Мальчик в полосатой пижаме - Бойн Джон - Страница 1

• 1/31
• Следующая

За добрые советы и замечания, которые мне очень помогли не сбиться с курса, огромное спасибо Дэвиду Фиклингу, Белле Пирсон и Линде Сарджент. А за то, что я благополучно добрался до финала, благодарю, как всегда, моего агента Саймона Тревина.

Я также многим обязан моему старому другу Джанетт Дженкинс: прочитав черновик, она поддерживала и вдохновляла меня, пока книга не была готова.

Как-то днем, придя из школы, Бруно очень удивился, застав у себя в спальне Марию, горничную (она всегда ходила потупившись, не отрывая глаз от ковров и половиц). Главное же, Мария не просто забрела в комнату Бруно — она там распоряжалась: вытаскивала из шкафа его вещи и укладывала в четыре деревянных сундука. Вынимала даже то, что было спрятано в самой глубине шкафа и к чему никто не смел прикасаться.

— Что ты делаешь? — Бруно постарался, насколько это было в его силах, чтобы вопрос прозвучал вежливо. Понятно, он не обрадовался, увидев по возращении домой, что кто-то роется в его шкафу, но мама всегда говорила, что с Марией он должен обращаться уважительно, а не так, как папа это делает. — Не тронь мои вещи!

Вместо ответа Мария кивком головы указала на лестницу, где как раз появилась мать Бруно. Это была высокая женщина с длинными рыжими волосами, которые она скручивала на затылке — и убирала в нечто вроде сетки. Мать нервно потирала руки — верный признак того, что она предпочла бы избежать расспросов. Либо ее что-то не устраивало.

— Мама, — Бруно решительно двинулся ей навстречу, — что происходит? Почему Мария перетряхивает мои вещи?

— Она их пакует, — ответила мама.

— Пакует?

Бруно быстренько перебрал в уме события последних нескольких дней: может, он вел себя как-нибудь особенно плохо или произнес вслух слова, которые ему запрещено произносить, и за это его отсылают из дома? Но ничего не смог припомнить. Наоборот, последние несколько дней он вел себя лучше некуда по отношению ко всем без исключения и ни разу не вышел из берегов.

— Но почему? — спросил Бруно. — Что я сделал?

Мама остановилась на пороге своей спальни, где дворецкий Ларс занимался тем же самым — упаковывал вещи. Вздохнув, мама всплеснула руками и повернула обратно к лестнице. Бруно преследовал ее по пятам, от него так легко не отделаются, пусть ему сначала все разъяснят.

— Что случилось? Мы переезжаем? — сыпал вопросами Бруно.

— Ступай со мной вниз, — поманила его мама, направляясь в столовую — просторную залу, где неделю назад обедал Фурор. — Там поговорим.

Бруно сбежал по лестнице, обогнав мать; в столовой ему даже пришлось дожидаться, пока она подойдет. А когда мама вошла, сперва он молча разглядывал ее, отмечая про себя, что сегодня утром она, должно быть, не напудрилась, потому что веки у нее краснее обычного. Такая краснота вокруг глаз случалась и у Бруно, когда он выходил из берегов или попадал в беду, что, как правило, заканчивалось слезами.

— Послушай, Бруно, тебе не о чем беспокоиться, — сказала мама, усаживаясь в кресло, в котором неделю назад сидела красивая блондинка, приходившая с Фурором на обед; она еще помахала Бруно, прежде чем папа закрыл двери. — В любом случае, тебя ждет увлекательное приключение.

— Что? Значит, меня все-таки отсылают из дома?

— Не торопись с выводами. (Бруно показалось, что мама чуть было не улыбнулась, но передумала.) Мы все покидаем этот дом. Папа, я, Гретель и ты. Все вчетвером.

Услышанное восторга у Бруно не вызвало. Гретель может катиться на все четыре стороны, ему до лампочки, его сестра — безнадежный случай, и от нее только одни неприятности. Но разве справедливо, что они все обязаны ехать вместе с ней?

— Куда? — хмуро спросил он. Куда мы едем? Почему мы не можем остаться здесь?

