Тайны смотрителя маяка - Биргер Алексей Борисович - Страница 21
- Предыдущая
- 21/36
- Следующая
— Ну, можно, — ответил Петька, выдержав паузу и опять напрягаясь.
— Твой отец и правда вернулся домой около семи утра? Ведь вроде ты подтверждал это милиции?
— Домой? Да.
— Что значит «домой»? — спросила Фантик, заинтригованная тем, как Петька невольно подчеркнул это слово.
— Ну… Ну правда, — сумрачно сказал Петька.
— Послушай, — я постарался собраться, чтобы говорить как можно спокойнее и рассудительнее. — Если ты не хочешь, чтобы об этом знали, то мы никому не скажем. Но нам самим важно знать. Смотри, что получается. Если твой отец вернулся в три-четыре ночи, как обычно возвращаются браконьеры, то у него просто не было времени сплавать за остров и раздеть бакены. А если он вернулся домой около семи утра, то в принципе такое время у него было. То есть, стоя на том, что он вернулся домой к семи, он не создает себе алиби, а уничтожает его. Возможно, сам он думает иначе, поэтому и тебе велел подтверждать его показания… Но он не прав.
— Да ничего он не велел! — Петька внезапно разгорячился. — Просто… Просто если б я сказал иначе, то отец бы понял, что я за ним следил, и вздул бы меня по первое число, выйдя из тюряги! Он мне не раз запрещал высовываться — говорит, не мое дело!.. А раз я должен делать вид, что был дома, значит, должен говорить, что знаю только одно: что отец вернулся в семь утра!..
— Ты следил за отцом? — удивилась Фантик. — Зачем?
— Да я не следил! — с жаром объяснил Петька. — Я ждал его. Потому что всегда за него волнуюсь, когда он вот так уходит. Ладно там, на вашего отца нарвется, но ведь он психанутый!.. — Петька резко осекся и, втянув голову в плечи, боязливо оглянулся по сторонам, словно боясь, что громко прозвучавшее последнее слово может долететь до его отца, и тогда Петьке не поздоровится. — Я имею в виду, он никакого зверя за противника не считает. Гонор у него такой. С медведем встретится — и с медведем ломаться начнет. Говорит, что волка можно голыми руками задавить, а медведя настоящие охотники одним ножом убивают, без всяких стволов. Здрасьте вам! Я так понимаю, что хоть отец и силач каких мало, но медведь его задерет. Он упертый насчет того, что стыдно перед неразумным зверем отступать, и сам на рожон лезет… Вот мы всегда и переживаем. Как-то он запаздывал, мы с матерью вышли ждать его на берег, а он, как приплыл, дал нам прикурить! Мол, мы его только подставляем, потому что все вокруг знают, чьи мы сын и жена, и если какой-нибудь патруль — милицейский или водный — нас при ночном объезде заприметит, то сразу поймет, что отец едет сейчас или из заповедника, или с незаконной рыбной ловли, и что его можно брать «тепленьким», потому что у него лодка — или мотоцикл там, если он по суше двигался, — браконьерской добычи полна! В общем, запретил нам выходить его встречать, чтоб «не маячить и не засвечиваться». А я все равно волнуюсь. Вот и позавчера… Мать уснула, а мне не спалось. Я и выскользнул потихоньку к гаражам. В начале четвертого это было. Вижу — велосипед катит. Отец, значит, он обычно мотоцикл оставляет за городом, у друзей одних, а после этого на велосипед пересаживается. Потому что после этой деревни, где живут его друзья, уже начинаются места, где ночные патрули шастают, вот и надо двигаться бесшумно, чтобы встречи с ними избежать. В общем, едет отец с рюкзаком, подъезжает к гаражу, велосипед ставит, а сам идет на берег. Подождал немного, потом я услышал плеск весел и как с отцом кто-то тихо разговаривает…
— Не разглядел, кто это? — спросил я.
— Без понятия, — ответил Петька. — Я его вообще не видел, он с берега не поднимался, а там ведь обрывчик небольшой и кусты, перед тем местом, где лодки ставят, а подойти поближе я боялся, чтобы отец меня не засек. В общем, минут через десять отец показался. Рюкзак у него уже пустой, обвисший — отдал, значит, добычу. Гляжу, за левый край гаражей топает, где самогонщики, которых можно круглосуточно разбудить.
