Белый Тигр - Адига Аравинд - Страница 15

• Предыдущая
• 15/49
• Следующая

Бог говорит: Я велик. Я всемогущ. Стань опять моим слугой.

А Дьявол отвечает: Ха!

Лежа под люстрой, я частенько вспоминаю Дьявола, каким его описал Икбал, и сразу на ум приходит крошечный смуглый человечек в мокром френче, карабкающийся по склону к Черному Форту. 

Вот человечек замер, поставил ногу на разрушенный временем крепостной вал, его окружили любопытные обезьяны.

Бог с голубых небес простер свою десницу над равниной и явил человечку Лаксмангарх, и узкий приток Ганга, и все, что лежит за рекой, — миллионы таких же деревень, населенные миллиардом жителей. И Бог спросил:

— Разве этот мир не прекрасен? Разве не потрясает своим величием? Быть моим слугой — разве не достойно благодарности?

И я вижу, как смуглый человечек в мокрой тужурке трясется, точно в припадке ярости, и особым образом выражает свою благодарность за то, что Всевышний создал этот мир именно так, а не иначе. 

Глядя на черные лопасти вентилятора, дробящие свет, я вижу, как человечек во френче еще и еще раз плюет в Господа.

Через полчаса я вернулся в усадьбу Аиста. Мистер Ашок и Пинки-мадам уже ждали меня у машины. 

— Где тебя носило, шофер? — рявкнула Пинки-мадам. — Тебя не дождешься.

— Прошу прощения, мадам, — заулыбался я. — Приношу свои извинения.

— Не будь такой бессердечной, Пинки. Надо же ему было повидаться с родными. Сама ведь знаешь, как во Мраке сильны семейные узы.  

Когда мы отъезжали, Кусум, тетя Лутту и прочие женщины столпились у дороги. В глазах у них стояло изумление — я ведь не извинился за свою выходку.  Кусум показала мне кулак.

Я только газу прибавил.

Мы проехали по рыночной площади. Люди-пауки, как положено, копошились в чайной, рядком выстроились рикши, велосипедист с афишей порно-фильма уже раскатывал туда-сюда. 

Промелькнули купы деревьев, и кусты, и илистые пруды, из которых торчали головы буйволов, пронеслись мимо луга, буйные густые заросли, рисовые поля, кокосовые пальмы, бананы, мелии, разросшиеся баньяны, длиннорогая скотина. Полуголый мальчишка, оседлавший буйвола, вскинул кверху кулаки и весело крикнул нам что-то, мне так хотелось заорать ему в ответ: «И у меня радость! Я не вернусь сюда!»

— Может, сейчас поговорим, Ашоки? 

— Ну хорошо. Понимаешь, Пинки, когда мы ехали сюда, я правда думал, что мы погостим месяца два и вернемся. Я тебя не обманывал. Но... оказалось, в Индии такие перемены. Передо мной открываются такие возможности... не то что в Нью-Йорке. 

— Ашоки, ну что за чепуха.

— Нет, это не чепуха. Далеко не чепуха. Все так стремительно меняется, экономика развивается в таком темпе, что лет через десять здесь будет вторая Америка. И потом, Пинки, здесь мы на полном попечении слуг — шоферов, охранников, массажистов.  Кто в Америке подаст тебе в постель чай со сластями, как подает нам Рам Бахадур? А ведь он у нас уже тридцать лет, он как член семьи, хоть и слуга. Отец подобрал непальца в Дханбаде, он тогда из дома не выходил без оружия, потому что...

Он вдруг замолк на полуслове.

— Пинки, ты видела?

— Что?

— Ты видела, что сделал наш водитель?

— Нет.

Сердце у меня екнуло. Что это я такое учинил и сам не знаю?

Мистер Ашок наклонился вперед:

— Шофер, ведь ты коснулся пальцем века?

— Да, сэр.

— Видишь, Пинки, мы как раз проехали мимо храма, — мистер Ашок указал на оставшийся позади высокий конус, изрисованный переплетающимися змеями, — и водитель...

Он хлопнул меня по плечу:

—Как тебя зовут?