— Это связано с работой твоего отца, — объяснила мама. — Ты ведь знаешь, как это важно, верно?

Бруно кивнул. Еще бы ему не знать. В дом постоянно захаживало множество людей, самых разных: мужчины в потрясающей форме, женщины с пишмашинками (Бруно от пишущих машинок неизменно отгоняли, ссылаясь на его «грязные лапы») — и все эти люди были очень, очень вежливы с папой. Шушукаясь меж собой, они говорили, что этот человек далеко пойдет, у Фурора на его счет большие планы.

— А когда кто-нибудь становится очень важным, продолжала мама, бывает, что начальник назначает его на особую работу в другом городе, куда не всякого пошлешь.

— А что за работа? — полюбопытствовал Бруно. Если быть честным с самим собой — к чему он всегда стремился, Бруно не очень-то понимал, — чем занимается его отец.

Однажды в школе они разговорились об отцах. Карл сказал, что его папа зеленщик, и Бруно знал, что это чистая правда, потому что отец Карла держал зеленную лавку в центре города. Даниэль сказал, что его папа учитель, что тоже было правдой, потому что отец Даниэля учил старшеклассников, от которых лучше было держаться подальше. А Мартин сказал, что его папа повар, о чем Бруно опять-таки знал наверняка, потому что, когда отец забирал Мартина после уроков, на нем всегда была белая спецовка и клеенчатый фартук, будто он прибежал в школу прямо от плиты.

Но когда спросили Бруно, кем работает его отец, он открыл было рот, но вдруг сообразил, что и сам не знает. Единственное, что он мог сказать, это то, что его отец далеко пойдет и у Фурора на его счет большие планы.

— Очень серьезная работа, — ответила мама после небольшой заминки. — Для выполнения которой требуется особый человек. Думаю, ты способен это понять.

— И нам всем надо уезжать? — не поверил Бруно.

— Ну разумеется. Ты ведь не хочешь, чтобы папа поехал на новую работу один и грустил там без нас?

— Наверное, нет.

— Папа по нам будет ужасно скучать.

— А по кому он будет больше скучать? — встрепенулся Бруно. — По мне или по Гретель?

— По обоим одинаково.

Мама полагала, что в семье не должно быть любимчиков, и Бруно уважал ее мнение, тем более что ему было доподлинно известно: мама любит его сильнее, чем Гретель.

— А что будет с нашим домом? спросил Бруно. — Кто о нем станет заботиться, когда мы уедем?

Мама вздохнула и огляделась с таким видом, будто уже не надеялась снова увидеть эту комнату. Дом был очень красивым, в пять этажей, если считать подвал — где повариха готовила еду на всех, а Мария с Ларсом ругались, сидя за столом и обзывая друг друга словами, которые Бруно запрещалось произносить вслух, и если считать крохотную комнатушку на самом верху со скошенным оконцем, откуда Бруно, встав на цыпочки и крепко держась за раму, мог увидеть весь Берлин.

— Дом мы запрем, — сказала мама. — Но мы ведь сюда когда-нибудь вернемся.

— А куда денется повариха? — не унимался Бруно. — И Ларс? И Мария? Разве они не останутся здесь жить?

— Они едут с нами. — Мама положила ладонь на стол. — На сегодня вопросов достаточно. Пожалуй, тебе стоит пойти наверх и помочь Марии укладывать вещи.

Бруно поднялся, но с места не сдвинулся. Ему было необходимо спросить еще кое о чем, прежде чем он решит, что ситуация более или менее прояснилась.

— А далеко это? Ну, папина работа? Дальше чем в километре отсюда?

— О боже, — рассмеялась мама. Правда, смех ее был каким-то странным, веселой она не выглядела и даже отвернулась, словно не хотела, чтобы он видел ее лицо. — Да, Бруно, это дальше чем в километре отсюда. Намного дальше, доложу я тебе.

Глаза Бруно расширились, рот сложился буквой О, а руки сами собой раздвинулись в стороны, как всегда, когда он был чем-то изумлен.

— Неужто мы уезжаем из Берлина? — задыхаясь, выговорил он.

• 1/31
• Следующая