Крылатая гвардия - Алтынов Сергей Евгеньевич - Страница 10

«И сегодня, потеряв всякий стыд и совесть, коммунисты и их приспешники в виде ура-патриотов всех мастей снова жаждут реванша, рвутся к власти! Миллионы загубленных душ, голод тридцатых, ГУЛАГ, „кукурузная революция“ и застой, Афганистан, Чернобыль…

Это мы уже проходили. Не выйдет, дорогие «товарищи»! Люди доброй воли! Настало время объединения! Поддержите на предстоящих парламентских выборах избирательный блок «Правый путь» – партию правды и чести!»

Кононов закончил и еще раз перечитал написанное. Подойдя к встроенному бару, он налил себе полрюмки марочного коньяка «Армения». Еще пару недель назад он пил этот коньяк с Петром Петровичем Кляровым. Генерал говорил тогда: «Хорошо сидим! Дай бог не последний раз!» Последний, Петр Петрович… Последний.

– Владимир Михайлович, бойцы из Роминой бригады кучкуются на улице Передвижников, во дворе дома номер четыре. При этом соблюдают правила маскировки.

– А ты откуда звонишь?

– Да я рядом с вами, напротив почтамта.

– Давай ко мне и залезай в машину. Придется ехать туда.

Через десяток минут микроавтобус тронулся в путь, Борис сидел рядом с шефом, который устроился за рулем.

– Выследили Татьяну? – спросил Владимир Михайлович, уверенно лавируя по переулкам. Он решил выехать к улице Передвижников проходными дворами. Так было быстрее.

– Похоже, что так, но точно не могу сказать, – ответил Борис и после паузы добавил: – Боюсь, в случае чего вдвоем нам с ними не совладать – их там четверо или пятеро, и на вид ребята серьезные…

– Так нам вроде не впервой, Борис, – успокоил молодого товарища Михалыч.

– Почему все-таки вы своих не можете поднять? – неожиданно задал вопрос Боря. – Вашим волкодавам при таком раскладе все карты в руки…

– Боря! – жестко оборвал парня Михалыч. – Мы же договорились: работаем вдвоем – только ты и я! По-другому сейчас нельзя. Впрочем, ты можешь отказаться, хоть сейчас.

– Не понял? – Тонкие брови Бориса поползли вверх.

– Ты ведь официально мне не подчинен. Никакой подписки ты не давал. Высажу тебя, вон рядом с «Детским миром», и всего хорошего, без обид…

– Скажете тоже… – Парень обиженно мотнул головой.

– Ну тогда кончили об этом! И не задавай глупых вопросов. Я же тебя к твоим не прошу обращаться…

– Фью-у-у! К моим! И речи быть не может – по причине полного несоответствия умонастроений.

– Ну вот! И я к своим не могу обратиться примерно по той же самой причине.

Микроавтобус неспешно въехал на улицу Передвижников.

Есть такое ремесло – родину продавать. И кое-кто оттачивает это ремесло до совершенства.

– Кляров и его команда погубили всю нашу семью, – негромко начала свой рассказ Таня. – После того как отец вернулся из Афганистана (а было это в середине 1988-го), мы переехали в Камышинск-2. Отец получил назначение в дивизию ВДВ в качестве командира батальона и готовился поступать в Академию имени Фрунзе.

Я тогда в первый класс пошла. Мы жили вчетвером – мама, отец, я и моя младшая сестра Оля. Она была младше меня на два года. Мы так хорошо устроились, и те первые два года я вспоминаю как самое счастливое время в моей жизни. А потом начался ад! Заболела Оля… Врачи обнаружили какое-то редкое заболевание крови, возможно, связанное с резкой переменой климата (до Камышинска мы жили в Термезе). В течение трех лет куда мы только не обращались, но ей становилось все хуже. Единственное, что могло бы дать шанс, – это срочная операция, но делали такие операции только в ФРГ.

И этот шанс был мизерный – операция вела к стойкому излечению в одном случае из десяти, в остальных только более или менее длительная отсрочка летального исхода. Однако сумма, которую надо было заплатить в немецкой клинике, подкосила нас окончательно. Таких денег мы не могли бы заработать даже за двадцать лет.

