Поиск неожиданного - Басов Николай Владленович - Страница 17

— Раб вызвал твой гнев, господин?

— Позови Мосула, нужно кое с кем потолковать. И стражников захвати побольше, может, свара получится.

Дашаст поклонился и исчез, прямо растворился в воздухе, будто был не из плоти и крови, а соткан из тумана и лунного света.

— А ты, баран недорезанный, — сказал Гарун рабу, — впусти их, отведи в нижнюю малую трапезную, принеси туда чего-нибудь выпить и пожевать, я скоро буду.

Раб тоже куда-то делся. И Гарун задумался, пошел сначала к себе, в большую гардеробную, там же у него находились и кое-какие сабли с кинжалами. Решил, что иметь сейчас при себе оружие будет не лишним. Пока служанки его переодевали, а затем послушно стали вооружать, он думал, кто бы мог его предать. Ведь не сами же эти западные мерзавцы узнали о заводе на краю обжитых земель, у Ленивой пустыни, которую пересекать никто даже из отчаянных караванщиков не решался? Но ничего путного придумать не сумел, лишь решил про себя, что следует этих гяуров, что к нему так нагло нагрянули, разговорить, вдруг они как-нибудь проболтаются?

В малую трапезную для не слишком важных гостей он вошел, когда западники были уже там. Гарун окинул их одним взглядом. Так, значит, человек при мече и тяжелом боевом кинжале. Это плохо. Видно сразу, что оружие этот человек носит едва ли не привычнее, чем одежду, даже не замечает веса клинков. Эльф, не совсем чистокровный, а может, и вполне чистокровный, только из каких-нибудь дальних земель, тоже вооружен, словно для боя, даже в его колет вшиты какие-то пластины, чтобы выдерживать режущие удары. Арбалет или хороший удар копьем, конечно, эта броня не осилит, но от касательного удара даже хорошей сабли вполне способна защитить.

И гнолл, самый что ни на есть проклятый болотный гнолл, разодетый во вполне привычной, близкой к сирхамской манере, с тоненьким каким-то ножичком на поясе и с мешком, в котором… Да, скорее всего, в этом мешке какие-нибудь побрякушки или монеты. А может, и нет, кто же этих бродяг с Запада толком знает и понимает?

Гарун решительно прошел к своему привычному дивану, но на нем, почти уютно обложившись подушками, сидел человек, который даже встать не потрудился, лишь меч поставил торчком у левого колена. В руках он держал кубок, из которого благодушно прихлебывал драгоценное шомилское вино, терпкое, с привкусом чего-то лесного, Гарун это понял по запаху.

Пришлось Золотому присесть на другой диванчик, поменьше, сбоку от своих гостей. Дашаст, твердый, как скала, стал сбоку, а вот Мосул сделал несколько шагов к столику, на котором находилось угощение для незваных пришельцев, и налил кубок вина для него, для Золотого, чтобы тому было что держать в руках. Во время каких-нибудь важных торговых переговоров, на которых требовалось присутствие Гаруна, он поступал так же.

Эта привычная расстановка сил и обыкновенное поведение Мосула ненароком, не очень явственно успокоили Гаруна, тот принял кубок, глотнул, чуть поморщился, не любил он чрезмерно крепкого, по его мнению, и едкого шомилского, гяурское это было вино.

— Я — рыцарь Фран Термис Соль, из Ордена Берты Бело-Черной Созидательницы, — представился человек. — Это — мой оруженосец, Калемиатвель, а вот этого проныру можешь называть Беритом Гиеной.

— Хорошее имечко, — буркнул Мосул, он и на переговорах с какими-нибудь конкурентами либо с партнерами привык первые реплики отпускать, чтобы предоставить возможность Гаруну осмотреться как следует. Только на этот раз Гарун не стал медлить.

— Чего тебе нужно, чужеземец?

— Мне нужно, Гарун аль-Рахман по прозвищу Золотой, чтобы ты отправился с нами для выполнения одного несложного задания в чужие края, пока я и сам не знаю, куда именно, но это не имеет значения, — небрежно отозвался рыцарь без тени подобострастия или хотя бы уважения. — И уходить, скорее всего, придется завтра утром.

— Че-че-чего? — обомлел Гарун. — В своем ли ты уме?

Рыцарь не потрудился ответить, спокойно выбрал роскошную гроздь винограда и принялся прямо зубами отрывать от нее сочные ягоды.

Дашаст сделал шаг вперед, рыцарь остался спокоен, но вот его оруженосец чуть щелкнул своим кинжалом, освобождая его от фиксатора. Впрочем, левая рука западного рыцаря на мече чуть сжалась.

— Господин, дай я искрошу их для твоего удовольствия на твоих глазах? — почти прорычал тролль.

— Ты уверен в исходе стычки? — чуть усмехаясь, спросил полуэльф-оруженосец.

