Стройбат - Каледин Сергей - Страница 8

• Предыдущая
• 8/12
• Следующая

Казарма храпела.

Запах плана шел Богданова угла, пробиваясь сквозь казарменную вонь. А перешибить ее нелегко: две с лишним сотни сапог и, соответственно, портянок.

Костя достал сигарету и долго прикуривал в надежде, что Женька заметит.

И тот заметил, свистнул тихонько: – Ко-отик!..

Плановые были в сборе. Женька, Миша Попов, Коля Белошицкий, Эдик Штайц и незнакомый парень в накинутом бушлате. Надвинутая фуражка закрывала его лицо. Парень сидел возле Женьки. На тумбочке в консервной банкe горела свечка.

– Сколько времени, Котик? – улыбнулся Женька и протянул Косте часы. – Снимать надо на ночь. Не дома. Когда отвальную?

– Перед поездом. – Костя застегнул часы.

– Ты фосфор-то стери с циферблата, – посоветовал Коля Белошицкий. – Вредно для здоровья.

– Богдан, – простонал Миша Попов, – ну мурыжь, кайф проходит.

– Садись, Москва. – Эдик Штайц подвинулся.

Женька нацепил на хрупкий кончик стеклянного челима новый косяк, подлил в челим вина кружки, стал раскуривать.

– Ты от Танюшки как добрался? – с подсвистом спросил он Костю.

– Марик Мильготин подвез.

– От какой Танюшки? – проворковал парень в фуражке. Знакомым женским голосом.

– Люся? – Костя смешался. – Вы?

– На, дембель! – Женька протянул ему раскочегаренный челим. – На посошок. Все сделали?

Костя осторожно потянул в себя замечательный дым. Челим уютно забулькал.

– Почти. К утру кончим – и отвал.

– А нас до майских, наверное, не выпустят. Ты адрес мой не потерял питерский?

Костя проверил в записной книжке: на месте.

– Колесико не желаешь? – Коля Белошицкий достал кармана таблетку.

Костя помотал головой.

– По люксу пойдет.

– Дай! – рыпнулся за таблеткой Эдик Штайц.

– Тебе звездюлей надо, а не колесико! – мрачно рек Миша. Он уже неделю дулся на Эдика: послал его к знакомой аптекарше за каликами, а Эдик не тех таблеток накупил, нажрался и полдня стройбату покоя не давал – бегал ото всех в одном сапоге и орал, змея.

– Тсс! – прошипел вдруг Коля Белошицкий, настороженно поднимая кверху вислый нос. – Показалось?..

– Менты на зоне, – вяло пошутил Миша Попов.

– Вя-язы, – гнусаво подыграл ему Эдик, приставив к шее два пальца.

На всякий случай Женька вырвал челим у Кости и спрятал в тумбочку, аккуратно спрятал, так, чтобы с носика не свалился недокуренный баш. Женька замер, жестом приказав не шевелиться. Стало слышно, как бьется в банке со свечой не вовремя ожившая тяжелая муха.

– Проехали, – буркнул Миша Попов.

Женька полез в тумбочку. Протянул Мише челим. Миша затянулся и закрыл глаза. Курнул еще раз и с полуоткрытым ртом отвел руку с челимом в сторону – следующему.

– Ништяк, – сказал сидевший напротив Миши Эдик Штайц. – Заторчал.

Женька тем временем высвободил челим вялой Мишиной руки, обтер сосочек и протянул Люсеньке.

– Богдан, – сонного омрачения возник голос Миши Попова, – ты новье будешь брать на дембель?

Он так вяло и незаинтересованно это спросил, что Женька не ответил.

– Покажи, как надо! – переживал Эдик Штайц, видя, что Люсенька неумело, с опаской берется за челим. – Людмила Анатольевна, вы не взатяжку, вы с подсосом, не сильно… Богдан, покажи толком!..

Люсенька запыхтела чрезмерно, челим заклокотал.

– Дам в лоб – козла родишь, – с закрытыми глазами пригрозил неведомому противнику Миша Полоз.

– Та-ащится! – радостно отметил Эдик Штайц. – Готов Мишель. Конопелька-то наша, тутошняя. А то фуфло, фуфло…

В данном редком случае Эдик Штайц был прав. В настоящий момент курили его анашу, его готовления, а главное – его замысла.

