Потайной ход - Кайл Дункан - Страница 2

• Предыдущая
• 2/50
• Следующая

— Продолжай.

Питеркину было смешно; ему светил год или три тюрьмы, а он веселился.

— Золото, — ответил он с улыбкой. — Вы разбираетесь в золоте?

— Все западные австралийцы разбираются в золоте, Питеркин. Ты это знаешь.

— О'кей. Одна унция песка стоит три — пять долларов США. А самородок в унцию?

— Намного больше.

— В два раза. В три раза. Тот человек назвал мне цену.

А еще тот человек рассказал ему, как соорудить печь. Это давний, с большой седой бородой трюк. Вы покупаете немного золотого песка, достаточно одной или двух унций. Где-нибудь в тихом месте разводите огонь. Пока ваша печурка раскаляется градусов до трехсот, чтобы мог расплавиться песок, роете в земле небольшую ямку и кладете туда несколько кристаллов кварца и, может быть, для большей достоверности, чуть-чуть серебра. Его можно соскрести с ручки тетушкиной ложечки для соли. Когда золото в тигле расплавится, берете его щипцами и выливаете содержимое в ямку. Потом подбрасываете туда еще немного пустой породы, чтобы получился сплав, напоминающий неправильной формой естественный самородок.

Затем можно сесть и покурить, пока «самородок» не остынет и не перестанет обжигать руки. А когда он готов, вытаскивайте его и отправляйтесь искать какого-либо простофилю.

Питеркин спорил с полицией и со мной, что его поступок вовсе не был нечестным. Он утверждал: сама мать-природа создавала свои самородки точно таким способом. Значит, покупая золото у Питеркина, вы все равно приобретали настоящий самородок. Разницы нет никакой.

А разница в том, заявил судья, что подобные действия называются мошенничеством. И Питеркин, так и не перестававший улыбаться, был препровожден в тюрьму Олбани на три года за незаконную продажу богатому американскому туристу «самородка» весом в двадцать унций за пятьдесят тысяч долларов. Тот страшно обрадовался, и все вышло бы гладко, если бы Питеркин добросовестнее сработал свой товар, а тут в поверхность камня вплавился кусочек от шляпки ржавого гвоздя. Совсем крохотный. Но американец приехал с женой, которая всюду возила в сумочке ювелирную лупу. Дамочка тут же примчалась в полицейский участок.

Но в это время Питеркин был уже на борту летящего в Югославию самолета. Его арестовали лишь по возвращении.

Инцидент был вроде бы полностью исчерпан, но остался один вопрос: действительно ли Питеркин потратил все эти пятьдесят тысяч американских долларов во время весьма короткой поездки в Черногорию? Такое казалось маловероятным, но на сей счет Питеркин хранил гробовое молчание.

Значит, эти деньги были где-то спрятаны. И я подумал, что наверняка найдутся люди, особенно в тюрьме строгого режима, которым очень хотелось бы выяснить, где именно.

Формально у меня не было ни прав, ни обязанностей по отношению к Питеркину, и уж тем более я не мог выступать в суде. Сидел просто как зритель, а слушание дела длилось всего десять минут. Питеркин и вправду упал с железной лестницы. В тот момент поблизости никого не оказалось. Сердце у него было здоровым. Но патологоанатом предполагал инсульт, который иногда случается с людьми его возраста и комплекции.

Словом, какая-то загадочная история. Питеркин ляжет в могилу для бедняков, а его дело — на стол адвоката, назначенного правительством. Никто не знал, оставил ли он завещание.

После суда я решил поговорить с Макквином.

— Я работаю по воскресеньям, а у тюремного врача выходной, — сказал он. — Когда Питеркин упал, вызвали меня, и я вспомнил, что он твой клиент.

— Ты раньше обследовал его?

— Да.

— Он был здоров?

— Абсолютно. Однако удар — коварная штука. Может даже такого парня в любой момент свалить ни с того ни с сего.

— Думаешь, так все и было?

Макквин пожал плечами:

— Кто знает. Что-то случилось. Какой-то сбой внутри, и прощай, Питеркин.

— Это действительно был удар? Или просто всех очень устраивает такое объяснение?

Он опять пожал плечами:

— Может быть, он потерял равновесие. С каждым бывает. Положим, ударился головой, когда катился по ступенькам, и это вызвало кровоизлияние.

