Пятая авеню, дом один - Бушнелл Кэндес - Страница 7

– А чем плох супружеский секс? – удивилась одна из женщин.

– Просто это расхожее мнение, – пояснила другая.

– Тут все от женщины зависит. Нужно поддерживать интерес в партнере.

– А где брать время?

– Одно и то же снова, снова и снова, словно каждый день овсянку ешь...

– Каждый день?!

– Ну, раз в неделю. Или раз в месяц...

– Так о чем мы здесь говорим? О том, что женщина хочет разнообразия? – уточнила Минди.

– Я пас – слишком стара, чтобы раздеваться перед незнакомцами.

– Все это только фантазии, которые никогда не воплотятся в жизнь. Мы и не заикнемся о подобных желаниях.

– Это слишком опасно – для мужчин.

– Женщины просто не хотят уподобляться мужчинам. Вы когда-нибудь слышали о женщине, которая пользуется услугами мужчин по вызову? Гадость какая!

– А если бы мужчина был копией Брэда Питта?

– Лучше Джорджа Клуни!

– Значит, если мужчина – кинозвезда, это уже не гадость? – подытожила Минди.

– Совершенно верно.

– По-моему, это лицемерие, – отрезала она.

– Да все равно это только теории, рассуждения на кухне...

Все немного нервно засмеялись.

– Ну что ж, у нас родилось несколько интересных идей, – сказала Минди. – Встретимся через две недели и посмотрим, что из этого выйдет.

Когда женщины вышли из кабинета, Минди долго сидела, глядя на входящие е-мейлы, которых получала по две с половиной сотни в день. Обычно она старалась держать марку, но сейчас чувствовала, что тонет в море никому не нужных мелочей.

Какой в этом смысл? – думала она. Каждый день одно и то же, и конца этому не видно. Завтра снова будет двести пятьдесят писем, послезавтра – еще двести пятьдесят, и так до бесконечности. А если однажды она просто не станет их разбирать?

«Я хочу власти, – думала Минди. – Хочу, чтобы меня все любили. Почему этого так трудно добиться?»

Она сказала помощнице, что уходит на собрание и вернется после обеда.

Миновав бесчисленные двери кабинетов, Минди спустилась на лифте на первый этаж огромного нового офисного здания, где первые три этажа занимали универмаги, рестораны и бутики, предлагавшие богатым туристам часы за пятьдесят тысяч долларов. Затем на эскалаторе она добралась до сыроватого чрева подземных коридоров и по бетонному туннелю прошла в метро. Минди ездила в метро десять раз в неделю в течение двадцати лет – около десяти тысяч поездок. Не то, о чем мечтаешь в молодости, преисполненный решимости добиться успеха. Минди нацепила на лицо выражение невозмутимости, отчего оно стало напоминать неподвижную маску, и взялась за металлический вертикальный поручень, надеясь, что сегодня около нее не будет тереться какой-нибудь тип, прижимаясь низом живота к ее бедрам, как иногда, повинуясь инстинкту, делают двуногие и четвероногие кобели. Эти молчаливые домогательства терпит каждая женщина, которой приходится ездить в метро. Никто ничего с этим не делает и даже не говорит: так ведут себя в основном те, в которых больше животного, чем человеческого, и мало кому интересно слушать рассказы о поведении извращенцев или о возмутительных проявлениях низменности мужской натуры.

– Но зачем же ездить на метро?! – воскликнула помощница, когда Минди не без злорадства сообщала ей об очередном инциденте. – Ведь вам положена машина!

– Стану я сидеть в манхэттенских пробках! – ответила Минди.

– В машине можно работать, говорить по телефону...

– Нет, – отрезала Минди. – Я люблю видеть собеседника.

– Мучиться вы любите, вот что, – заявила помощница. – Вам нравится, когда вас оскорбляют. Вы мазохистка!

Десять лет назад подобное сочли бы грубым нарушением субординации, но не сейчас, не в условиях новой демократии, когда каждую мелочь приравняли к зрелым, опытным людям, когда трудно найти молодежь, увлеченную своей профессией и согласную терпеть хотя бы минимальный дискомфорт.

Выйдя из метро на Четырнадцатой улице, Минди прошла три квартала до спортивного зала. Она машинально переоделась и встала на беговую дорожку. Увеличив скорость ленты, Минди перешла на бег. «Какая точная метафора нашей жизни, – подумала она, – бежишь как сумасшедшая, но не продвигаешься вперед ни на дюйм».