Минувшим летом весь отряд по воскресеньям вместо выходных стали вдруг вывозить на поля собирать картошку. Как пионеров. Только возили почему-то в зэковозах – длинных машинах с высокими бортами, внутри лавки поперек, а над головой решетки, даже не встать, Хорошо хоть без охраны. Картошечку собирали соответственно. И себе, и Городу, и кому там еще… Коля Белошицкий сразу надумал, как мимо дела проплыть. Шел по гряде, ботву обрывал, возле грядки складывал, а напарник следом бежал и черенком лопаты грядки ворошил. Картошечку не трогали, упаси Бог. Картошечку на зиму оставляли зимовать. А офицерье в машинах сидит, не смотрит. Тем более холодно – снежок уж начал капать. Неуютно. План считали по грядкам, не по картошке, и получилось, что в отделении Богдана перевыполнение. А собирали только Фиша с Нуцо. Всерьез ковырялись. Ну им простительно – народ деревенский.

Тогда-то Эдик Штайц и обнаружил, что здесь конопли завались. Правда, по колено только, но сойдет в армейских условиях. Начался лихорадочный Потом Эдик пробил коноплю, пыльцу замацовал – анашка получилась первый сорт. Только вкуриться нужно – с первых разов не пробирает. А потом благодать: с табачком растер, косячок набил – и торчи!..

– Богдан, – уплывающим голосом пробормотал Миша Попов, – пихни колючего…

Женька не реагировал. Он пристроился в самом углу, приняв Люсеньку под крыло, тихонечко ее полапывал. Костя сидел напротив, ему стало совсем хорошо и хотелось, как всегда под кайфом, посмеяться и еще – стихи, посочинять. Свечка разгорелaсь вовсю, коптящий язычок пламени вырос консервной банки и метался перед оконным стеклом…

«Шарашится по роте свет голубой и таинственный…

– сочинял Костя, спрятав лицо в ладони. – Шарашится по роте свет голубой и таинственный… И я не совсем уверен, что я у тебя единственный…»

– Богда-ан! – угрожающе прорычал Миша Попов.

Женька отлип от Люсеньки.

– Чего тебе?

– Пихни колючего…

– Завязывай, Мишель, понял? Сказал – нет, значит – нет. – И снова приобнял библиотекаршу.

Миша Попов последнее время ходил не в себе. Он вообще курил мало, он на игле сидел. А в последнее время сломалась колючка – деньги у Миши кончились. На бесптичье он даже выпаривал какие-то капли, разводил водой и ширялся. Доширялся – вены ушли. И на руках и на ногах, все напрочь зарубцовано. Женька сам не ширялся, но ширятель был знаменитый, к нему полка даже приезжали. Он Мишу и колол. А недавно сказал: «Все, некуда».

Мишаня в слезы: как некуда, давай в шею! Женька орать: «Ты на всю оставшуюся жнь кайф ломовой словишь, а мне за тебя вязы!»

От скрипа коек проснулся Старый. То лежал, смотрел на них, но спал, а сейчас зашевелился – разбудили.

Костя протянул ему челим, Старый принял его в мозолистую корявую руку. Ни у кого в роте таких граблей не было, как у Старого. Отпустил бы его капитан Дощинин на волю, чего он к нему пристал?..

– Хочешь, я с Лысодором поговорю за тебя? – спросил Костя.

– При чем Лысодор, он без кэпа не решает, – ответил Старый и вернул Косте челим. – Не хочу. А Дощинин не отпустит.

Он достал обычную папиросу и, видимо с отчаяния, так сильно дунул в нее, что выдул весь табак на Эдика Штайца.

– Констанц, оставь мне бушлат, – попросил Старый.

– Тебе зачем?..

– О чем говорить! – кивнул Костя. – Заметано.

Костя вдруг осознал, что дембель завтра, вот он, рядом И даже покрылся испариной. И встал.

– Чего ты? – спросил Женька.

– Пойду помогу, ребята возятся, Фишка с Нуцо…

– Сиди! – Женька за ремень потянул его вн. – Только кайф сломаешь. Сиди.

Люсенька закемарила. Женька подсунул ей под голову свою подушку и надвинул фуражку, чтоб скачущий язычок пламени не мешал глазам.

Потом Женька встал посреди прохода и обеими руками шлепнул по двум верхним койкам. Койки заскрипели, отозвались не по-русски.

– Не надо, Жень… – вяло запротестовал Костя. Но Богдан уже сдернул с верхних коек одеяла.

– Егорка, Максимка!..

Сверху свесились ноги в подштанниках, и на пол спрыгнул сначала крепенький Егорка, а затем нескладный, многоступенчатый полугрузин Максимка. Оба чего-то бормотали, каждый по-своему.

– Подъем, подъем! – повторял Женька, похлопывая их по плечам. – Задача: одеться по-быстрому – и в со Там Ицкович и Нуцо, скажут, что делать. Вопросы? Нет вопросов. Одеться – двадцать секунд.

• Предыдущая
• 8/12
• Следующая