Жаркие перегоны - Барабашов Валерий Михайлович - Страница 12

— Федор Николаевич, я прошу лично вас!.. Я дважды уступал очередь!

— Евгений Алексеевич, я еще раз говорю: вот сдадим дом...

— Но я уже пять лет... У меня нервы не выдерживают.

— Я не врач, — сухо отрезал Исаев. — Зачем мне об этом рассказывать?

— Да, но вы начальник отделения! К кому же мне еще обращаться?

— Некогда мне, Бойчук, понимаешь? — Исаев потряс трубкой, голос его стал плачущим:— Меня люди ждут, понимаешь?! Не позволяет здоровье — профессию смени, в колхоз поезжай, на свежий воздух...

Выпрямился под взглядом Бойчука, натянуто улыбнулся:

— Я пошутил, конечно. Должен понимать, что...

— Не надо так шутить, Федор Николаевич! — голос диспетчера дрожал, лицо его — сухое, скуластое, с иссиня-черными глазами под высоким и красивым лбом — побледнело. — Я столько лет отдал транспорту!

— Я пошутил, извините!

Исаев нажал на слова, склонил лобастую большую голову в извиняющемся и быстром поклоне-кивке, прижав при этом руку с трубкой к груди, и тут же поднес ее к уху, не глянув больше на растерянно стоящего перед ним Бойчука...

На кривой, огибающей широкий зеленый луг и большой с каменными белыми постройками поселок за ним, показался встречный поезд, пассажирский, несшийся с предельной скоростью. Локомотивы быстро сближались, в окне «чээски» мелькнуло знакомое лицо, Борис не сумел все же разглядеть, кто это, но поднял в приветствии руку, коротко и весело гуднул. Лицо встречного машиниста тут же пропало: вспыхнуло на солнце лобовое стекло кабины, замелькали зеленые с желтой полосой посередине вагоны. Когда проскочил последний, Санька дернул форточку, высунулся — забились, затрепыхались на ветру его белые длинные волосы.

— Хвостовое ограждение на месте, — сказал он машинисту, снова задвигая форточку.

Борис кивнул, потянулся к рации.

— Нечетный!.. У вас все в порядке.

— У вас тоже! — прохрипела рация в ответ. — Счастливо!

Впереди — распахнутый простор. Блестят четыре полосы рельсов, сходясь далеко в одну точку, серые бетонные столбы опор с вытянутыми руками кронштейнов, поддерживающих контактный провод, образуют длинный и узкий коридор, теряющий свои очертания-границы в той же дали — знакомая, не раз виденная картина. Кажется, что поезд, втискиваясь в этот все сужающийся коридор, также уменьшается, заостряясь с головы, с локомотива, старается этим острием прошить узость коридора, не застрять...

Борис усмехнулся, хорошо понимая, что все это — лишь фокусы зрения.

За боковым окном зеленым шумливым эхом отзывался теперь поезду лес, менялись картины: белые березы, словно танцуя, выскакивали вдруг на поляны; прошлогодние островерхие копешки сена вступали с ними в хоровод; косарь оставил на минуту работу, вглядываясь из-под руки в несущийся локомотив; приткнулся к стволу разлапистой широкой ели красный мотоцикл; замелькали белые, красные, голубые платки женщин, сгребающих кошенину; рябой теленок спокойно поднял голову, не переставая жевать, смотрел на грохочущий мимо состав; девочка в коротком желтом платьице махала букетом ромашек... Потревоженный гулом поезда, лес роптал; две сороки с белыми грудками недовольно и тяжело снялись с вершины тополя, с сердитым стрекотом потянули прочь от шума, в глубину леса.

Настоянные зеленью запахи пробились сквозь ветер в кабину, лицо приятно освежило. Борис выставил за окно влажную ладонь, на нее ласково и упруго набросился прохладный воздушный поток...

Санька сидел свободно, выстукивал что-то пальцами по колену. По инструкции, конечно, не положено — отвлекается человек. Но упрекнуть помощника Борис не вправе: могло ведь и показаться, что поет. Пальцами шевелит, да губы что-то нашептывают... Девчонку парень встретил, хорошо у него на душе, зачем портить человеку настроение? Успеет сказать в случае чего.

Ну и летят они! Стрелка скоростемера с час уж, пожалуй, стоит на цифре «120».

— Вот вам и скорость, товарищ Климов, — вслух подумал машинист. — Мы-то едем пока...

