Где твой дом? - Воронкова Любовь Федоровна - Страница 16
- Предыдущая
- 16/41
- Следующая
— А вот и Руфина! — сказала тетя Наташа. — Проходи, Руфа, что ты там стала? Иди посиди с нами.
Руфа поздоровалась с Елизаветой Дмитриевной и с тетей Наташей.
— У меня к тебе разговор, Женя.
— Ну что ж, говори.
— Но ведь… — Она оглянулась на Елизавету Дмитриевну. — Это очень деловой разговор, другим не интересно.
— Нам все интересно, — решительно возразила Елизавета Дмитриевна. — У Жени секретов от нас нет. Садись, Руфа, и давайте разговаривать.
Руфа нехотя села. Ей было трудно начать, а Женя, словно скованная чем-то, задумчивая и отчужденная, не помогла ей.
— Так какие же дела у вас, девочка? — обратилась к ней тетя Наташа. — Мы слушаем.
— Я бригаду собираю. Молодежную комсомольскую бригаду. Уток хотим взять. Женя, ты пойдешь?
— О боже, дай мне терпенья! — воскликнула Елизавета Дмитриевна, подняв глаза к небу. — Деточка, Руфа, на что Жене нужны твои утки? Это, может быть, очень интересно. Но она же не останется в совхозе, осенью уедет… А до осени, ну… мы надеемся…
— Мама! — прервала Женя.
Но Елизавета Дмитриевна отмахнулась от нее:
— А что такое нужно скрывать? Глупости. Я просто хочу сказать, что Женя… возможно, выйдет замуж.
Руфа широко раскрыла свои светлые глаза и уставилась на Женю.
— За Пожарова?!
В этом восклицании явно слышались и сожаление, и осуждение, и даже испуг… Тетя Наташа подняла голову и пристально посмотрела на Руфу. Елизавета Дмитриевна обиделась:
— А что ж Пожаров? Вполне достойный молодой человек, хорошо воспитан. Имеет специальность. И очень нравится Савелию Петровичу. Они с ним отлично сработались. И вообще, Руфа, ты так закричала, что можно подумать бог знает что… Что, мы ее за деда Василия-конюха отдаем?
У Руфы побледнели щеки.
— Он тебе не нравится, Руфа? — спросила тетя Наташа и опустила шитье на колени, ожидая ответа.
А Руфа нахмурилась и смутилась.
— А что можно сказать плохого об этом молодом человеке? — со сдержанным раздражением снова заговорила Елизавета Дмитриевна. — Возможно, что он Руфе не нравится. Но зачем же он должен нравиться Руфе? Ведь не на ней он женится?!
Женя молча глядела на них, слушала.
— А хотите, я вам одну историю расскажу? — вдруг сказала она. — Это вроде загадки. Вот я расскажу, а вы скажите, что вы об этом думаете.
Тетя Наташа внимательно посмотрела на Женю и снова взялась за шитье.
Елизавета Дмитриевна оживилась.
— Очень интересно. Слушаем!
— Вот был один человек, — начала Женя, уставившись глазами куда-то в дальний угол сада, где у изгороди цвел розовый шиповник. — Звали его Саша, не то Миша — неважно. И вот однажды начальник лагеря — это было летом, в пионерском лагере, — призывает его и говорит: «Ты будешь моим помощником, моим тайным патрулем. Обо всем, что увидишь и услышишь в лагере, будешь рассказывать мне. Каждый вечер будешь приходить и рассказывать. Только помни — это тайна. И ты должен дать мне честное пионерское, что больше об этом никто не узнает, только ты да я. А ребята пусть думают, что ты такой же пионер, как и все…»
— Так это что же, — прервала тетя Наташа, — выходит, товарищ на товарищей доносить должен?
— Не мешай, Наталья! — с нетерпением остановила ее Елизавета Дмитриевна. — Это очень интересно. Это просто увлекательно: все думают, что он просто мальчик, а он — тайный патруль! Ну, дальше?
— А дальше этот мальчик, этот Саша-Миша, так и стал поступать. Ходил и смотрел, что делают ребята. А вечером обо всем докладывал начальнику. И про все их шалости и проказы разные, а те наутро наказание получали. И у начальника-то не один этот Саша-Миша был, у него их было много, таких тайных патрулей.
— Какая гадость, — с отвращением сказала тетя Наташа, — тьфу!
Елизавета Дмитриевна жестом остановила ее:
— Ну и что же дальше?
