Наконец пришла любовь - Бэлоу Мэри - Страница 1

• 1/69
• Следующая

Вернувшись в Лондон после пятилетнего отсутствия, Дункан Пеннеторн, граф Шерингфорд, не поехал в Клавербрук-Хаус на Гросвенор-сквер в особняк своей семьи, где теперь жил только его дед, а остановился на Керзон-стрит у своей матери, леди Карлинг. Сэр Грэм, ее второй муж, не пришел в восторг при виде пасынка, но, будучи привязан к своей жене, не захлопнул перед ним двери.

Впрочем, рано или поздно Дункан должен был явиться в Клавербрук-Хаус. Нежданно-негаданно, без объяснения причин его лишили средств к существованию, причем в то самое время, когда он наконец готовился к возвращению домой, в Вудбайн-Парк, поместье в Уорикшире, где он вырос и которое приносило ему неплохой доход уже пятнадцать лет после кончины его отца.

И собирался он не один. Вместе с ним решили ехать супруги Харрисы, служившие ему последние пять лет. Предполагалось, что Харрис займет должность главного садовника, освободившуюся весьма кстати в поместье. Но самое главное, четырехлетний Тоби очень хотел туда. В Вудбайне он считался бы осиротевшим внуком Харрисов. Узнав, что он будет жить в том месте, о котором Дункан рассказывал ему столько волнующих историй, Тоби пришел в крайнее возбуждение: воспоминания Дункана о детстве были почти сплошь счастливыми.

Но внезапно все планы Дункана пошли прахом, и он, оставив ребенка с Харрисами в Харрогите, поспешил в Лондон в надежде предотвратить катастрофу.

Единственное предупреждение поступило в виде официального письма, написанного твердой рукой секретаря его деда, не считая подписи внизу страницы, легко узнаваемой, несмотря на тот факт, что с возрастом маркиза Клавербрука она стала нетвердой и угловатой. Одновременно с этим уведомлением управляющий Вудбайн-Парка внезапно и зловеще замолчал.

После смерти Лоры четыре месяца назад необходимость скрываться в значительной степени исчезла, и Дункан счел своим долгом оповестить родных и знакомых об этом печальном событии. Так что все прекрасно знали, куда ему писать.

Казалось бессмысленным, что дед решил лишить Дункана содержания как раз тогда, когда в его жизнь вернулось хоть какое-то подобие определенности. В этом было еще меньше смысла, если учитывать тот факт, что как единственный внук и прямой потомок маркиза он был его наследником.

Так или иначе, но Дункан остался без гроша, лишившись возможности содержать тех, кто зависел от него, и самого себя, если уж на то пошло. Не то чтобы он очень беспокоился о Харрисах: на хороших слуг всегда имелся спрос. Или – о самом себе: он был молод и здоров. Но он не мог не беспокоиться о Тоби. А как же иначе?

Письмо, которое он написал деду, осталось без ответа. Отсюда его отчаянный бросок в Лондон – последнее место на земле, где он хотел бы оказаться, да к тому же в разгар сезона. А что еще ему было делать? Так что ему пришлось явиться лично, чтобы потребовать объяснений, вернее, попросить. Не родился еще человек, способный что-либо требовать от маркиза Клавербрука, никогда не отличавшегося мягким нравом.

Мать не смогла утешить Дункана. Она даже не знала, что он остался без средств к существованию, пока не услышала его рассказ об этом.

– Удивительно, дорогой, что дед не лишил тебя содержания еще пять лет назад, если у него вообще были подобные намерения, – заметила она, когда сын зашел в ее будуар утром, точнее, около полудня, ибо утренние часы не относились к любимому времени леди Карлинг. – Мы все ожидали, что он так и поступит. Я даже подумывала о том, чтобы пойти к нему и умолять не делать этого, но вовремя сообразила, что мое вмешательство могло подвигнуть его лишить тебя средств даже скорее, чем он собирался. Возможно, он лишь недавно вспомнил, что ты получаешь доход от Вудбайна. Осторожнее, Хетти, ты выдернешь у меня все волосы, и что я тогда буду делать? – Последняя реплика относилась к горничной, которая усердно расчесывала ее волосы.

Но дед Дункана не отличался плохой памятью, особенно когда дело касалось денег.

