Финт хвостом - Кинг Стивен - Страница 38

Еще одной хорошей новостью, помимо моих регулярных бесед с Элис, была появившаяся в нашем районе новая кошка. Время от времени, когда я бросал взгляд из окна гостиной, кошка либо мягко шла мимо, либо сидела напротив, наблюдая за чем-то в воздухе. У нее была привычка усаживаться прямо посередине проезжей части, бросая вызов машинам, как будто кошка знала, для чего существует дорога – но ей было наплевать. Подергивающийся кончик ее хвоста словно бы говорил: «Когда-то здесь было поле, и с моей точки зрения, оно здесь и осталось».

Как-то утром я возвращался из магазинчика на углу, куда забежал за сигаретами и молоком, и увидел кошку, сидящей на каменной изгороди. Любителей кошек всегда расстраивает, когда животное убегает от них, поэтому я очень осторожно направился к ней, чтобы подойти поближе, прежде чем она исчезнет с гиперзвуковой скоростью.

К моей радости, кошка не двинулась с места. Когда я подошел совсем близко, она встала, и я было приготовился к тому, что она сейчас сбежит, но оказалось, это был просто приветственный жест. Она с удовольствием дала себя погладить, почесать за ушами, а когда я погладил мех на ее груди, ответом мне было едва слышное низкое мурлыкание. Я стоял совсем рядом и видел золотистые отблески в темно-коричневой шерсти. Кошка была очень красивая.

Через пару минут я решил, что хватит, и направился к дому, но кошка немедленно спрыгнула со стены и принялась выписывать восьмерки и тереться об мои ноги. Мне в любом случае трудно отойти от кота, а когда они настолько дружелюбны, это становится попросту невозможно. Так что я наклонился и принялся чесать кошку за ушами и говорить всякие нежные глупости. Когда я все же дошел до своей двери и оглянулся, кошка сидела на тротуаре, недоуменно оглядываясь, словно не понимая, что делать дальше. Я подавил желание помахать ей рукой.

Я закрыл за собой дверь, на секунду ощутив страшное одиночество, потом направился наверх работать.

В одну из пятниц, после нашей встречи с Элис, все изменилось.

Нэнси опять была на каком-то своем корпоративе. Похоже, ее компании нравилось детально заниматься светской жизнью своих сотрудников, словно это был не бизнес, а какая-то чокнутая секта. По тому, как Нэнси говорила о мероприятии, было понятно, что мое присутствие там скорее нежелательно, чему я был только рад. Я очень стараюсь соответствовать ожиданиям, но вряд ли смогу убедить кого-то из гостей, что мне там нравится.

Заказа в тот день не было, поэтому какое-то время я просто болтался по дому, читал и смотрел телевизор. Мне было проще расслабиться в отсутствие Нэнси, когда нам не нужно было изображать «счастливую пару». Но я чувствовал странное беспокойство. Я все думал, как хорошо было бы, если бы не эти чувства, если бы я жалел, что моей девушки нет дома, потому что вдвоем нам лучше. У нас с Нэнси больше так не получалось. Как-то раз в субботу я попытался было убедить ее подольше поваляться в постели, и это превратилось в целый проект. Поэтому я давно уже прекратил все попытки. Утром вставала она, вставал я. Она организовала мою жизнь так, словно я был одним из ее бизнес-проектов.

Я никак не мог сосредоточиться на книге и в результате надел куртку и отправился гулять по темным холодным улицам. Одинокие прохожие и редкие пары словно плыли в темноте, в своем вечернем кочевье между пабами и китайскими ресторанами. Мне доставляло странное удовольствие видеть эту бесцельную бесформенную активность вокруг. Внезапно я представил себе комнату, где в ту минуту Нэнси, ее коллеги и начальство как роботы обменивались заученными гулкими фразами. Я понятия не имел, где это, но с удовлетворением подумал, что здесь на улице мне куда лучше, чем с ними.

