Консул - Воскресенская Зоя Ивановна - Страница 24

• Предыдущая
• 24/39
• Следующая

— Можно, мы здесь немного посидим? — спросил Константин Сергеевич.

— Пожалуйста, а я пойду проверю, так ли приготовила Сонни кофе. Я избаловала свою малышку, она бережет руки, ведь она преподает музыку, а я даю уроки немецкого языка и веду наше хозяйство.

— А "малышке" Сонни далеко за семьдесят, — заметила Ирина, когда Анна ушла. — Давай мысленно перенесемся в то время, помечтаем. Представим себе, как все это было.

— Мне тогда было семь лет, — взволнованно сказал Константин Сергеевич. — Я был подпаском, сыном безземельного крестьянина. А Владимир Ильич здесь, за этим письменным столом, думал о моей судьбе, о судьбе многомиллионного крестьянства России. Писал здесь "Аграрную программу" социал-демократии. Решал судьбу многих поколений.

— И мою тоже, — сказала Ирина, — хотя меня тогда еще и на свете не было. Ты знаешь, у нас дома есть книга — первый том первого собрания сочинений Ленина. Подписана псевдонимом "Вл. Ильин". Называется "За 12 лет". Вышла в свет в конце 1907 года. И сейчас эта книга осветилась для меня особым светом. Здесь, в Финляндии, Владимир Ильич написал к ней предисловие, редактировал статьи. Сюда, в эту комнату, привезла Надежда Константиновна эту книгу, только что вышедшую из печати. Владимир Ильич, наверно, просиял от радости, держал в руках эту книгу, листал ее, еще пахнущую типографской краской. А Надежда Константиновна, наверно, стояла и медлила сказать ему, что на книгу уже наложен арест, что тираж конфискован, а против ее автора прокурор возбудил судебное преследование, что царская охранка разыскивает Ленина. Владимир Ильич листает книгу и не знает, что ее уже сжигают в печах охранки и что рабочим удалось спасти часть тиража. Этой книгой Владимир Ильич утверждал и развивал главный тезис своего учения — необходимость установления диктатуры пролетариата.

— Да, — сказал Константин Сергеевич, шагая по комнате, — мы все сейчас воспринимаем как само собой разумеющееся. Советская власть — как же иначе? В нашей стране нет помещиков и капиталистов? Естественно. Каждый имеет право на образование? Вопрос банальный. А я отлично помню время, когда в нашей стране было семьдесят процентов безграмотных. Нет безработицы? Законно. А ведь, страшно подумать, могло быть иначе. Могло! Если бы не несокрушимая воля и вера Ленина. И в тот, 1907 год, когда революция была разгромлена, интеллигенция и маловеры бежали из партии, отрекались от революции, оставили рабочий класс один на один с царизмом, звали спрятаться в подполье, притаиться, распустить партию, отнять у рабочих надежду на победу. Почему-то принято говорить, что Ленин укрывался в подполье. Какая ерунда! Ленин жил в нелегальных условиях, вел титаническую борьбу за собирание сил партии, рабочего класса, готовился к новому приступу. И свято верил в победу.

А что было бы с Финляндией без победы Октябрьской революции? Была бы если не "Великим княжеством финляндским", то просто-напросто русской колонией. И как же старается буржуазия, чтобы финский народ забыл, что Ленин был первым обличителем русского царизма, когда в 1901 году царь Николай II нарушил клятву уважать конституцию Финляндии. А Ленин торжественно обещал, что после победы русского рабочего класса Финляндия получит самостоятельность, о которой финский народ мечтал более семи столетий. И из рук Ленина финны получили право на самостоятельность.

— Из этой маленькой комнаты Ленин видел наше будущее. — Ирина ходила по комнате, притрагивалась к холодным изразцам печи, к стенам, бралась за ручку двери. — Надежда Константиновна в своих воспоминаниях пишет, что отсюда Владимир Ильич ушел во вторую эмиграцию, шел по льду Ботнического залива и чуть не утонул. Хорошо бы восстановить этот путь, самим пройти по шхерам…

— Мы это обязательно сделаем, — откликнулся Константин Сергеевич.

Пора было идти к хозяйкам в дом, а так не хотелось расставаться с этой комнатой, в которой они словно повидались с Ильичей.

Хозяйки ждали за столом.

Анна налила кофе и сказала:

— Ну, а теперь поговорим о главной цели вашего визита к нам. Вы пришли за пиджаком? Не так ли?

Константин Сергеевич и Ирина недоумевающе посмотрели на Анну.

— О каком пиджаке вы говорите? — спросил Константин Сергеевич.

— О люстриновом.

— Не понимаю.

Сестры переглянулись.