– Грэм говорит, что не намерен терпеть твое присутствие у нас больше недели, – добавила леди Карлинг, снова переключив внимание на сына, после того как расправила складки пеньюара, так чтобы они облегали ее фигуру самым выигрышным образом. – Он сказал это вчера вечером, когда ты приехал. Но пусть это тебя не беспокоит, дорогой. Когда мне нужно, я легко могу обвести Грэма вокруг пальца.

– В этом нет нужды, мама, – заверил ее Дункан. – Я не намерен задерживаться здесь надолго. Вот только поговорю с дедом. Не собирается же он оставить меня без гроша?

Но он всерьез этого опасался. И похоже, мать разделяла его опасения.

– Я бы не поставила против этого и десяти гиней, – сказала она, потянувшись за румянами. – Твой дед – упрямый и своенравный старик. Я просто счастлива, что он не является более моим свекром и мне не приходится делать вид, будто я его обожаю. Передай мне, пожалуйста, кисточку для румян, дорогой. Нет, не эту – другую. Хетти, сколько раз нужно тебе повторять: расставляй мои косметические принадлежности так, чтобы я могла до них дотянуться, пока ты занимаешься моими волосами. Ты, наверное, думаешь, что мои руки необычайно длинные и достают до колен?.. Представляю, как бы это выглядело!

Дункан подал матери кисточку для румян и вышел из комнаты. Он никак не мог решить, что больше соответствует семейному визиту: отправиться в Клавербрук-Хаус без предупреждения или отправить записку с просьбой принять его. Если он явится лично, его, возможно, ждет унизительный отказ от чопорного дворецкого маркиза, если, конечно, Форбс все еще занимает эту должность. Наверное, он почти такой же древний, как его хозяин. С другой стороны, если он напишет письмо, оно может пожелтеть от времени, прежде чем секретарь деда удосужится прочитать его.

Итак, орел или решка…

Что выбрать?

Время подпирало, вселяя в Дункана чувство паники. Он поселил Харрисов и Тоби в двух тесных комнатенках в Харрогите, уплатив только за месяц вперед. У него просто не было денег на более длительный срок. И одна неделя уже прошла.

Тем не менее он тянул с решением и провел целый день, заново привыкая к Лондону. Хотя инстинкт призывал его залечь на дно и не попадаться никому на глаза, более трезвая часть его натуры возражала против. Если он не может избегать общества себе подобных всю оставшуюся жизнь, не превращаясь в отшельника, то почему бы не покончить с этим прямо сейчас со всей непринужденностью, на какую он способен?..

Дункан отправился в «Уайтс», великосветский клуб, где он по-прежнему числился и где перед ним не закрыли двери. Там он встретил нескольких бывших друзей и знакомых. Никто из них не отвернулся, а многие, наоборот, приветствовали его с веселой фамильярностью, словно он был здесь в прошлом году и даже на прошлой неделе. Словно он никогда в жизни не убегал из Лондона и от общества, сопровождаемый шлейфом скандала. И если некоторые из джентльменов проигнорировали его присутствие, в этом не было ничего необычного. Нельзя же здороваться с каждым в «Уайтсе» или в любом другом месте. Никто не устроил сцену и не потребовал, чтобы его удалили из просторной гостиной клуба.

Дункан позволил себе присоединиться к группе заядлых наездников, направлявшихся в «Таттерсоллз», чтобы полюбоваться лошадьми и посмотреть скачки. Он даже выиграл некоторую сумму, правда, слишком скромную, чтобы она могла существенно повлиять на его финансовое положение. А вечером он принял участие в карточной игре, где спустил дневной выигрыш, прежде чем отыграть назад половину.

Перед сном он упаковал деньга в конверт, а на следующее утро отправил их в Харрогит. Тоби нуждался в башмаках, одежде… и во многом другом. Воспитание ребенка обходится недешево.

На второй день решение, как лучше обставить визит к деду, было принято без него. За завтраком Дункан обнаружил рядом со своей тарелкой записку, написанную знакомой рукой секретаря его деда. Это было приглашение явиться в Клавербрук-Хаус ровно в час дня. Старый маркиз, по словам матери Дункана, редко выбирался из дома, но явно был в курсе всего, что происходило вне его стен. Он слышал, что его внук вернулся в город, и даже знал, где его найти.

• 1/69
• Следующая