— Да, но умереть можно смертью естественной и смертью насильственной, — ответил я и рассказал Макквину о деньгах.

— А-а... — задумчиво протянул он. И добавил: — Я был с помощником коменданта, когда принесли его пожитки: четыре доллара мелочью, тюремная одежда, плейер и открытка. Носовой платок в кармане. Больше ничего. Питеркин путешествовал налегке.

— От кого открытка? Ты посмотрел?

— Да. На картинке вид морской гавани Сингапура. И текст: «Я приеду, и мы очень скоро увидимся». Подпись: Ник. Пишется: эн-и-ка.

Ну вот, опять только имя, без фамилии.

— Мужчина или женщина?

— Имеешь в виду почерк? Довольно четкий. Прямой. Думаю, это мужчина.

Я испытывал странное чувство оттого, что мы осмелились приподнять жесткий панцирь, закрывающий внутренний мир Питеркина. В жизни такого мужчины наверняка были женщины, но я никогда не видел и не слышал о них. В тюрьме его тоже никто не навешал. Это я знал точно, потому что специально спрашивал об этом.

— Что ж, теперь он наконец полностью огражден от внешнего мира, — заметил я.

В тот момент, когда мы с Макквином пожимали друг другу руки, подошел помощник коменданта тюрьмы и сообщил, что, согласно желанию Питеркина при заключении в тюрьму, похороны состоятся в Джералдтоне. Деньги на церемонию внесены. Кем? Самим покойным.

— Джералдтон? — удивился я. — Это же черт знает где!

— Он купил там землю под могилу.

Я шумно вздохнул и сказал:

— Интересно, будет ли на похоронах еще кто-нибудь...

Через три дня за пятьсот миль я стоял под палящим солнцем, слушая заупокойную молитву, и смотрел, как четверо крепких могильщиков опускали в землю гроб с телом Питеркина.

Я был там не один. Немного спустя после того, как я вошел в церковь, послышался звонкий стук каблуков. Я обернулся и увидел, что какая-то женщина в черном села на заднюю скамью. Ее лицо было закрыто вуалью, и в тот момент я не смог ее разглядеть. Позднее, когда Питеркина уже похоронили, мне все-таки удалось рассмотреть ее. Я заметил чуть раскосые глаза и широкие скулы: азиатка, около тридцати лет, привлекательная.

Она проходила мимо меня, и я спросил:

— Вас зовут Ник?

Ответа я не получил. Она тотчас уехала в сверкающем голубом «холдене», каких вокруг тысячи. Подошел священник, сказал:

— Торопится.

— Знаете, кто она?

Он покачал головой.

— Вы хорошо знали Питеркина?

— Ни разу с ним не встречался. Землю под могилу он купил здесь тридцать лет назад. Не пойму, почему именно в Джералдтоне. Его с этими краями вроде бы ничего не связывало.

— Странно.

— Вообще-то я здесь новенький. Может быть, он когда-то жил здесь.

Я сказал, что, по-моему, Питеркин одно время занимался ловлей лангустов. Священник рассеянно кивнул.

— Он все приготовил. Купил могилу. И даже заказал себе надгробную плиту.

— Когда он это сделал?

— Понятия не имею. Думаю, довольно давно. Она у нас на складе.

— Я хотел бы взглянуть на нее.

— Пожалуйста, пойдемте.

Мы собрались уходить, я заметил, что за нами наблюдает какой-то парень в темной шляпе. Он уже некоторое время стоял метрах в ста от нас.

Плита, завернутая в гофрированную бумагу и перевязанная бечевкой, была прислонена к асбестовой стене.

— Их нечасто готовят заранее, — заметил священник. — Люди ведь не знают, когда умрут. Да, по-моему, и не хотят знать.

Он перерезал бечевку перочинным ножом, убрал бумагу, и мы принялись разглядывать плиту. Обычно на надгробиях красуются довольно многословные надписи: «Горячо любимый супруг Элизабет Мэри и отец Альберта, Генри, Джейн, Элизы» и так далее плюс даты рождения и смерти. На этой же было выведено лишь одно слово «Питеркин» и рисунок — древесный листок, высеченный так же грубо, как и само имя.

Смело. Понятно, что он сделал это собственноручно.

• Предыдущая
• 2/50
• Следующая