В раздевалке Минди приняла душ, тщательно заправив волосы под пластиковую шапочку. Вытеревшись, она оделась и, думая об остатке рабочего дня – собрания и е-мейлы, которые ведут лишь к новым е-мейлам и собраниям, – вдруг почувствовала, что у нее нет сил. Присев на узкую деревянную скамейку в раздевалке, она позвонила Джеймсу.

– Чем занят? – поинтересовалась она.

– Мы уже все обсудили. Собираюсь на ленч.

– Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал.

– Что? – насторожился он.

– Забери у швейцара ключи от квартиры миссис Хотон. Нечего им у него валяться. Мне все равно придется показывать триплекс риелторам. Родственники миссис Хотон просят продать квартиру побыстрее, я тоже не хочу, чтобы жилплощадь долго пустовала. На недвижимость сейчас большой спрос, но никогда не знаешь, в какой момент цены начнут падать. Сделка с триплексом должна создать прецедент – это положительно скажется на стоимости остальных квартир в нашем доме.

Как обычно, Джеймс перестал слушать, едва речь зашла о недвижимости.

– А сама ты не можешь забрать ключи, когда вернешься?

Неожиданно для себя Минди пришла в ярость. Она многое прощала за годы супружества. Она прощала Джеймсу нежелание общаться и двухсложные слова в ответ на ее попытки поговорить. Она прощала ему лысину, дряблые мышцы, патологическое отсутствие романтизма – муж никогда не говорил «Я люблю тебя», если Минди не произносила этого первой (и то набегало не более трех-четырех раз в год). Она смирилась с тем, что супруг уже не заработает много денег и не станет маститым писателем. Она заранее смирилась даже с тем, что и второй роман Джеймса скорее всего тоже провалится. Минди смирилась со всем, превратившись в пустое место.

– Я не могу успеть везде, Джеймс! И просто не в состоянии продолжать так жить!

– Может, тебе к врачу сходить? – предложил он. – Проверить здоровье?

– Со здоровьем у меня все нормально, – сказала она. – Дело в тебе и твоем поведении. Почему ты не помогаешь, когда я тебя прошу?

Джеймс вздохнул. В мыслях он уже был на предстоящем ленче с издателем, но Минди обязательно нужно все испортить. Феминизм, с досадой подумал он, вот в чем корень всех бед. Когда он был моложе, равенство означало секс, много секса, сколько выдержишь. А сейчас к этому прибавилось такое, к чему Джеймс не был готов, и каждая мелочь отнимала драгоценное время. Единственная заслуга феминизма в том, что мужчины наконец-то поняли, как плохо быть женщиной. Но мужчины это знали всегда. «Тоже мне откровение».

– Минди, – проговорил он уже мягче, – я не могу опоздать на ленч.

Она тоже решила зайти с другой стороны:

– Тебе сообщили мнение насчет твоей книги?

– Нет.

– Почему?

– Не знаю. Сообщат во время ленча. Поэтому я сейчас должен идти, – терпеливо объяснял Джеймс.

– А почему не по телефону или электронной почте?

– Не захотели. Видимо, решили сказать лично.

– Значит, новости неутешительные, – ядовито предположила Минди. – Видимо, роман не понравился, иначе ты получил бы е-мейл с изъявлениями восторга.

Повисло молчание. Выдержав паузу, Минди заявила:

– Я позвоню тебе после ленча. Ты будешь дома? И не мог бы ты все же забрать для меня ключи?

– Хорошо, – уступил Джеймс.

В час дня он направился в ресторан «Баббо», что в двух кварталах от их дома. Редмона Ричардли, издателя, там не оказалось, но Джеймс и не ожидал, что тот придет вовремя. Сидя за столиком у окна, он рассеянно наблюдал за прохожими. Наверное, Минди права, думал он. Роман получился слабым, и Редмон на правах старого друга решил лично сообщить об отказе. А если книгу и напечатают, что изменится? Никто не станет ее читать. Четыре года каторжной работы, а в душе – словно и не писал ничего, разве что усилилась уверенность в собственной бестолковости и бездарности. В его возрасте все труднее и труднее себя обманывать.