя и для потомков, а при жизни не опубликую ни строчки! В завещании я указал, чтобы мои стихи похоронили вместе со мной, неопубликованными. Лишь когда потомки осознают мою гениальность и поймут, что сотни моих стихов утрачены — утрачены! — мой гроб дозволяется откопать, чтобы вынуть из моей мёртвой холодной длани творения, которые восхитят весь мир. Как это страшно — опередить своё время!
— И как, вас откопали, стихи напечатали?
— Пока нет. У меня ещё всё впереди.
— Это и была ваша месть?
— Вот именно. Коварная и ужасная!
— Хм…
— Подаётся холодной. — гордо заявил Поэт.
Никт вернулся по Египетской аллее на расчищенные дорожки. Опускались сумерки, и он побрёл к старой часовне: не потому, что надеялся увидеть Сайлеса, а просто потому, что всю жизнь подходил к часовне в этот час, и приятно было соблюдать ритуал. К тому же он проголодался.
Никт прошёл сквозь дверь и спустился в крипту. Там он сдвинул коробку отсыревших приходских записей и достал пакет апельсинового сока, яблоко, упаковку хлебных палочек и кусок сыра. Он жевал и думал, не поискать ли Скарлетт? например, походить по снам, раз она сама его так нашла…
Он вышел наружу и уже собрался сесть на серую деревянную скамью, как вдруг замер: кто-то уже занял его место. И он — вернее, она — читала журнал.
Никт поблек ещё больше, стал частью кладбища, не более заметной, чем тень или ветка. Но Скарлетт подняла глаза, посмотрела на него в упор и сказала:
— Никт, это ты?
Никт помолчал, а потом спросил:
— Почему ты меня видишь?
— Сначала почти не видела. Подумала, ты какая-то тень. Но ты совсем как в моём сне. И как-то сфокусировался.
Он подошёл к скамейке.
— Ты сейчас видишь буквы? Тебе не слишком темно? Скарлетт закрыла журнал.
— Да, странно. Кажется, что темно, но я всё вижу.
— А ты… — Он затих, сам не зная, что хотел спросить. — Ты здесь одна?
Она кивнула.
— После школы я помогала мистеру Фросту делать прориси надгробий, а потом сказала, что хочу посидеть тут и подумать. Потом я выпью с ним чаю, и он отвезёт меня домой. Он даже не спросил, почему я сюда пришла. Только сказал, что тоже любит бывать на кладбищах и что здесь спокойнее всего на свете… А можно тебя обнять?
— Ты этого хочешь?
— Да.
— Ну, тогда… — Он подумал. — Я не против.
— Мои руки не пройдут сквозь тебя? Ты правда есть?
— Нет, не пройдут. — сказал он. Скарлетт обхватила его руками и сжала так крепко, что у него перехватило дыхание. — Больно!
Она разжала руки.
— Извини.
— Нет, мне понравилось. В смысле… Ты обняла меня крепче, чем я ожидал.
— Я просто хотела проверить, настоящий ли ты. Все эти годы я думала, что ты просто моя выдумка. А потом забыла о тебе. Но оказалось, что ты не выдумка, что ты и у меня в голове, и в жизни.
Никт улыбнулся.
— Раньше ты ходила в такой оранжевой курточке. Каждый раз, видя этот оттенок оранжевого, я вспоминал о тебе. Она у тебя не сохранилась?
— Нет, конечно. — ответила Скарлетт. — Вряд ли я бы сейчас в неё влезла.
— Ну да. — сказал Никт. — конечно!
— Мне пора. — сказала Скарлетт. — Я, наверное, смогу прийти в выходные. — Увидев огорчённое лицо Никта, она добавила: — Сегодня уже среда.
— Было бы здорово.
Она встала.
— А как я найду тебя в следующий раз?
— Я сам тебя найду. Не беспокойся. Просто будь одна, и я тебя найду.
Она кивнула и ушла.
Никт поднялся вверх по холму, до самого мавзолея Фробишеров. В мавзолей он не пошёл, а вскарабкался по стене, цепляясь за толстый корень плюща. Он сел на каменную крышу и стал смотреть на движущийся мир за пределами кладбища и думать. Он вспоминал, как Скарлетт его обняла и как ему стало в это мгновение спокойно. Хорошо ходить по большому миру и знать, что на тебя никто не охотится. И хорошо быть хозяином своего собственного маленького мира.
Скарлетт отказалась от чая и даже от шоколадного печенья. Мистер Фрост встревожился.
— Честно говоря, ты выглядишь так, словно видела привидение. Конечно, кладбище для этого подходящее место… м-м… одна моя тётушка утверждала, что её попугаиха одержима злым духом Она была красный ара — попугаиха, конечно, а не тётушка. Тётушка была архитектором. Это всё, что я знаю.
— Я в порядке. — заверила его Скарлетт. — Просто день был тяжёлый.
— Тогда я подвезу тебя домой. Не знаешь, что тут написано? Бьюсь уже больше получаса. — Он показал на прорись могильной надписи, лежавшую на столе и придавленную по углам банками варенья. — Как думаешь, это не Гладстон? Мог быть родственником премьера… Ничего не могу разобрать.
— Вряд ли Гладстон. — сказала Скарлетт. — В субботу посмотрю ещё раз.
— Может, и мама твоя придёт?
— Она сказала, что забросит меня к вам, а сама поедет за продуктами на ужин. Она решила запечь курицу.
— А ты не знаешь. — с надеждой в голосе спросил мистер Фрост. — на жареную картошечку есть надежда?
— Думаю, да.
Мистер Фрост явно обрадовался, хотя добавил:
— Правда, я не хотел бы доставлять лишние хлопоты…
— Маме всё это очень нравится. — честно ответила Скарлетт. — Спасибо, что предложили подвезти.
— Всегда пожалуйста! — сказал мистер Фрост, и они вместе спустились по лестнице высокого узкого дома в крошечную прихожую.
В Кракове на горе Вавель есть пещера под названием Смоча яма. Логово дракона, где когда-то якобы жил дракон. Туристам она известна, но вот о том, что под ней кроется целое подземелье, они даже не подозревают. Подземелье это очень глубокое и… обитаемое.
- Предыдущая
- 31/42
- Следующая
