Русские куртизанки - Арсеньева Елена - Страница 11
- Предыдущая
- 11/12
- Следующая
Графиню Брюс обдало жаром и холодом враз, но тут же она поняла: государыня изволит шутить. И сказала рассудительно:
– В такого влюбиться немудрено. Но ты же знаешь, Като, я на службе – ни-ни! Да и что проку влюбляться-то? Что я против тебя? Разве я тебе соперница? Ты ж ко мне не ревнуешь? И правильно!
«Разве я тебе соперница?» Она была искренне убеждена в этом. И понадобится два года, чтобы Прасковья поняла, насколько же была неправа.
Но эти два года еще впереди, не станем опережать события, а поговорим лучше о том, каким же он был, этот молодой человек, который стал первым и последним камнем преткновения между двумя задушевными подругами.
Иван Николаевич Римский-Корсаков происходил из старинного польско-литовского рода Корсаков. Корсак – это степная лиса, поэтому пошучивания придворных насчет лис, которые прямиком проскользнули в царские палаты, относились именно к его фамилии. Прародитель нашего героя, Сигизмунд Корсак, еще в конце XIV столетия поступил на службу к московскому князю Василию Дмитриевичу, сыну Дмитрия Донского, однако в России уже был дворянский род Корсаковых, и, чтобы не случалось путаницы, гонористые шляхтичи в 1677 году получили от царя Федора Алексеевича разрешение прибавлять к своей фамилии еще одну – Римский, на том основании, что их-де родоначальник был подданным римского императора.
Но не древностью рода был Иван Римский-Корсаков ценен для своей повелительницы, а прежде всего – удивительной красотой, благодаря которой он получил от нее прозвище Пирра, царя Эпирского, знаменитого завоевателя Македонии. Конечно, люди здравомыслящие пожимали плечами, называли эту внезапно вспыхнувшую страсть простой прихотью… как, например, барон Мельхиор Гримм, постоянный корреспондент императрицы.
«Прихоть? – отвечала Екатерина возмущенно. – Знаете ли вы, что это выражение совершенно не подходит, когда говорят о Пирре, царе Эпирском, об этом предмете соблазна всех художников и отчаяния всех скульпторов? Восхищение, энтузиазм, а не прихоть возбуждают подобные образцовые творения природы! Произведения рук человеческих падают и разбиваются как идолы перед этим пером создания Творца… Никогда Пирр не делал ни одного неблагородного или неграциозного жеста или движения. Он ослепителен, как Солнце, и, как оно, разливает свой блеск вокруг себя. Но все это в общем не изнеженность, а, напротив, мужество, и он таков, каким вы хотели, чтобы он был. Одним словом, это – Пирр, царь Эпирский. Все в нем гармонично, нет ничего выделяющегося. Это – совокупность всего, что ни на есть драгоценного и прекрасного в природе; искусство – ничто в сравнении с ним; манерность от него за тысячу верст».
Неудивительно, что Екатерина упоминала об искусстве: Иван Римский-Корсаков был весьма одарен музыкально, имел прекрасный голос. В одном из писем Гримму она уверяла его, что он прослезился бы, услышав это пение, так же как он некогда прослезился, слушая итальянскую певицу Габриэлли…
Ну что ж, получив звание флигель-адъютанта, а затем прапорщика кавалергардов, что соответствовало армейскому генерал-майору, потом став камергером и генерал-адъютантом, Иван Римский-Корсаков увлекался отнюдь не военным делом, а тем, что пел сам, играл на скрипке да приглашал в русскую столицу первых артистов Италии, чтобы пели вместе с ним. У Алексея Орлова был в то время роман с Кориллой Олимпикой, знаменитой музыкантшей-импровизаторшей; она выступала вместе с фаворитом императрицы. Ему аккомпанировал сам Надини, известный французский скрипач… «Мы теперь всецело поглощены искусством, музыкой, науками, – писала Екатерина Гримму, – никогда я не встречала никого, столь способного наслаждаться гармоническими звуками, как Пирра, короля Эпирского…»
Ей очень хотелось представить Гримму своего возлюбленного как в самом деле уникальный образец природы (каким была и она сама!), как по-настоящему разностороннего человека, однако этот номер не удался. Корсаков вошел в историю одним своим ляпом, свидетельствующим о том, что интеллектуальное блаженство было ему глубоко чуждо. Екатерина выкупила у Александра Васильчикова тот прекрасный особняк на Дворцовой набережной, который некогда ему подарила, и передарила «Пирру». Ну, разумеется, для особняка понадобилась обстановка. И первым делом – благое намерение! – хозяин решил завести у себя богатую библиотеку, подражая императрице и вообще всем просвещенным людям. Осмотрев особняк, Корсаков выбрал для библиотеки самый большой зал и пригласил известнейшего в Петербурге книгопродавца.