— Ты что-то сказал, Борис?

Санька, повернувшись, в легком замешательстве хлопал глазами. И такой у него был в этот момент потешный вид, что Борис не выдержал, рассмеялся.

— Да это я так, сам с собой. Вспоминаю.

— А... Ну давай, давай. Про жену, что ли?

— Да нет, то собрание...

...Красный уголок гудел разноголосым шумом. Деповский люд набился сюда давно и охотно — не каждый день являются такие гости: заместитель министра Климов, начальник дороги, начальник отделения...

С третьего ряда, где сидели Борис с Санькой, хорошо виден накрытый зеленым сукном стол президиума с желтыми спинками стульев за ним. За столом в одиночку суетился начальник депо Лысков — щупленький подвижный человек в черной железнодорожной форме. Он все приглаживал и расправлял сукно на столе, без особой надобности переставлял с места на место графин, послал даже сменить воду в нем, хотя перед этим была налита свежая. Начальник депо, конечно же, волновался, ожидая высокое начальство, хотел, чтобы все прошло гладко, без сучка и задоринки, чтобы у товарища Климова осталась и о депо, и о его начальнике хорошая память.

Глянув на часы, что висели на стене у входа в красный уголок, Лысков взвинченно постучал пробкой по горлышку графина.

— Тише, товарищи, тише! И фуражки, фуражки снимайте!.. Шилов, к тебе тоже относится.

«Не кого-нибудь, а меня назвал, — подумал Борис, машинально сдергивая фуражку. — Все, видно, сердится...»

Поснимали фуражки, притихли, завертелись по сторонам — идут, что ли? Но никого пока не было, и снова возник негромкий, разноголосый говор.

— Что ж приказ — его просто написать. А как мы ехать будем? «Чээски» потянут, слов нет. А ВЛ-22? Да у него расчетная скорость семьдесят километров! Тащись за ним.

— Не бывало разве?! Тут, понимаешь, нагонять надо, а диспетчер пустит вперед грузовой — и пялься ему в хвост.

— Под зад его, чтоб быстрее полз.

— Кого, диспетчера, что ли?

— Га-га-га...

Борис видел лишь затылки хохочущих машинистов. Закоперщики этого спора сидели в первом ряду, говорили громко, без стеснения. Кто-то сбоку сказал:

— Диспетчеров заинтересовать надо. А то им до лампочки все. Стоишь — ну и стой.

— Ты, Федя, загнул. У них премиальные за сверхграфиковый обмен поездами, и...

— У них-то, может, и премиальные, а у меня — сверхурочные. Знаешь, сколько я раз за этот год режим нарушал?.. Только домой явишься, жена покормит, отдохнуть ляжешь, а тут телефон: Зубков, у тебя новая явка...

— Жену с собой вози.

— Ха-ха...

— Смех смехом, а моя баба, к примеру, сказала, что...

— Ты вот про диспетчеров сказал, Иван. Мол, заинтересовать их надо. А я думаю, с самих себя надо начинать.

— А чего с нас начинать?! — зашумело сразу несколько голосов. — Ты мне зажигай зеленый, и я поеду как миленький.

— Теперь поедешь, по новому-то приказу.

— Да я-то поеду, мне лишь бы режим не нарушали. А то баба говорит...

Но тут на говорившего — быстроглазого, раскрасневшегося в споре мужичка зашикали, замахали руками — явилось начальство.

Климов шел первым — высокий, подтянутый, важный. Поблескивали в разные стороны стекла больших модных очков: «Здравствуйте, товарищи!.. Здравствуйте!..» Он пожал руку поспешно выскочившему навстречу начальнику депо, сел на предупредительно пододвинутый тем стул. Рядом с Климовым сел Уржумов, потом Исаев, какие-то еще люди с большими звездами на рукавах форменных кителей. Начальник депо примостился было с краю стола, но Климов кивком головы подозвал его к себе, глазами велел сесть рядом.

— Товарищи! — тут же вскочил на ноги Лысков. — Вы в общих чертах знаете, по какому поводу мы вас собрали. Здесь присутствует заместитель министра товарищ Климов Георгий Прокопьевич. Разрешите предоставить вам слово, Георгий Прокопьевич.

Климов встал, неторопливо, с достоинством прошел к маленькой фанерной трибуне с нарисованным гербом. Заговорил напористо, привычно.