Опасное наследство - Кобербёль Лине - Страница 25

• Предыдущая
• 25/52
• Следующая

Молодым господином был Нико, я это знал. Так называли его многие из Дунарка.

– По одному пальцу в день… – Я покосился на его перевязанную руку. – Сколько же?..

– Три дня, – произнесла Вдова голосом, что мог бы пробуравить сталь. – Три пальца… Прежде чем мы вызволили его и ушли из города.

– Большинство обученных людей Дракана по-прежнему из дунаркских стражников, – объяснил Предводитель дружинников. – Рекруты в его новой, драканьей рати, свора беглых подмастерьев, попрошаек, разбойников с большой дороги, болванов, для которых добыча куда важнее меча. Он не может обойтись без дунаркских стражников, даже если кое-кто из них не столь привержен Драконьему ордену, как бы этого хотелось Дракану.

В стародавние времена, когда отец Никодемуса еще княжил в замке Дунарк, Предводитель обучал там стражников, а также командовал кое-кем из дружинников. Верно, это он и имел в виду, говоря о помощи старого друга. Наверняка среди его старых дружинников было куда больше тех, кому не по душе пришлась жестокая месть Дракана.

Капли дождя становились гуще и тяжелее. Вдова бросила взгляд на толстобрюхие серые громовые тучи.

– Еще далеко? – спросила она. Я покачал головой:

– Если немного поторопимся, через час будем дома.

– Тогда поторопимся, – сказала она. – Мы, пожалуй, скоро все вместе попадем в грозу. А нам хочется обсушиться.

– Останетесь здесь, в горах? – спросил я немного погодя.

– Возможно, – ответила Вдова. Но Предводитель не поддержал ее.

– Нет, – сказал он. – Есть еще люди, которые не хотят, чтобы Дракан стал Верховным Господином. И таких немало! Надобно что-то делать.

– Город Эйдин продался ему, – возразила Вдова. – Ежели и Аркмейра падет, все прибрежье окажется под его рукой.

– Я не говорю, что это будет просто, – пробормотал он. – Но позор тому, кто ищет лишь легких побед!

Потоки дождя окутали нас, словно толстое серое покрывало, когда мы наконец добрались домой. Серая шубка ослика почти почернела от сырости, а Кречет фыркал, ржал и вертел головой, чтобы стряхнуть воду с глаз, ушей и носа. Рубашка облепила меня, словно слой кожи, а Предводитель и Вдова, несмотря на добротную одежду, выглядели несколько растрепанными. К счастью, мама и Роза уже развели огонь в очаге, а теплый черносмородиновый сок слабо дымился в нашем новом медном котелке. Еще мама достала сухую одежду и одеяла для нежданных гостей, а Роза занялась Кречетом и осликом.

– Мы можем отправиться к Мауди, – сказала Вдова. – Ведь у нее места хватит.

– Место есть и у нас, – твердо заявила мама. – И вам никто не позволит выйти в такую непогоду…

– Ладно, тогда благодарим за теплый прием, Мелуссина, – сказала Вдова и пригубила свое черносмородиновое питье. Она была из тех немногих людей в мире, что называли матушку по имени. – А где же Дина? Я радовалась, что…

Лицо матери исказилось, и Вдова прервала свою речь.

– Мелуссина… Что стряслось? – спросила она, потому как увидела, что случилось нечто, да, нечто совершенно ужасное.

Я готов был пнуть самого себя. Почему я не рассказал им об этом по пути, чтобы они узнали о Дине раньше?

Матушка стояла с кувшином черносмородинового сока в руках, уставившись в пол.

– Дины здесь нет, – выговорила она наконец. – Дина… исчезла. По правде говоря, мы не знаем, жива она или… – И тут она, поставив кувшин на стол, закрыла лицо руками. Плечи ее дрожали, и я знал, что она плакала.

Вдова поднялась, и одеяло, в которое она укуталась, упало, распластавшись мягкими зелеными складками на полу. Два шага, и она уже возле моей матери и обняла ее.

– О, Мелуссина! – только и вымолвила она, держа матушку в своих объятиях и ожидая, покуда та не выплачется.

И я видел: матери это было необходимо. Необходимо, чтобы взрослый человек держал ее в своих объятиях и дал бы ей выплакаться. Меня брала досада оттого, что ей казалось, будто я недостаточно взрослый.