И тогда откуда-то сбоку, из темноты, вылетела стрела, это была обычная, лучная стрела, она бы не пробила его колет даже с десятка шагов, если Гарун хоть что-то понимал в эльфийских легких панцирях, и была нацелена, скорее всего, чуть в сторону, чтобы испугать, но еще не ударить в цель… Наверное, Дашаст об этом заранее распорядился, решил после, обдумывая весь этот разговор, Гарун.

Но это не имело значения, потому что эльф-полукровка и не думал пугаться, каким-то чудесным, неуловимым движением он перехватил стрелу!.. Всего-то с десяти шагов, в полумраке, хотя недостаток освещения эльфов обычно не смущал, ночное зрение у них начинало портиться лишь к старости, а этот был далеко не стар, лет сто двадцать или сто сорок ему было, не больше.

Он взвесил пойманную стрелу, легко нашел на древке центр тяжести, чуть скосив глаза, оценил наконечник, нехотя проговорил:

— Поганая стрела, и заточена неверно, и вяло пущена… Если уж бить, то хотя бы из стофунтового лука или из арбалета, а этот лук у вас едва фунтов в сорок тянется… Впрочем, вы, восточники, никогда хорошими стрелками не считались.

Дашаст, уж на что был мастером боя, и то сделал шаг назад после того, как оруженосец показал, в какой готовности они все находятся. Или не все, пусть полуэльф хорош, но рыцарь?.. И тогда стало вдруг Гаруну понятно, что рыцарь, пожалуй, по всем статьям будет покруче, чем этот, как его… чем эльфовский полукровка, в общем.

Тремя пальцами оруженосец легко переломил стрелу, и ее обломки гулко упали на пол, не закрытый ковром перед его стулом.

— Тебе, парень, — обратился почти дружелюбно к Дашасту рыцарь, — лучше уйти, а то ты нервничаешь. Это мешает.

— Да как ты смеешь?! — начал было тролль, но вдруг умолк.

— Ты отошлешь его, Золотой, или он узнает то, чего знать, кажется, не должен? — спросил рыцарь.

— Чего он не должен знать?

А проклятый западный рыцарь вдруг внимательно так, даже изучающе, словно приценивался, поглядел на Дашаста и вдруг улыбнулся уголком губ.

— Он уже года три доносит кому-то, что вокруг тебя происходит. Может, подбирается к монетному двору. — Рыцарь перестал улыбаться, рука его с кубком вдруг побелела, и чеканный серебряный стаканчик со стенками толщиной в полмонеты смялся, словно был изготовлен из сырой глины. — Нет, собирается тебя поставить перед выбором: либо ты ему платишь за то, что он хотел бы знать, но еще не узнал, зато знаем мы, либо… Да ты и сам понимаешь, Гарун.

— Что я знаю? — Теперь в горле у Золотого было сухо, как в пустыне, и голос звучал хрипло, как у Дашаста. И голова кружилась, он уже начал бояться этих… пришельцев, понял, что вырваться от них ему вряд ли удастся.

— Ты плохо следишь за моими словами, Золотой. Тебе бы внимательность проявить.

— Почему я должен тебя слушать? — Гарун все еще упирался, злился и боялся, но привычка задавать вопросы, а не отвечать на них так глубоко укоренилась в нем, что он не мог иначе, а ведь сознавал уже, что такое его поведение было почти откровенной ошибкой.

Рыцарь вздохнул, уронил смятый кубок, кивнул Гиене, тот тут же бросился наливать ему другой стаканчик вина. Подал, без тени подобострастия, без поклона, но рыцарь принял его и даже не отругал гнолла… Неисповедимы странности западников, неверные — одно слово.

— Последний раз за изготовление фальшивых по всем меркам монет, потому что они чеканились не на дворе Падишаха, — и рыцарь даже не прибавил привычную присказку про имя и вечную власть правителя, — а в какой-то мастерской… Да, я понимаю, чеканились они с тем же содержанием серебра или золота, и уже через вторые-третьи руки ни один меняла не нашел бы в них ничего странного, но ведь они — все равно фальшивые, и доход тот частник, который их изготавливал, получал в свой карман, а вовсе не для казны Падишаха вашего… Так вот, того бедолагу изловили, и знаешь, он умер в темницах царского дворца лишь через полгода. Конечно, к тому времени он уже сошел с ума от пыток, которые ваши мастера заплечных дел на нем опробовали, но это и неважно. А важно, что уже здесь, при этой жизни он испытал все или почти все муки ада, так что мне его, пожалуй, даже жаль. — Рыцарь отхлебнул вина, почмокал, кивнул, вино ему нравилось, оно на самом деле было вполне в его вкусе. — Состояние его, как только была доказана его вина, разумеется, конфисковали, его детей и жен продали в рабство, причем половина жен еще и не дожила до того, как их привели на невольничий рынок, потому что солдатня ваша, как правило, тоже довольно плохо различает любовные утехи и пытки для женщин, которых им выдают на забаву. — Рыцарь подумал, глядя в лицо Дашаста. — Ты еще здесь, странно… Родственников того несчастного, а у него было два брата и сколько-то сестер, тоже раздавили так, что от них и памяти не осталось. Вот примерно то же самое ожидает и тебя, Золотой.