— Но ведь инженер Петров, то есть премьер-министр Ленин, забыл у нас свой люстриновый пиджак, в котором он всегда работал, — сказала Анна.

Константин Сергеевич вскочил с места:

— Так где же он?

— Увы, — вздохнули сестры.

— Мы должны вас огорчить, — продолжала Анна, — пиджак и тогда был уже не новый. Супруга Ленина штопала на локтях протертые места. Инженер Петров в нем работал, а когда выходил к обеду или ужину, то снимал его, вешал на крючке за дверью и надевал приличный темный костюм. После его отъезда мы обнаружили пиджак, когда стали с Сонни убирать комнату для нового квартиранта. Мы ждали, что господин Петров сам приедет за ним или пришлет кого-нибудь. Ведь прислал же он нам шестьдесят марок. Мы каждое лето вывешивали пиджак во дворе, пересыпали нафталином, хранили его в сундуке. Когда узнали, что господин Петров стал премьер-министром Лениным, хотели даже написать ему. но не посмели… — Анна вздохнула.

— Три года назад, — продолжила рассказ Сонни, — я вынесла его сушить, и он на веревке разорвался пополам и буквально расползался в руках. Пришлось продать его старьевщику. За три марки. Вот, пожалуйста, получите. — Сонни открыла бисерный кошелек.

Константин Сергеевич и Ирина сидели ошеломленные. Опоздали на три года!

Ирина отвела руку Сонни, протянувшую ей три марки.

— Вы считаете, что мы продешевили? — спросила Анна.

— О, мы отдали бы за этот пиджак все, что имеем! — горячо ответил Ярков.

— Даже за такой старенький? — наивно удивилась Сонни.

— Это же ленинская рабочая куртка! — воскликнула Ирина.

— Может быть, вы знаете адрес этого старьевщика? — как за соломинку, схватился за обнадеживающую мысль Константин Сергеевич.

— О нет. Это был бродячий старьевщик с мешком за плечами…

Хрупкость и легкость этой маленькой женщины не могла скрыть даже мохнатая пообтертая шубка. Женщина вела, вернее, ее вела на поводке огромная немецкая овчарка. Собака плохо слушалась команды, и хозяйка бежала легкими, прыгающими шажками, перелетала через сугробы, и если бы не поводок, которым она была привязана к мощной овчарке, ветер оторвал бы ее от земли и увлек за собой.

На углу сквера, у круглой тумбы, женщина остановилась. Внимание ее привлекла афиша с черным, до боли знакомым силуэтом. Пушкин!.. "Сидеть!" — приказала она овчарке, и на этот раз собака повиновалась. Женщина сдвинула на затылок мохнатую шапку и с изумлением шепотом читала:

— "В Народном доме 10 февраля 1937 года состоится торжественный вечер, посвященный 100-летию со дня смерти великого русского поэта А. С. Пушкина. Выступают солисты Большого театра Советского Союза Вера Давыдова и Сергей Лемешев. Билеты продаются в кассе".

Советские актеры в Финляндии! Впервые за все эти годы.

— Джулли, домой! — скомандовала хозяйка, и собака послушно повела ее.

Женщина отперла ключом дверь в квартиру, помещавшуюся на первом этаже старого двухэтажного дома.

Квартира производила странное впечатление. На кухне главенствовал большой медный, в зеленых пятнах самовар. На плите стояли черные чугунки, которых в Финляндии и не встретишь. В углу висела икона, и перед ней раскачивалась на потемневших от времени цепочках тяжелая лампада.

Женщина сбросила шубу и шапку и, маленькая, тоненькая, в джемпере и черной юбке, стала похожа на мальчика-подростка, если бы не лицо, лицо отцветающей женщины с обозначившимися морщинками возле рта и с темными глазами, в которых, казалось, навсегда погасла трепетная мысль любознательности, интереса к жизни. Она побежала через столовую, уставленную тяжелой старой мебелью красного дерева, в спальню. Распахнула дверцы огромного гардероба, где висело несколько платьев и пышных юбочек — балетных пачек. Женщина забралась внутрь гардероба и стала вышвыривать на кровать одно за другим платья. Это — малиновое шелковое — не годится, давным-давно вышло из моды; это — бархатное со шлейфом — все залоснилось; голубое из шифона еще приличное, но не для зимнего концерта. Села на дно гардероба, уткнула острый подбородок в колени, тяжело вздохнула, а потом выпрямилась и кошачьим прыжком перелетела из гардероба в кровать, утонула в перине и, рыдая, стала колотить кулаками эту перину, словно она была повинна в ее несчастной судьбе. Напольные часы в столовой гулко и медленно пробили шесть раз.

• Предыдущая
• 24/39
• Следующая