А потом на какое-то мгновение я внезапно ощутил весь распростертый вокруг меня огромный Лондон, и мое удовлетворение куда-то испарилось. У Нэнси было место, где она должна была быть. У меня не было ничего, кроме бесконечных миль темных зимних улиц, где черные дома клонились друг к другу. Я мог хоть идти, хоть бежать, но я все равно уперся бы в границы города и мне ничего не осталось бы, кроме как повернуть обратно и вернуться в город. Дело было не в тоске по природе или по дальним краям: я люблю Лондон, большой дикий мир раздражает меня. Скорее, это было ощущение, что там, где меня должны были ожидать бесчисленные возможности, все было укрощено и выхолощено моим недостатком воображения, ограниченностью моей жизни.

Я двинулся по Кентиш Таун по направлению к Кэмдену, до такой степени во власти героической меланхолии, что чуть было не попал под машину на пересечении с другой улицей. Я испуганно отшатнулся обратно на тротуар, ошалело глядя на промелькнувшие мимо желтые огни, и слыша приглушенные проклятия водителя. Да пошло он все нафиг, подумал я и пошел к другому переходу, вдоль другой улицы, по направлению к совершенно другому вечеру.

Кэмден, как обычно, пытался продемонстрировать, что даже в 90-х годах там всегда найдется место для хиппарей-неудачников, и, обходя их сборища, я неожиданно оказался на одной из небольших боковых улиц.

И тут я увидел Элис. Мое сердце дрогнуло, и я остановился, как вкопанный. Она медленно шла по улице, сунув руки в карманы. На ней была длинная юбка и темная блузка. Похоже, она была одна и так же, как и я, бродила по улицам, глазея по сторонам, но оставаясь всегда в своем обособленном мире. Я не мог не воспользоваться таким удачным совпадением, поэтому я осторожно пересек улицу, чтобы не напугать ее своим неожиданным появлением, и встретил ее на другой стороне.

Следующие три часа мы провели в шумном, прокуренном пабе. Единственные свободные стулья стояли вплотную друг к другу на углу столика в самом центре зала. Мы много пили, но алкоголь, похоже, не действовал на нас обычным образом. Я совершенно не хмелел, просто чувствовал, как согреваюсь и расслабляюсь. Толпы местных завсегдатаев служили отличной темой для разговора, а потом мы так вошли во вкус, что никаких поводов нам больше не требовалось: мы пили и говорили, говорили и пили, и снова говорили – и сигнал, что бар закрывается, оказался для нас полнейшей неожиданностью.

Когда мы вышли из паба, опьянение внезапно дало о себе знать, и мы одновременно споткнулись о незамеченную ступеньку, и дружно свалились, смеясь и шикая друг на друга. Не сговариваясь, мы решили, что не хотим расходиться по домам, и вместо этого спустились к каналу. Мы медленно шли вдоль задних стен домов, рассуждая о том, что может скрываться за занавесками в их окнах, мы показывали друг другу на звезды и слушали редкие всплески выбирающихся на берег уток. Минут через пятнадцать мы нашли скамейку и уселись покурить.

Когда Элис убрала зажигалку в карман, ее рука оказалась рядом с моей. Я необыкновенно остро ощущал эту близость, крохотное расстояние от моей руки до ее, и держал сигарету в левой руке, чтобы не убирать руку. Я ни о чем не забыл. Я помнил о Нэнси и знал, как сложилась моя жизнь. Но я не убрал руку.

А потом, как порой случается в шахматной партии, просто и естественно разговор перешел на эту тему.

Я сказал, что после заполненных работой последних месяцев, сейчас количество заказов уменьшилось. Элис ответила, что не хотела бы, чтобы заказы совсем иссякли.

– Чтобы я по-прежнему имел возможность приобретать дорогущие компьютеры, которые не вполне отвечают моим ожиданиям? – спросил я.

– Нет, – ответила она, – чтобы я по-прежнему могла видеться с тобой.

Я повернулся и посмотрел на нее: лицо у нее было взволнованное, но решительное, и она накрыла мою руку своей.

– Пора тебе это узнать, если, конечно, ты уже не знаешь, – продолжала она. – В моей жизни сейчас есть три важные вещи: мой байк, мои рассказы и ты.

Это не люди меняют свою жизнь – ее меняют вот такие вечера. Случаются ночи, у которых есть своя цель, свой план и своя энергия. Они налетают из ниоткуда и увлекают тебя за собой. На следующий день после такой ночи ты не можешь понять, почему ты сделал то, что сделал – потому что это был не ты. Это сделала ночь.