Белый Тигр - Адига Аравинд - Страница 17
- Предыдущая
- 17/49
- Следующая
И вот однажды знакомое лицо показалось у ворот. Нас пришел проведать Виджай, кондуктор из Лаксмангарха. Герой моих детских лет был экипирован с иголочки: белый френч, на голове белая шапочка того фасона, что носил Неру, восемь пальцев украшены массивными золотыми кольцами.
Не зря подался в политику!
Сам Аист вышел ему навстречу, и поклонился, и сердечно приветствовал — землевладелец поклонился сыну свинопаса! Вот они, плоды демократии!
Через два дня сам Великий Социалист почтил наш дом своим посещением.
Ну и суматоха же поднялась! Мистер Ашок с жасминовым венком дожидался у ворот. Бок о бок с ним замерли Мукеш-сэр и Аист.
Подъехала машина, дверь ее распахнулась... и вот он, светлый лик, знакомый мне с раннего детства по массе предвыборных плакатов, — пухлые щеки, седые волосы ежиком, толстые золотые серьги.
У Виджая на голове сегодня красная повязка, в руке флажок с разорванными оковами.
— Да здравствует Великий Социалист! — выкрикивает он. Государственный деятель сложил руки лодочкой и поклонился сразу всем. Черта, характерная чуть ли не для всех крупных индийских политиков: весь его облик дышал миром и спокойствием. Следуй за ним — и такие же мир и спокойствие снизойдут и на тебя. Вместе с тем видно было: случись что, от этой благостности и следа не останется. И уж тогда ничего хорошего на тебя не снизойдет.
Мистер Ашок повесил венок на шею великому человеку.
— Мой сын, — представил Аист. — Недавно из Америки.
Великий Социалист потрепал мистера Ашока по щеке.
— Отлично. Нам нужны молодые ребята. Пусть возвращаются на родину и превратят Индию в супер-державу.
И они прошли в дом, и все двери и окна закрылись наглухо.
Немного погодя Великий Социалист вышел во двор, за ним старик, Мангуст и мистер Ашок. Венка на шее государственного деятеля не было. Лицо у него раскраснелось.
Я подметал двор, стараясь незаметно подобраться к ним поближе — вдруг подслушаю что? И я таки подобрался, — подобрался, и тут Великий Социалист хлопнул меня по спине:
— Как тебя зовут, сынок?
И добавил:
— Твои работодатели хотят меня ограбить, Балрам. Что скажешь?
Мистер Ашок оторопел. Аист растерянно улыбнулся.
— Полтора миллиона — это много, сэр. Мы были бы рады с вами договориться.
Великий Социалист отмахнулся:
— Вранье. Это вам по средствам. Такая кормушка — уголь забесплатно из государственных шахт. А кто вам ее предоставил? Я. Когда я вас нашел, вы были мелкие деревенские хозяйчики. Я вас привез сюда и облагодетельствовал. Как вы смеете мне перечить? Обратно в деревню захотелось? Я сказал, мать вашу, полтора миллиона, — значит, полтора...
Тут ему пришлось прерваться: он жевал паан, и красная слюна переполнила рот и запузырилась на губах. Великий Социалист повернулся ко мне и изобразил руками нечто круглое. Я стремглав бросился к «Хонде Сити» за плевательницей.
Возвращаюсь со стальной лоханкой. Великий как ни в чем не бывало поворачивается к Мангусту:
— Сынок, подержи-ка.
Тот не шевелится. Великий Социалист принимает у меня сосуд и протягивает Мангусту:
— Держи, сынок.
Мангуст послушно берет.
Великий Социалист сплевывает. Троекратно. У Мангуста трясутся руки, лицо чернеет от омерзения.
— Спасибо, сынок, — утирает губы Великий. Поворачивается ко мне и морщит лоб:
— О чем, бишь, это я?
Так-то, господин Цзябао. Вот вам Великий Социалист с хорошей стороны. Всех наших хозяев унизил — потому-то мы за него и голосуем.
В тот вечер я опять принялся подметать двор и снова подкрался поближе к Аисту с сыновьями. Они сидели на лавке, в руках стаканы с золотистой жидкостью, и разговаривали. Мукеш-сэр как раз закончил свою речь, старик покачал головой:
— Ничего не выйдет, Мукеш. Он нам нужен.
— Говорю тебе, отец. Довольно. Надо обратиться в Дели напрямую. Теперь мы знаем к кому.
— Я согласен с Мукешем, отец. Что за отношение такое — будто мы его рабы!
