Поп и работник - Каледин Сергей - Страница 6

• Предыдущая
• 6/15
• Следующая

– Старая чума… – ворчала Вера Ивановна, не совладав со следующим замком. – Ну-ка покрути.

Бабкин открыл замок, пропустил вперед старосту и вошел сам.

Две недели Бабкин числился истопником, а в самой церкви ни разу еще не был: на буднях церковь закрыта, а в выходные постеснялся зайти – в угле весь, грязный, потный…

Вера Ивановна шмыгнула направо в угол, где стоял большой сундук, над сундуком висела грамота: «Дана Князевой Вере Ивановне, старосте Покровской церкви села Алешкина Московской области, в благословение за труды во славу святой церкви…* Вера Ивановна присела на сундук, подперла голову рукой.

– А зачем мы сюда пришли, не помнишь?. Бабкин пожал плечами.

– Откуда это? – Он кивнул на грамоту.

– Кагор надо проверить, вот что, – Вера Ивановна открыла сундук. – Вызвал меня в Москву митрополит, думала, может, денег даст. Нет – дал грамоту.

Над царскими вратами ближайшего к сундуку алтаря среди икон Бабкин узнал «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи.

– Это н-не икона.

За спиной хлопнула крышка сундука.

– Пальцем не тычь. А то я не знаю. Картинка. Тут много икон поъято. Какие раньше за вином ушли от позапрошлого батюшки, прости его душу грешную; какие в этом годе лихоманы уворовали. Собаку привели, собака понюхала, а что толку? Батюшка наш и не печалится особо. Новых, говорит, икон ребята нарисуют, богомазы, лучше старых. Чем болтать, иди огонь туши.

Бабкин с опаской шагнул на забранный ковровой дорожкой амвон центрального алтаря и толкнул указанную старостой дверь.

– Ты точно крещеный? – заволновалась Вера Ивановна.

– Точно, – сомневаясь, кивнул Бабкин.

Он шагнул в алтарь. Сердце застучало, хотя школы и вечернего института Бабкин знал, что Бога практически нет.

Иисус Христос, нарисованный на матовом стекле в полный рост, в белом хитоне, раскинув руки, внимательно следил за действиями Бабкина.

Бабкин на цыпочках бесшумно подкрался к престолу – мраморному кубу, покрытому парчовым покрывалом, – тихонько задул лампадку в огромном семисвечнике. Потушенный фитилек задымился, дымок спирально потянулся вверх. Перед семисвечником под стеклянным колпаком стоял бронзовый ящичек старинной выделки.

– Вовка! – крикнула в открытую дверь следившая за ним с амвона Вера Ивановна. – Ничего не трог на престоле! Выходи давай! Ковчег, гляди, не трог – там дары святые!

Бабкин напоследок оглядел алтарь. На стене у окна рукомойник, такой же, как в трапезной, письменный стол, заваленный книгами, покосившийся платяной шкаф, одна створка закусила обтрепанный, шитый золотом подол ры. Он вышел алтаря.

– К иконе приложись. Бабкин замялся.

– Я, к-когда договор в исполкоме оформлял, сказал: не буду в обрядах п-при-нимать…

– А кто тебя принимать просит? К иконе приложись и не принимай. Бабкин поцеловал босые облупившиеся ноги указанного ему мрачного святого.

– Сделал бы ты еще, Вовка, доброе дело. Починил бы свет на клыросе. – Вера Ивановна пошатала лампу на складкой ноге, привинченной к аналою. – Телепается туда-сюда!..

Такая же лампа была у жены Светланы для печатания на машинке, только у Светланы финская, а эта отечественная, с зеленым конторским колпаком. Светлана работала машинисткой-надомницей, несмотря на высшее образование. Работать она умудрялась почему-то только вечером, когда Бабкин с головой, распухшей от заводских чертежей, притаскивался домой. Не раз он малодушно мечтал сломать пишущую машинку, несмотря на стоимость в четыреста рублей.

– Инструмент надо, – солидно сказал Бабкин.

– Им бы только отпеть свое, а там хоть трава не расти, – бормотала Вера Ивановна. – И батарея у того алтаря капает… Таз подставляю. У меня ведь и ключ есть на батарею, зубастый такой… А дров, Вовка, больше в батюшкин дом не носи! Одной мокроты нанес вчера, я все назад сволочила. Женя-артист придет, наносит. Ты за котлами надзирай. У старого котла колосники прогорели, топи не топи… Батюшка-то не больно беспокоится, все бы только блеск навести, а от того блеска сердце чернеет…

– Есть кто? – раздался в притворе полупьяный веселый бас.

