Комедианты неведомо для себя - де Бальзак Оноре - Страница 8

• Предыдущая
• 8/16
• Следующая

Все трое поднялись на третий этаж очень красивого дома, выходившего на Итальянский бульвар, и вошли в квартиру, роскошно обставленную в модном тогда вкусе. Молодой человек лет двадцати восьми приветствовал их с видом почти что радостным, так как первым вошел Леон де Лора. Затем Вовине — это был он — весьма дружески пожал руку Бисиу, холодно поклонился Газоналю и пригласил всех в свой кабинет, где вкус буржуа сказывался во всем, несмотря на художественное убранство, модные статуэтки и все те безделушки, которые современное искусство, измельчавшее так же, как и его потребитель, создало для наших тесных квартир. Как все молодые дельцы, Вовине был одет с тем изысканным щегольством, которое для многих из них служит своего рода рекламой.

— Я пришел к тебе за деньжатами, — смеясь, объявил Бисиу, протягивая Вовине векселя.

Вовине сделал серьезную мину, рассмешившую Газоналя, — настолько лицо ростовщика, мигом насторожившегося, было непохоже на прежнюю приветливую физиономию.

— Милый мой, — сказал Вовине, глядя на Бисиу, — я с величайшим удовольствием выручил бы тебя, но у меня сейчас нет денег.

— Ах, так!

— Да, я все отдал, ты знаешь кому... Бедняга Лусто задумал стать во главе театра, совместно с Ридалем — старым водевилистом, которому очень покровительствует министерство... Вчера им понадобилось тридцать тысяч франков... Я сижу буквально без гроша, право, без гроша, даже собираюсь сейчас послать за деньгами к Серизе, чтобы заплатить сто луидоров, которые сегодня утром проиграл в ландскнехт у Женни Кадин...

— Видно, вам очень туго приходится, раз вы не хотите выручить беднягу Бисиу, — вставил Леон де Лора, — ведь у него очень злой язык, когда он на мели.

— Нет, — возразил Бисиу, — я ничего не могу сказать о Вовине, кроме доброго; у него столько добра...

— Дорогой мой, — прервал его Вовине, — будь я при деньгах, я все равно не мог бы даже из пятидесяти процентов учесть векселя, подписанные твоим привратником... Равенуйе не в ходу. Это не Ротшильд. Предупреждаю тебя, — эта фирма слишком легковесна, ты должен подыскать себе другую. Найди себе какого-нибудь дядюшку. Друзья, подписывающие векселя, теперь уже не котируются; трезвый дух нашего времени распространяется с ужасающей быстротой.

— Я... — заявил Бисиу, указывая на южанина, — я могу представить подпись вот этого господина, одного из крупнейших фабрикантов сукна на юге Франции... Его фамилия Газональ. Он не очень хорошо причесан, — продолжал карикатурист, мельком взглянув на пышную всклокоченную шевелюру провинциала, — но я сведу его к Мариусу, который избавит его от этого сходства с пуделем, столь же неблагоприятного для его достоинства, как и для нашего.

— Не в обиду будь сказано господину Газоналю, я не верю в южные ценности, — сказал Вовине. Газональ остался так доволен этим ответом, что нисколько не рассердился на Вовине за дерзость.

Газональ, мнивший себя весьма проницательным, предположил, что Леон де Лора и Бисиу, решив показать ему Париж без прикрас, хотят заставить его поплатиться тысячей франков на угощение в «Кафе де Пари». Уроженец Русильона еще не утратил неимоверной подозрительности, которую провинциалы считают своим надежнейшим оплотом в Париже.

— Подумай сам, разве я могу завязать деловые сношения в Пиренеях, в двухстах пятидесяти лье от Парижа? — прибавил Вовине.

— Это твое последнее слово? — спросил Бисиу.

— У меня ровным счетом двадцать франков, — ответил молодой ростовщик.

— Глубоко огорчен за тебя, — не унимался шутник и сухо прибавил: — Я полагал, что как-никак стою тысячу франков.

— Ты стоишь сто тысяч франков, — возразил Вовине, — иногда тебе даже цены нет, но... у меня полное безденежье.

— Ну что ж, — сказал Бисиу, — довольно об этом... Сегодня вечером у Карабины я хотел устроить тебе самое выгодное дельце, о каком ты только мог мечтать. Ты сам знаешь, какое...

Вовине взглянул на Бисиу, сощурив один глаз, как делают барышники, будто говоря: «Свой своего не проведет».

