Где твой дом? - Воронкова Любовь Федоровна - Страница 9
- Предыдущая
- 9/41
- Следующая
— Да, да… — тихо повторила Женя, — не всем же утятницами… — И, встряхнув коротко подстриженными волосами, переменила разговор: — Вам понравился вчерашний праздник? Правда, Григорий Владимирович хорошо придумал? Целый ритуал!
— Веселый человек, — снисходительно ответил Пожаров.
— Почему это — веселый? — Женю задел его тон. — Не такой уж он веселый. Просто талантливый. И очень любит клуб… и нас всех…
— Ха!
Женя нахмурилась.
— А это что означает?
— Вы очень наивны, Женя. «Хороший праздник, любит нас всех»… Никого он не любит. Он делает свое дело. И прямо скажем — делает хорошо. А праздник этот имеет одну цель — задержать рабочую силу в совхозе. Так давайте-ка почествуем нашу молодежь, польстим самолюбию. Глядишь, ребята почувствуют ласку и останутся дома месить грязь по дорогам, ночевать в поле на тракторах, задыхаться в пыли у молотилок! А как же? Молодые рабочие руки нужны, очень нужны.
— По-вашему, все на свете делается только из расчета?
Женя сверкнула на него глазами: как бы она ударила его сейчас!
Но Пожаров сделал вид, что не заметил презренья в ее словах.
— Что делать? Я не ношу розовых очков. И уверен — Арсеньев их тоже не носит. Да, кстати, вот он и сам сюда шествует — видно, проняла-таки Верина слава!
От калитки к озеру шел Арсеньев. Женя не знала, что делать — бежать, скрыться, сделать вид, что не замечает…
— Поглядите, как его сейчас встретит Вера, — с усмешкой сказал Пожаров. — Очень интересно. А я пойду на уток гляну, вон там, я вижу, что-то не все в порядке…
Арсеньев прошел мимо, коротко взглянул на Женю, поздоровался без улыбки. Лишь на одно мгновение блеснули его серые глаза, но Жене показалось, что он не просто взглянул на нее, его глаза что-то сказали ей.
Но, видно, это солнце слишком горячо припекало, пронизывая до дрожи сияющий воздух, создавая странные полуденные бредни. Происходило совсем другое…
Арсеньев направлялся к Вере. Вера увидела его и тут же замолчала. Гости вежливо ждали, когда она продолжит свои объяснения, с недоумением поглядывали на нее, но Вера глядела на Арсеньева, беспомощно приоткрыв рот. Она вдруг забыла, о чем шла речь и что еще она должна сказать.
— Помешаю вам немножко, — сказал Арсеньев, поздоровавшись, — пришел не вовремя — вы заняты…
Вера так и всполохнулась.
— Ничего мы не заняты! Да я уж и рассказала все, чего еще говорить-то?
— У меня просьба, — словно не замечая ее волнения, сказал Арсеньев. — Вы завтра едете в Москву, так вот, если будет время, купите, пожалуйста, для клуба несколько репродукций.
— Ре… продукций?.. Какие? Где?
— Здесь все написано. — Он достал из кармана конверт. — А деньги вам принесут.
Вера недоумевающе смотрела на него, стараясь понять, чего он от нее хочет, и мучительно стыдясь, что не понимает его просьбы. Румянец на ее округлых щеках стал вишневым.
— Это картинки такие, картинки, — поспешила выручить ее Руфа.
Вера мгновенно сообразила, о чем идет речь, и обиженно взглянула на Руфу.
— А что же, по-твоему, я сама не знаю, что картинки? (Слово «репродукция» она никогда раньше не слышала.) Конечно, куплю. А почему не купить? Что я — так уж ничего и не понимаю? Не меньше вас! — Вера метнула молнию в сторону Руфы. — Я школы не кончала, да зато в работе не подкачала.
— Спасибо, — сдержанно сказал Арсеньев и, кивнув головой, повернулся, чтобы уйти.
Но Вера, словно не помня себя, стала на его пути.
— Почему же вы уходите, Григорий Владимирович? Что ж так скоро? Люди вон за сколько километров едут на моих уток посмотреть, а вы рядом живете и — никогда, никогда-то вы не поинтересуетесь!
Вера стояла перед ним — крупная, статная, с полыхающими глазами. Она сорвала с головы платок и принялась обмахивать свое горячее лицо. Она глядела на Арсеньева и словно чего-то требовательно ждала от него. Ей было все равно, что кругом люди, что они ее слушают, что они смотрят, как стоит она перед Арсеньевым и не дает ему уйти.