— Спокойно, Ашок. Ты еще ничего не понимаешь насчет Индии. Позволь нам обсудить это с Мукешем.
Я дважды подмел двор, потом подтянул сетку для бадминтона и все слушал, слушал... Но зоркие глаза непальца не дремали.
— Не топчись зря во дворе. Ступай к себе в комнату и сиди, пока хозяева не позовут. — Слушаюсь.
Рам Бахадур молча смотрел на меня.
— Слушаюсь, сэр.
(Слуги, сэр, обожают, когда другие слуги титулуют их «сэр».)
На следующее утро сушу я феном Куддли и Пуддли. Подходит ко мне Рам Бахадур:
— В Дели бывал?
Я качаю головой.
— Они через неделю уезжают в Дели. Мистер Ашок и Пинки-мадам. Месяца на три. Опускаюсь на корточки и сушу Куддли лапы.
Спрашиваю небрежно:
— Зачем?
Непалец пожимает плечами. Откуда, мол, слуге знать? Но кое-что ему известно.
— С собой берут только одного шофера. Платить будут три тысячи рупий в месяц — вот сколько у них в Дели будет получать шофер.
— Три тысячи рупий! — Фен падает у меня из рук.
— Серьезно?
— Серьезно.
— Пусть они возьмут меня, сэр? — В моем голосе мольба. — Подскажите им, пусть возьмут меня.
— Они берут Рама Парсада, — кривит губу непалец. — Разве что...
— Что?
Он трет большой палец об указательный. Если я заплачу ему пять тысяч рупий, он шепнет Аисту насчет меня.
— Пять тысяч! Откуда мне взять такие деньги? Я все отдаю семье!
— Отлично. В таком случае, поедет Рам Парсад. А ты, — он показывает на Куддли и Пуддли, — всю оставшуюся жизнь будешь мыть и расчесывать собачонок.
Просыпаюсь. В носу свербит.
Еще темно.
Где-то за стенами дома горланит петух. Значит, час ранний. Рам Парсад режет в потемках лук. Слышно, как постукивает нож: тук, тук, тук.
Что это он взялся за лук в такую рань?
Поворачиваюсь на бок и закрываю глаза. Но постукивание ножа настойчиво.
Этот человек что-то скрывает.
Просыпаюсь окончательно. Стараюсь привести мысли в порядок.
Рам Парсад последнее время какой-то странный.
Дыхание у него сделалось зловонное. Даже Пинки-мадам пожаловалась. Он внезапно перестал есть с остальными, будь то дома или на стороне. Даже по воскресеньям, когда подавали курицу, отказывался. Дескать, он уже поел, или не голоден, или...
Я следил за ним весь день. Ближе к вечеру, как я и предполагал, он куда-то засобирался.
Повар сказал мне, что каждый вечер в одно и то же время Рам Парсад отлучается со двора.
Вот и сейчас — шасть за ворота.
Срываюсь с места и иду за ним.
В этой части Дханбада мне бывать не доводилось. Рам Парсад попетлял по переулкам, оглянулся несколько раз, словно желая убедиться, что слежки нет, и припустил чуть не бегом.
Домчался до небольшого двухэтажного дома. Окна забраны решетками, у входа вытянулись в линейку черные водопроводные краны. Рам Парсад нагнулся к крану, умылся, прополоскал рот, сплюнул. Снял сандалии. Стена была усеяна квадратными углублениями, в них стояла обувь. Рам Парсад сунул свои сандалии в такую же выемку, вошел и закрыл за собой дверь.
Я хлопнул себя ладонью по лбу. Ох и дурак же я! Ведь сейчас Рамадан! Днем они не едят и не пьют!
Примчавшись домой, я сразу кинулся к непальцу. Он стоял у парадных ворот, ковырял в зубах веточкой мелии — бедняки используют их вместо зубочисток.
— Какое я кино сейчас видел, сэр, — говорю.
— Пошел на хрен.
— Замечательное кино, сэр. Драки. Танцы. Главный герой — мусульманин. Звать Мухаммед Мухаммед.
— Отстань от меня, сопляк. Иди помой машину, если нечем заняться.
— Знаете, что произошло с Мухаммед Мухаммедом в этом кино? Бедный честный мусульманский труженик, он выдал себя за индуса, чтобы устроиться на работу шофером. И назвал себя Рам Парсад.
Веточка упала на землю.
— А как он умудрился провернуть дельце, знаете? Договорился с охранником-непальцем, которому хозяева полностью доверяли. Платил ему, и все было шито-крыто.
- Предыдущая
- 17/49
- Следующая