А тут наступили новые времена, у отца на службе начались невыплаты жалованья и пайковых. Мама работала на двух работах, а мне пришлось переводиться в вечернюю школу, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Оля угасала на наших глазах…

Отец стал приходить со службы пьяным. Раньше он никогда себе этого не позволял. А в конце девяносто третьего на него возбудили уголовное дело и посадили в тюрьму… Это случилось после октябрьских событий в Москве. Отец тогда боготворил Руцкого и Ачалова и, узнав о блокаде «Белого дома» в Москве, самовольно оставил часть, захватил с собой личное оружие, пробрался в осажденный парламент…

…Воспоминания Татьяны о девяносто третьем ударили меня больнее всего. Я тогда был с другой стороны! Хотя крови на мне или моих ребятах нет. В те дни мы старались поддержать порядок в столице. Нас туда швырнули неожиданно, сообщив только, что пол-Москвы залито кровью, а коммуно-фашисты с минуты на минуту возьмут Кремль. К политикам мы относились брезгливо, не пытаясь различать их по мастям, поскольку они их легко меняли. Кстати говоря, из бригады меня тогда поперли из-за недостаточной «боевой инициативы» в борьбе с «красно-коричневыми» и «возможных симпатий» к ним (хотя мне было плевать и на тех и на других). Так и было сформулировано. Кантовался около года где попало, потом восстановили – спецами вроде меня не бросаются.

…– И отец оказался в тюрьме. Тут-то и появились эти мерзавцы Кляров и Кукшин с Травкиным из отдела военной контрразведки. Они вытащили отца из тюрьмы и замяли дело. Сообщили, что майор Степнов действовал по личному заданию генерала Клярова, был заслан в «тыл врага». Сделали из гвардии майора защитника президента и демократии! Хорошо еще, медаль не повесили, отец бы испсиховался…

Самое главное – эти уроды пообещали доллары для спасения Оли. От отца потребовалась сущая мелочь – перегнать пару автокараванов. Первый – в Таджикистан, второй – в Чечню. Они обещали отправить Олю с мамой в Германию сразу, как только уйдет второй караван. И отец согласился, не вникая в детали, которые, как ему было твердо сказано, его не касались.

Оля умерла за два дня до возвращения отца из второго рейса – они и не подумали отправлять ее и маму в ФРГ до его возвращения. Можешь себе представить, что мы пережили в эти дни? Отец, вернувшись, тут же бросился в особый отдел, к Травкину. Тот спокойно, в присутствии подчиненных разъяснил: Андрею Константиновичу не следует забывать, что у него есть еще одна дочь, то есть я. И здоровье дочери теперь зависит исключительно от разумного поведения папаши. В конце разговора Травкин и Кукшин выразили соболезнование, пообещав выплатить обещанную сумму в самое ближайшее время.

Отец отказался от денег… А через пару недель добровольно отправился в Чечню. Провоевал там около шести месяцев. Когда вернулся, снова начал пить. Орал на маму и на меня, запирался в своей комнате и не выходил оттуда по нескольку часов. Мог не разговаривать с нами целый день, а то и два. Потом его выгнали из армии. Он слонялся по городу, выпивал в случайных компаниях, иногда дрался и попадал в милицию. А Кукшин и Травкин постоянно справлялись у отца о моем здоровье и желали счастья в личной жизни… И, наконец, вот…

Открыв трясущимися руками сумочку, Таня вытащила оттуда сложенную вдвое газетную вырезку из «Криминальной хроники».

– Читай сам… – Она протянула мне статью, а сама отвернулась, закрыв лицо носовым платком.

В статье рассказывалось о том, как бывший майор-десантник Степнов, выгнанный из Вооруженных Сил за пьянство, пробрался на территорию воинской части, устроил стрельбу и пытался взять в заложники военнослужащих. В ходе операции по его обезвреживанию покончил с собой.

– Я слышал эту историю… – Что еще я мог сказать?

Тем временем Таня привела себя в порядок. Она совсем не была похожа на наглую, матерящуюся баскетболистку-террористку, с которой я познакомился несколько часов назад.

– Мама сейчас в больнице. Врачи говорят, у нее нервный криз… А я нашла отцовский пистолет и стала разыскивать Клярова. Он, Травкин и Кукшин продолжают торговать оружием. – Ее голос зазвучал по-другому, карие глаза были сухими. – Ты ведь знаешь, сейчас расформировываются многие воинские части…