Князь вампиров - Калогридис Джинн - Страница 5
- Предыдущая
- 5/84
- Следующая
– Молись, друг мой. Молись за мое долголетие... и за погибель тех, кто посмеет меня предать.
Грегор всхлипнул и молитвенно сложил руки. Не вставая с колен, он повернулся ко мне, смяв коврик.
– Мой повелитель! Клянусь, я не обманывал тебя!
Я в полной мере насладился его отчаянием, а затем с наигранным удивлением спросил:
– Разве я в чем-то тебя обвинил?
Его глаза стали еще шире, он заморгал и плотно стиснул дрожащие губы. Сумей он дать мне достойный ответ (и не будь я столь уверен в своем магическом чутье), я бы, возможно, пощадил его. Но я был убежден, что все увиденное мной в Круге – истина, и не сомневался в правильности своей ворожбы. Впрочем, тут и колдовства не надо: вина Грегора была сейчас написана у него на лице. Блеснув, по щеке моего "верноподданного" скатилась слезинка.
– Ого! – воскликнул я. – Никак молитва заставила тебя прослезиться?
– Повелитель, прошу тебя...
– Повернись лицом к иконе! – крикнул я, жестом велев стражнику повыразительнее взмахнуть мечом.
Меня не на шутку начало злить малодушие Грегора.
– Ты слышал, что я сказал? Лицом к иконе! Молись Богородице, чтобы даровала тебе милосердие, а мне – победу над Басарабом!
Грегор послушно сплел руки и вновь повернулся к лику Богородицы. Коврик, на котором он ерзал, сбился в сторону, обнажив борозду в деревянном полу. Но мой незадачливый обманщик этого даже не заметил. Поднеся сомкнутые руки к самому носу и закрыв глаза, он забормотал слова молитвы:
– Боже милостивый, Пресвятая Богородица, явите ваше безграничное милосердие. Даруйте моему господину долгую жизнь и победу над врагами и укрепите его веру в то, что я его не предавал...
– Да, – достаточно громко прошептал я, – быть может, Бог и явит тебе Свое милосердие. Но со мною Он никогда не был милосердным, так что нам с Богом говорить не о чем.
– Владыка живота моего! – вскричал Грегор.
Глаза его оставались закрытыми, а лицо по-прежнему было обращено к иконе, и потому я не знал, к кому он обращается – к Богу или ко мне.
– Мой повелитель, я неповинен ни в каких преступлениях против тебя! Ну что мне сделать, дабы ты уверовал в мою преданность тебе?
– Храбро погибнуть, – ответил я. – Ты все равно обречен, Грегор. Так что молись, и поскорее. Я не собираюсь, подобно своему отцу, бесславно умереть от рук наемного убийцы где-нибудь в лесу под Бухарестом.
Грегор запрокинул голову, раскрыл руки, будто в них находилась книга, потом прижал их к глазам и зарыдал. Я внимательно следил, как он поведет себя теперь, когда все его надежды рухнули. Грегор был в полном отчаянии, казалось, он вот-вот свалится на пол. Его всхлипывания становились все громче и истеричнее.
Всю свою жизнь я изучал смерть и, глядя ей в лицо, надеялся понять ее суть. Но я никогда не думал о своей смерти и не был готов смиренно принять собственную кончину. Сколько же человек я отправил на тот свет? Тысячу? Нет, намного больше. Я хорошо знаю лик смерти, я видел, как более сотни пленных турок медленно умирали на кольях в лесу. Я слышал их крики и стенания. Я ни с чем не спутаю звук, который издает живое еще тело, когда медленно сползает под собственной тяжестью вниз по колу. Этот звук напоминает тихий вздох.
Я вглядывался в глаза умирающих, надеясь выведать тайну перехода в небытие. Я хотел знать, что чувствовали эти люди, когда перед ними уже разверзлась бездонная пропасть.
Наблюдая все новых и новых избранников смерти, я понял: Бог отнюдь не справедлив и в самой смерти нет никакого потаенного смысла – только бесчестие и страдание. Я не хотел становиться одним из этих несчастных. Возможно, будь моя жизнь спокойной и счастливой, я бы по-иному относился к смерти. Но я слишком часто лишался всего, что принадлежало мне по праву. Меня свергли с трона и изгнали за пределы княжества, которым правили отец и дед. Вместо надлежащего воспитания и приобщения к государственным делам, я всю юность провел в плену у турецкого султана. Еще восемь лет полнокровной зрелой жизни прошли в плену у венгерского короля. Дважды меня свергали с трона (один раз – по "милости" родного брата!). Теперь мне приходится оставлять трон в третий раз, но я щедро отплачу всем и за все. Я умнее и проницательнее многих. Я более достоин править своим народом, нежели Мехмед, Матьяш или Раду с Басарабом.