В дверях топтался здоровый мужик в праздничном костюме, с галстуком.

– Покойницу привезли… Батюшка здесь?

Вера Ивановна, вытирая руки о халат, деловито направилась в свой угол.

– Чего ему здесь делать на неделе? – проворчала она, доставая ведомость. – Дома отдыхает. В субботу будет.

– Понял, – кивнул мужик. – Значит, пускай она тут пока полежит?

– Ты что? Как я ее до субботы беречь буду?! Пошлем батюшке телеграмму, пусть приезжает отпевать… – Вера Ивановна сунула мужику лист бумаги. – Пиши имя, фамилие, сколько лет, возраст…

– Мое?

– На кой мне твое? Ее пиши, покойницы.

– Колюбакина Антонина Егоровна, – старательно, по складам пронес мужик, заполняя нужную графу.

Вера Ивановна медленно выпрямилась и зловеще взглянула на мужика.

– Какая Колюбакина? Тонька?

– Тетя Тоня.

– Так она ж полмесяца назад померла. Если не больше.

– Почему? – удивился мужик и протянул руку к двери, как бы прывая покойницу подтвердить. – Позавчера! А тогда у ней первый удар был. Да вон она, тетя Тоня, поди проверь.

Вера Ивановна не стала дослушивать, вышла церкви. Вернулась недовольная.

– Не может эта Тонька без проказ!.. Молебен полным чином?

– Как положено.

– Двадцать рублей.

Мужик полез за деньгами. Вера Ивановна обернулась к Бабкину.

– У тебя мотоцикл не балует, на ходу? Ехай к Катерине на почту, пошли батюшке телеграмму или позвони. А лучше ехайте в Москву вместе, разом и свечей купите. Пока погода, пока дорога, хоть дело сделаете. Покушай мигом и ехай, а то потом батюшка деньги побегит зарабатывать, не застанешь.

В трапезной бормотала Шура. Она поклонилась Бабкину и продолжала крошить яйцо в миску с молоком.

– Вот мужчина обходительный, всегда и покушать предложит, и бранного слова не услышишь… Влиятельный мужчина… ох, ох… Белток сама покушаю, а желток отдам кисе… Спасибо вам за ваше доброе…

– Чего? – не напрягаясь спросил Бабкин, Шуру он давно уже слушать перестал. Но и Шура не слушала Бабкина.

– Сегодня уезжаете, больше не приедете? – с непонятной надеждой, не вяжущейся с предыдущим воркованием, заулыбалась она. – В городе хорошо… На праздник потретов нарядют… Все со шпагами выступают, военный парад…

В трапезную вбежала Вера Ивановна с деньгами в руках.

– Деньги большие, спрячь на теле. И рыбы кошкам купи, а то они вон с ног валятся. Колбасы себе возьми сухой, рулон. По одиннадцать.

Бабкин завел мотоцикл. Из-за церкви выскочил Бука и понесся к нему. Вера Ивановна на всякий случай прихватила подол.

– Запер бы кобеля.

Бука подлетел к Бабкину, но, как всегда, по дурости не успел вовремя сбросить скорость и боком стукнулся о его ноги. Бабкин почесал Буку за ухом.

– Не надо з-запирать. Пусть так.

Вера Ивановна распахнула ворота. Бабкин крутанул газ.

– Стой! – вдруг крикнула Вера Ивановна. – Картошки мешок возьми батюшке!

Катерина Ивановна сдавала смену на коммутаторе.

– В Москву позвонить не желаешь?

– Д-дорого?

– За бесплатно. Номер в Москве? – 152-38-46.

Катерина Ивановна протянула ему трубку.

– А-ало!

– Мой папа Вова? – ясным голосом спросила Таня.

Бабкин понял: не надо было звонить, потому что сказать он ничего не сможет. Заклинило.

– Т-таня? – с трудом вытолкнул он. – Ты… босиком?

– Босиком… Мамочка в магазин ушла… А у тебя ухи мерзнут? У Буки тоже, что ли, мерзнут?

– Д-до свидания, Таня. – Бабкин положил трубку и закрыл глаза, почувствовав лютую одинокость и подступившие слезы.

– Позвал бы жену-то, – посоветовала Катерина Ивановна, – Все равно помиритесь, чего друг дружке нервы рвать?

– Слышь, Кать, – сказала сменщица, регулируя наушники по голове, – а Магомаев-то сейчас в браке, не знаешь?

– Да у него Синявская Большого театра.

– А чего он тогда все воет: «Прощай, прощай…»?

• Предыдущая
• 6/15
• Следующая