— Неужели ты не помнишь, — продолжал Бисиу, — как, обняв меня за талию, словно хорошенькую женщину, лаская меня взглядом и речами, ты говорил мне: «Я все сделаю для тебя, если ты сможешь достать мне по нарицательной стоимости акции железной дороги, подряд на постройку которой берут дю Тийе и Нусинген». Так вот, мой милый, Максим и Нусинген часто посещают Карабину; сегодня вечером у нее большой прием, будет много видных политических деятелей. Ты упускаешь редкостный случай, старина! Хорошо же, прощай, обманщик!

Бисиу встал, Вовине по виду был спокоен, но в душе он досадовал, как человек, понявший, что сделал глупость.

— Постой, мой милый, — сказал ростовщик, — у меня нет денег, зато есть кредит... Хотя твои векселя ничего не стоят, я могу оставить их у себя и дать тебе взамен биржевые ценности... Наконец, мы могли бы столковаться насчет этих железнодорожных акций. Мы делились бы, в известном соотношении, прибылями от этой операции, и я в счет этих барышей скостил бы тебе...

— Нет, нет, — перебил его Бисиу, — мне нужны наличные деньги, я должен реализовать Равенуйе...

— Ну что ж, Равенуйе, пожалуй, сойдет, — согласился Вовине. — У него есть вклад в сберегательной кассе, он надежен...

— Он надежней тебя, — заметил Леон. — Он не содержит лоретку, квартира ему ничего не стоит, он не пускается в спекуляции, рискуя всего лишиться из-за повышения или понижения биржевых курсов...

— Великий человек, вы изволите смеяться, — возразил Вовине, снова взяв добродушный и веселый тон, — а ведь, в сущности, вы переложили на свой лад басню Лафонтена «Дуб и тростник». Послушай, «Гюбетта[6], испытанный сообщник», — продолжал ростовщик, обняв Бисиу, — тебе нужны деньги, так и быть, я займу у Серизе вместо двух тысяч — три... И «будем друзьями, Цинна!..» Дай-ка мне обе твои дрянные бумажонки. Если я сначала отказал тебе, то потому только, что человеку, который может кое-как перебиваться, лишь учитывая свои векселя во Французском банке, очень трудно хранить твоего Равенуйе в недрах своего письменного стола... Ох, как трудно...

— Сколько процентов ты возьмешь за учет? — спросил Бисиу.

— Сущий пустяк; за три месяца это тебе будет стоить каких-нибудь пятьдесят франков.

— Как говаривал некогда Эмиль Блонде, ты будешь моим благодетелем, — заметил Бисиу.

— Значит — двадцать процентов с удержанием при учете, — шепнул Газональ, наклонясь к Бисиу, который вместо ответа пребольно толкнул его локтем в грудь.

— Смотри-ка, мой милый, — воскликнул Вовине, открыв ящик своего стола, — тут, оказывается, билет в пятьсот франков, прилипший к бандероли! Мне и не снилось, что я так богат; я искал для тебя вексель на четыреста пятьдесят франков, срок которому в конце будущего месяца. Серизе учтет тебе его из небольшого процента, вот у тебя и составится нужная сумма. Но только без фокусов, Бисиу. Итак, сегодня вечером я иду к Карабине... Поклянись мне...

— Разве мы не перезаключили наш союз? — сказал Бисиу, взяв билет в пятьсот франков и вексель на четыреста пятьдесят. — Даю тебе честное слово, что сегодня вечером ты встретишься с дю Тийе и другими тузами, которые решили соорудить железную дорогу... стараниями Карабины.

Вовине проводил трех друзей до самой двери, продолжая любезничать с Бисиу. Пока они спускались по лестнице, Бисиу с серьезным видом слушал Газоналя, старавшегося просветить карикатуриста насчет заключенной им сделки и доказать ему, что, если Серизе, приятель Вовине, возьмет с него за учет двадцать франков с четырехсот пятидесяти, это составит сорок процентов годовых... Но как только они вышли на улицу, Бисиу привел Газоналя в ужас, рассмеявшись смехом видавшего виды парижанина, беззвучным и холодным, словно дуновение северного ветра.

— Нам точно известно, — сказал он, — что в палате вопрос о сдаче подряда будет отложен; это мы узнали вчера от той фигурантки, с которой обменялись улыбкой... А если я сегодня вечером выиграю пять-шесть тысяч франков в ландскнехт, то какое значение имеет убыток в семьдесят франков, раз благодаря этой сделке мне есть что ставить!

• Предыдущая
• 8/16
• Следующая