Предводитель откашлялся с таким видом, будто он охотней всего очутился бы где-нибудь в другом месте.

– Мне больно, – чуть напряженно произнес он. Но видно было, что говорит он не то, что думает.

– Ты вспомни: Дина – девочка сильная. Думаю, что надо надеяться.

Матушка кивнула и утерла слезы краешком передника.

– Нет, – сказала она. – Надежда у меня есть. Я по-прежнему надеюсь.

Матушка осмотрела сломанные пальцы Предводителя, однако же Вдова и сама была сведуща во всех бедах, что может претерпеть тело человека, и маме оставалось добавить и сделать не очень-то много.

– Переломы вправлены хорошо. Два перелома, как мне кажется, начали мало-помалу срастаться. Третий – это открытый перелом… – Немного помедлив, она бросила быстрый взгляд на Вдову: – Нам надо хорошенько позаботиться о том, чтобы не началась гангрена в этом пальце.

Предводитель дружинников пробормотал:

– Хорошо, что они начали с левой руки. Я по-прежнему смогу держать меч в правой.

Мама осторожно обмотала чистой повязкой его жестоко искалеченные пальцы. Она была в гневе, в ужасном гневе – это было видно по движениям ее рук.

– Как могут люди такое вытворять с другим человеком! – горячо воскликнула она.

– Да, – согласилась Вдова. – В этом мире просто необходима Пробуждающая Совесть! Но…

Помедлив, она бросила взгляд на Предводителя, словно желая спросить его о чем-то, но не желая произносить свой вопрос вслух. Он слабо кивнул.

– Мадаме Тонерре это знать необходимо, – сказал он. – Неведение – щит ненадежный.

Но Вдова медлила по-прежнему. Маме пришлось самой заставить ее говорить. Она спросила:

– Знать что? – Вдова откашлялась:

– Они… Там, в Соларке, была одна Пробуждающая Совесть и одна в Эйдине. Дракан… повелел сжечь их. Обозвал их ведьмами, учинил краткий суд и сжег обеих на костре. Он уверяет, что вся сила Пробуждающей Совесть не что иное, как ведьмина сила.

Матушка стояла очень тихо, держа в руках обрезок тряпицы.

– Это пустяки, – сказал Предводитель и поднял свою изувеченную руку. – Пустяки по сравнению с тем, что вообще произошло в Соларке.

– Он сеет бесстыдство вокруг себя, – произнесла матушка, и кто был «он» – никакого сомнения не вызывало. – Распространяет его, словно хворь. Так что народ, зараженный бесстыдством, может натворить такое, что и не снилось. И нечего удивляться, что он вынужден сжечь Пробуждающих Совесть, нет! Но потеряй мы всякую совесть и всякое понимание того, что истинно, а что ложно, – как сможем мы жить вместе?

– Как хищники, – горько ответил Предводитель. – Как свора его проклятых драканариев, пожирающих друг друга при первой возможности.

То был самый чудной город, который я когда-либо видела. Не потому, что я видела много городов. Дунарк был самым большим из тех, где я бывала. Но одно мне во всяком случае было ясно: в городах живет тьма-тьмущая людей.

Но в Дракане было не так. Домов там понастроили – не счесть! Домов, стоявших сомкнутыми рядами, словно шеренга солдат. Никогда не доводилось мне видеть таких прямых улиц. Дома казались совсем новыми. Бревна и доски – совсем свежие и еще не покрашены. А за стенами самого города раскинулся целый круг больших палаток, думаю – сотня, целая сотня совершенно одинаковых темно-серых палаток, жилье для уймы людей. Но хотя солнце, огромное и оранжево-красное, постоянно висело над горой, за Драканой, можно было увидеть не так уж много людей, разве что одинокого мелкого торговца, нищего или карманного воришку. Там была небольшая красивая площадь с колодцем. Но вокруг колодца не толпились мадамы – прачки, водоносы и тетки-сплетницы. Вокруг не бегали и не играли дети, и старики, наслаждаясь лучами вечернего солнца, не сидели на скамьях у стен домов. Собаки нас не облаяли. И куры не кудахтали. Было так тихо, как будто злая фея ударом волшебной палочки заколдовала все живые существа в городе.

• Предыдущая
• 25/52
• Следующая