— Саше-Мише это дело не нравилось. Но он дал честное пионерское. И потом, он считал, что если так велел начальник, то, значит, это хорошо. И он продолжал это делать. А потом случилось так, что он вынужден был пойти и рассказать про своего лучшего друга. Тот дисциплину нарушил — искупался ночью в пруду. Ему захотелось среди звезд поплавать. Так этот Саша-Миша пошел и рассказал. Друга его наутро из лагеря отправили. Саша-Миша тоже не захотел больше в лагере оставаться. Вызвали отца. Отец приехал, спрашивает: «Зачем же вы это сделали, этих тайных патрулей? Это же вы из них шпионов сделали. Зачем же детские души коверкаете?» А начальник ответил: «А зато я всегда знаю, что у меня в лагере делается. Это мне очень удобно!»
— И отец не дал этому подлецу по морде? — возмутилась тетя Наташа. — Неужели не дал?
— Подожди, что ты кричишь? — Елизавета Дмитриевна порывисто повернулась к тете Наташе и тут же ударилась лбом об угол раскрытой рамы. — Вот ты кричишь, а тут рамы эти… — Елизавета Дмитриевна потерла лоб рукой. — Конечно, это некрасивый способ узнавать про все, что там… Но, а без этого как бы он узнал?
— А по-твоему, Руфа? — спросила Женя.
— По-моему, этот начальник — низкий человек. Его даже близко к детям подпускать нельзя. Он просто подлец!
— Ты, мама, не согласна?
— Да, что ж… Пожалуй, так. Правда, начальнику нужно знать, что делается у ребят… но есть, наверно, какие-то другие средства. Все-таки это… как-то… низко. А как ты думаешь, Женя?
— Я тоже считаю, что это низко, — сказала Женя, — и что начальник этот подлец!
— Ну так, — усмехнулась Елизавета Дмитриевна, — а где же загадка?
— А загадка уже разгадана! — Женя поднялась и торжественно посмотрела на мать. — Я хотела знать ваше мнение об этом начальнике. И вот я его узнала. А начальник этот — Аркадий Павлович Пожаров. Ну что, мама, ты все еще будешь его мне сватать?
Наталья Дмитриевна охнула и тихонько рассмеялась. Вот так Женька, вот так молодец! А Елизавета Дмитриевна с минуту ошеломленно глядела на нее.
— Скорее всего, это клевета… — начала было она, собравшись с духом.
Но Женя перебила ее:
— Сам рассказал, мамочка. Сам, да еще и хвалился.
Женя смотрела на мать, торжествуя победу, но Елизавета Дмитриевна не сдавалась.
— А что, собственно, произошло? — Она пожала плечами. — Подумаешь, если он там где-то не совсем правильно себя вел. И похуже бывает. А это что? Ерунда какая. Пусть был неправ. И все мы не святые. Но он же любит тебя?! Любит! Ты понимаешь, что это такое?!
— Любит! — повторила Наталья Дмитриевна, усмехаясь.
— Да, любит! — продолжала Елизавета Дмитриевна. — Это же ценить надо. Это больше всего на свете ценить надо — любовь!
— Очень жаль, если любит, — сказала Женя. — Но я-то его не люблю. И прошу тебя, мама, прошу — не разговаривай со мной больше об этом человеке.
— Как это — не разговаривай?! Глупости какие!
Женя взяла Руфу под руку.
— Пойдем.
И почти побежала по тропинке, так что маленькая Руфа еле поспевала за нею.
— Ну подожди, куда ты?
— Куда-нибудь, только подальше. Поскорей, куда-нибудь.
Тропинка сбежала к озеру. Тихая, полная зеленых и голубых отражений вода светилась у заросшего ромашками берега. Здесь Руфа решительно остановила подругу:
— Не беги, хватит. Давай садись. И давай рассказывай.
Женя послушно села рядом с Руфой на мягкий, поросший зеленым мохом бугорок.
— Я не знаю, что мне делать, Руфа, — сказала она.
— Ты что — из-за Пожарова, что ли?
— Тьфу мне на этого Пожарова! Я просто на какой-то развилке стою и не знаю, куда идти — направо или налево. Остаться или уж уехать… бежать отсюда.
— Женя! — Руфа взяла ее за руку. — Ты что… Может, кого-то другого любишь?
— Может быть, — еле слышно ответила Женя.
— Ох ты! А я-то, как слепая, не вижу ничего. Ну, а этот другой-то что — так совсем и не глядит на тебя?
— Сначала показалось, что глядит. А потом поняла, что не глядит. И глядеть никогда не будет. Никогда. А я… боюсь очень. Вдруг да вроде Веры начну ему в глаза лезть. Хорошо, что ли? Вот и думаю: может, уехать? А потом думаю: а хорошо ли будет, если вы все останетесь, а я уеду? Нехорошо. Потому и стою на развилке. — Женя вдруг заплакала, закрыв руками лицо. — Стою и стою… А тут еще Пожаров этот. А дома его привечают, и отец и мама… А думаешь, с моим отцом легко бороться?
- Предыдущая
- 16/41
- Следующая