Никогда еще смерть не была столь близка ко мне, как сейчас. Только ни Бог, ни ангелы не исполнят моего желания и не сделают меня бессмертным. Но есть тот, в чьих силах даровать мне вечную жизнь.
Пока Грегор всхлипывал, тщетно моля Бога о пощаде, молоденький стражник (борода на его розовых щеках больше напоминала мальчишеский пушок) обернулся ко мне и вопросительно помахал мечом. Из этого парня выйдет великолепный убийца. Я понял это по его глазам – они горели желанием расправиться с гнусным предателем. Наши желания совпадали.
Я едва заметно покачал головой: рано. Поднявшись, я направился к своему усердному юному помощнику, стараясь как можно громче стучать каблуками по полу. Мой расчет оправдался: Грегор услышал шаги. У него одеревенела спина. Он чувствовал, что смерть вот-вот явится к нему в облике молодого стражника и нанесет удар мечом. Грегор не осмеливался повернуться ко мне лицом – он хорошо знал, насколько чутко я ловлю малейший звук. Он боялся вызвать вспышку моего гнева, а потому лишь слегка склонил голову к плечу и закатил глаза, стараясь увидеть, что происходит за спиной.
Таких побелевших от страха глаз я еще не видел. Мне они напомнили выпученные глаза быка, которого гонят на убой.
– Повелитель... господин мой... ты убиваешь невиновного!
– Да ну? – спросил я, вернув спокойствие своему голосу. – Грегор... – Теперь мой голос был сама искренность. – Я – жестокий человек и лжи не прощаю. Я безжалостно расправляюсь с предателями, но справедлив к тем, кто мне верен. Можешь ли ты поклясться перед Богом, что был верен мне всегда и во всем? Мне, своему господину?
– Клянусь перед Богом, мой повелитель!
Я помолчал, разглядывая его лицо, на котором обреченность боролась с надеждой. Выждав достаточно, я сказал:
– Что ж, мой друг, с тебя довольно. Нынче время опасное: никому полностью доверять нельзя, даже своим приближенным. Но тебе я верю.
Его лицо зарделось от радости. Из глаз вновь хлынули слезы, на этот раз уже слезы счастья. Он решил, что прощен, и приготовился подняться с колен.
– Однако, – продолжал я, одним жестом пригвоздив его к месту, – ты едва не сорвался с узенькой тропки. Так что молись за мою победу над врагами и благодари Бога за свое избавление.
Грегор принялся молиться. Его радостная улыбка стала еще шире, когда я велел стражнику отойти к очагу (чем немало огорчил парня) и встать рядом с молчаливым угрюмым монахом. Сам я оставался у входа в молельню. Как же быстро этот жалкий трус поверил, что спасен. Грегор полностью утратил бдительность. Кому и когда я прощал предательство? Меня захлестнула волна гнева. Некоторое время я сдерживал ее, потом шагнул к стене и с силой потянул на себя небольшую деревянную рукоятку.
Мягко заскользили доски невидимой западни... Взмах рук, удивленный возглас Грегора, сменившийся воплем страха. Я успел заметить звериный ужас на его лице. В следующее мгновение он провалился в преисподнюю. Нет, он не сгинул бесследно. Я подбежал к разверстой западне, чтобы полюбоваться на дело рук своих. В ушах звенело от неистовых криков Грегора.
То же испытывает и Бог, глядя в мертвые лица: Он ощущает силу власти, которая сладостнее любви. А какое пьянящее чувство дает эта сила!
Грегор провалился в неглубокую яму, упав прямо на колени. Но коленопреклоненным он не умрет. Яма была устроена так, что острые металлические шипы, поставленные через равные промежутки, принуждали жертву опрокинуться на спину. (Тем лучше, мне будет видно его лицо.) Один шип, скрытый в длинных волосах Грегора, впился ему в череп, отчего голова обреченного слегка наклонилась вперед, другой, окровавленный, торчал из правой половины груди. Торчащих шипов хватало: Грегор лежал на них подобно распятому Христу.
- Предыдущая
- 5/84
- Следующая