Но Арсеньев еще раз вежливо приподнял кепку.
— Очень некогда. Дела, — сказал он и, не оборачиваясь, направился к калитке.
Вера неподвижными глазами глядела ему вслед. Вот он открыл калитку и уходит все дальше и дальше. Вот уж и нет его. А она все еще стоит и смотрит ему вслед.
Всех сковала неловкость, гости не знали, куда глядеть, что говорить. Выручил Пожаров. Он подлетел к колхозникам своими мелкими шажками, неся в руках утку. Утка была какая-то чахлая, с жесткими грязными перьями.
— Не в порядке уточка! — весело, будто обнаружил что-то приятное, провозгласил он. — В изолятор! Подкормить отдельно.
Вера молча перевела на него взгляд.
— А что же с ней такое? — заинтересовался один из приезжих, молодой въедливый парень, которому все до тонкости надо было понять, запомнить, записать.
— Слабая просто, затолкали, забили. Вот отсадим на несколько дней — поправится.
— А мы слыхали, что утки друг у дружки перья выщипывают. Прямо до крови дерут. Правда это?
— Бывает, бывает. Просто жрут друг друга. Это от неправильного кормления, когда нарушен рацион. У нас тоже как-то началась такая история, да мы вовремя прервали. Моментально прервали. Я как увидел — прямо к директору, за жабры его!..
И вдруг, вспомнив, что Женя стоит здесь и слушает, Пожаров слегка покраснел. Но он не позволил себе растеряться и превратил все это в шутку.
— Да вот Вера вам получше об этом расскажет, — засмеялся он. — Расскажите, пожалуйста, Вера Антоновна!
Но Вера гневно сверкнула глазами и, уже не сдерживаясь, закричала в полный голос:
— Да что вы все ко мне пристали! И ходят, и ходят, и спрашивают. Нет у меня времени с вами разговаривать. Кормить скоро, а у меня еще и корма не приготовлены. Бывайте здоровы!
Она круто повернулась и пошла к птичнику.
А Пожаров продолжал улыбаться.
— Что ж поделаешь, характер такой, — сказал он гостям и развел руками, — не ангелы мы, вот что. Понимаете, начнут людей хвалить да захваливать, а они уж думают, что и правда их особа — величина всесоюзного значения… А поставь на это место другую — так сделает не хуже, уверяю вас. Просто повелось у нас — захваливать. До свиданья, девушки, вынужден вас покинуть. Вечером встретимся!
Женя и Руфа переглянулись и тихо пошли к калитке. Они шли и молчали, и каждая думала о том, что произошло.
— Нехорошо сказал Пожаров, — начала Руфа, как только калитка закрылась за ними, — «поставь на это место другую — так сделает не хуже». Нет, видно, не каждая сделает. Если бы каждая у нас была как Вера, так на озерах и воды от птицы не видно было бы.
— Но ведь и Вера поступила нехорошо, — возразила Женя. — Зачем же она людей так обидела?
— Несдержанная она, — сказала Руфа, — и… несчастливая.
— Несчастливая? — Женя возмутилась. — Да ты что, Руфина? У нее слава на всю округу. Ты посмотри, как она с моим отцом разговаривает: дай то, дай это. И все. Только приказами! А отец, думаешь, хоть раз рассердился? Никогда. Все, что ни потребует, дает. Он с нею не знаю как носится. А теперь она в Москву едет…
— И все-таки она несчастливая, — вздохнула Руфа. — Может, ей и славы никакой не надо. Может, ей только и надо, чтобы ее любили. Неужели ты не видишь?
— Вижу, — враждебно отозвалась Женя, — я вижу, как она ему на шею вешается. Прохода не дает. Просто противно.
— Тебе противно, а мне жалко, — вздохнула Руфа и вдруг остановила Женю: — Подожди-ка… Вроде плачет кто-то. Да это же Вера…
Руфа бросилась к птичнику. Женя нехотя побрела следом.
Руфа приоткрыла дверь кладовой. Вера с заплаканным лицом сидела на мешке с комбикормом. Рядом на лавочке, поджав ноги, притулилась ее подруга и помощница, рыжая Поля. Худенькая, с покрасневшим носом, Поля куталась в теплый платок — продрогла ночью у озера и теперь никак не могла согреться.
— Что случилось? Ну, что случилось? — обеспокоенно спросила Руфа. — Ну, в чем дело-то?
— Да хватит, вытрись ты, голова садовая, — сурово говорила Поля, искоса поглядывая на Женю, которая молча остановилась у притолоки. — Смотри, на кого похожа-то стала.
- Предыдущая
- 9/41
- Следующая