– Вот здесь будет библиотека, – широким жестом обвел он залу. – И я желал бы, чтобы все эти полки были как можно скорее заняты томами.
– Извольте же дать мне список тех книг, кои вы желаете, чтобы я привез вам, ваше превосходительство, – поклонился польщенный торговец.
– Список книг? – растерялся молодой человек. – Ну, это ваша забота, какие книги выбрать. Главное, чтобы все было как у ее величества: маленькие томики наверху, а большие – внизу.
Разумеется, эта просьба была немедленно выполнена. Счет за книги, как и положено, поступил в канцелярию императрицы… Корсаков своих денег не тратил, впрочем, что такое – свои деньги? От императрицы за два года своего фаворитства он получил около семисот двадцати тысяч рублей. Как говорится, жил – будто сыр в масле катался…
Как же ему завидовали!!!
А между тем чем дальше, тем менее счастливым он выглядел. Менее счастливым – и менее здоровым. И вскоре стало известно, что новый фаворит харкает кровью – у него слабые легкие…
Графиня Брюс, которая за это время отшлифовала, отточила и огранила свое мастерство притворщицы до невероятной, непредставимой степени, услышав про болезнь Ивана Римского-Корсакова, едва сама не захворала от страха. Теперь она смотрела на Ивана, едва сдерживая слезы (то есть когда была уверена, что сего не видит Екатерина, ну а если в этом уверена не была, то старалась на фаворита вовсе не глядеть, от греха подальше). Она была убеждена, что Римский-Корсаков на нее не обращает никакого внимания, но вот как-то раз они столкнулись на узкой лестничке, и Иван резко загородил ей дорогу:
– Что это вы, Прасковья Александровна, на меня так жалостно поглядываете? Уж не в первый раз примечаю! Погодите хоронить раньше времени, я еще и не помер, и вы с покровителем вашим будете слишком разочарованы!
– О чем это вы, сударь? – пробормотала Прасковья, жадно глядя в его лицо, которое казалось ей ослепительным, словно солнце.
– Ну как же! – хмыкнул Иван. – Слухи ходят, светлейший князь замену мне ищет. Чем уж я ему не потрафил, не знаю, а только задумал он другого возвести на ложе к государыне.
– Что за чепуха? – изумилась Прасковья. – Впервые слышу о таком.
– Неужто? – едко проговорил Римский-Корсаков. – Ну, стало быть, еще услышите. Без вас в таком деле не обойдется, сами знаете! Вы первая от всякого яблочка откусываете, а потом государыне передаете, чтоб дожевала.
Прасковья не поверила ушам. Что ж он говорит?! С ума сошел?! Это ж измена, такие речи вести! И она в ужасе оглянулась, не слышит ли кто.
– Чего озираетесь? – задиристо спросил ополоумевший фаворит. – Ищете, кого на подмогу кликнуть? Чтоб хватали меня под белы рученьки да волокли на расправу? Небось с вас станется!
– Да вы, сударь… – начала заикаться Прасковья. – Да вы что?! Как вы смеете?! Я доносительствовать не приучена! И коли у вас в голове такие гнусности относительно меня, то не я эту кашу заваривала и слушать сие не намерена! Извольте пропустить меня. Не желаю я больше ни видеть вас, ни говорить с вами!
И она ринулась мимо, однако далеко не ушла: Римский-Корсаков вдруг схватил ее и прижал к себе.
– Бегаешь от меня? – пробормотал, задыхаясь. – Уже который год бегаешь? Куснула да выплюнула? Не по нраву пришелся? А я, может… а ты меня спросила? Думаете все, коли государыня, так сласть неземная? А мне, может, другой сласти надобно? Может, мне тебя отведать охота снова? Может, я тебя забыть не могу? А ты… раззадорила – да поди вон, мальчишка? Но только я не мальчишка! И швыряться мной ты больше не будешь! Поняла? Не будешь!
- Предыдущая
- 11/12
- Следующая