Точно, к ним завернул, потом опять к самым лодкам спустился, и почти сразу послышалось тихое звяканье и бульканье и тихие разговоры — это значит, отец и покупатель сделку обмывали, так? Где-то около часа они на берегу просидели, потом опять послышался плеск весел, потом отец появился, опять к самогонщикам завернул. Я домой дунул, нырнул в кровать, а отца все нет и нет. Тогда я еще раз выглянул — а он, оказывается, домой не пошел, на лавочке в палисадничке у дома устроился и бутылку потихоньку уговаривает. Ну, я понял, что все в порядке, вернулся домой и по-настоящему спать лег. Проснулся, когда дверь хлопнула и отцовские шаги послышались. Глянул на часы — начало восьмого. Я опять задремал, встал в девять, завтракать на кухню вышел, отец сидит, чай пьет. Вдруг в окно что-то увидел, изменился в лице. «Милиция, — говорит, — топает. Наверняка по мою душу. Знал ведь, как чуял, что нельзя с этим связываться, так нет…» И рукой махнул. Потом, спохватившись, вынул из куртки деньги и матери отдал. «На, — говорит, — спрячь побыстрее. Тут шестьсот восемьдесят пять рублей. Пятнадцать рублей я ночью в дело употребил…» Мать и спрятала их себе за пазуху. А отца тут же взяли и обыск устроили. Вот и все. А что он с начала четвертого на берегу ошивался и лампы воровать не ездил — это факт. Только мне нельзя говорить об этом, потому что отец с меня шкуру спустит за то, что я его не послушал и на берегу болтался, даже если благодаря мне его освободят.
— Так, получается, есть еще один свидетель — самогонщик… — заметила Фантик.
— Зра-асьте, так он и пойдет в свидетели! — на угрюмом Петькином лице даже промелькнуло подобие улыбки. — Что он скажет милиции? «Да, Леонид Птицын заходил ко мне, чтобы купить очередную бутылку самогона»? И чтоб милиция его тут же сгребла как миленького?
Тут я с Петькой был полностью согласен. Мне пришла в голову другая мысль.
— Твой отец получил, конечно, круглую сумму — семьсот рублей. Истратил он пятнадцать — стоимость одной бутылки самогона. Выходит, первая бутылка была за счет покупателя?
— Выходит, так, — согласился Петька. — А куда ты клонишь?
— Раз они распивали самогон — значит, покупателем был кто-то из местных. Человек издалека заранее запас бы бутылку водки, чтобы поставить в честь удачи…
— Не обязательно, — возразил Петька. — Если он не знал, что охотнику надо выставить, да еще и выпить вместе с ним, — а человек издалека мог этого и не знать, — то у него с собой ничего не было, а купить в такое время в районе гаражей можно только самогон.
— Ты не заметил, рюкзак у твоего отца не шевелился? Не было слышно тявканья или поскуливания?
Петька наморщил лоб.
— Сейчас, когда ты спросил, я припоминаю, что вроде какое-то поскуливание мне померещилось… Но не уверен.
— Странно, что твой отец не заметил, сидя с покупателем на самом берегу, что его лодки нет на месте, — сказала Фантик.
— Он мог и не поглядеть в ее сторону, — сказал Петька. — К тому же было темно.
— Настолько темно, что он не заметил просвет между лодками? — спросил я. — Ведь у каждой лодки есть свое забитое место.
— Наше место — метрах в двадцати от того, где сидел отец, — объяснил Петька. — Вполне достаточно, чтобы в темноте не заметить просвет, если не приглядываться. А отец не приглядывался, точно. Он ведь всегда был уверен, что его лодку никто не тронет… Но что это все вы задаете вопросы? Ответьте и мне, наконец, кто и как угнал лодку отца?
Мы с Фантиком переглянулись и кивнули друг другу.
— Хорошо, откровенность за откровенность, — сказал я. — Ты тоже не подведи нас, не вздумай болтать. Мы…
Но тут мы услышали громкое хлопанье дверей, и в кухню ворвался запыхавшийся Ванька.
— Ребята! — с порога заорал он. От волнения он даже не заметил сначала, что мы не одни. — Ну и дела! Все точно! Сергей Листяков и Павел Хрумов! Баба Ганя их знает, потому что… Потому что знаете, это кто? Силуэтчики!
- Предыдущая
- 21/36
- Следующая