—Балрам.

— ...и Балрам в знак уважения коснулся века. Деревенские такие религиозные. Живущие во Мраке все такие.

Понравилось, значит? Немного погодя я опять поднес ладонь к глазу.

— А сейчас что, шофер? Храмов что-то не видно.

— Э-э-э... мы миновали священное дерево, мадам. Я поклонился ему.

— Ты слышала? Какое благочестие! Как это прекрасно!

Теперь они дружно вертели головами, переводили взгляд с деревьев и храмов на меня и ждали очередного проявления религиозности, а я-то уж старался вовсю, касался век, шеи, ключицы, даже сосков. 

За эту дорогу они вполне убедились, что слуга у них очень верующий, — значит, пару очков у Рама Парсада я отнял!

Въезд в Дханбад оказался перекрыт. Поперек дороги стоял грузовик. На нем стояли люди с красными повязками на головах и выкрикивали лозунги.

Поднимемся против богатых! Поддержим Великого Социалиста! Долой землевладельцев!

Подъехали еще грузовики. Там в кузовах тоже стояли люди, повязки были зеленые. Началась перебранка с красными. Дело, похоже, шло к потасовке. 

— Что происходит? — встревожилась Пинки-мадам.

— Успокойся, — сказал мистер Ашок. — Выборы не за горами, вот и все.

Чтобы вам стало понятно, из-за чего весь сыр-бор, мне надо рассказать кое-что про демократию, ведь вам, китайцам, знаю, она знакома только понаслышке.  Но эту тему я раскрою завтра, Ваше Превосходительство.

Уже 2.44 ночи.

В Бангалоре пробил час извращенцев, наркоманов и предпринимателей!

Его Превосходительству...

А ну их, эти формальности и титулы, правда, господин Цзябао?

Мы уже познакомились, будем накоротке. Да и времени на церемонии у нас, боюсь, нет. 

Сегодня у нас недолгая беседа, господин Премьер.  Я слушал программу по радио про Фиделя Кастро. Он изгнал из своей страны богатых и дал свободу простому народу. Люблю послушать про великих людей.  Только не успел я оглянуться, а уже два ночи! Пришлось выключить приемник. Все ради вас — просто так я не стал бы прерываться. Значит, начнем с того, на чем в прошлый раз остановились. 

О, демократия!

В хвалебной оде, которую вручил вам на память наш премьер, несомненно, имеется большой раздел о расцвете демократии в Индии. Только представьте себе, целый миллиард народу изъявляет свою волю путем свободного, равного и тайного голосования и тем определяет свое будущее... ну и так далее. 

Как я понимаю, у вас, у желтой расы, несмотря на все ваши достижения в вопросах канализации и питьевой воды и на золотые олимпийские медали, демократии как не было, так и нет. Один политик давеча доказывал по телевизору, что в этом-то уж мы, индийцы, вас точно опережаем. Мы не можем похвастаться канализацией, чистой водой и олимпийскими медалями, зато у нас есть демократия.

Если бы мне довелось создавать государство, я бы начал с канализационных труб и только потом занялся демократией и раздачей хвалебных од и фигурок Ганди, но кто ж меня спросит? Убийцу-то? 

Я не противник демократии, господин Цзябао. Вовсе нет. Я многим обязан демократии — даже собственным днем рождения. Я тогда еще колол уголь и вытирал столы в чайной в Лаксмангархе. В один прекрасный день старик-хозяин, не поднимаясь со своего места под портретом Ганди, хлопнул в ладоши и велел всем своим работникам бросать дела и бежать бегом в школу.

За учительским столом сидел чиновник с большим блокнотом и черной ручкой и каждому задавал два вопроса.

— Имя?

— Балрам Хальваи.

— Возраст?

— Не знаю.

— Не знаешь своей даты рождения?

— Нет, сэр. Родителям она была ни к чему.

Чиновник поглядел на меня и сказал:

— Тебе восемнадцать. Сегодня тебе исполнилось восемнадцать. Ты просто запамятовал, правда?

Я поклонился:

— Вы правы, сэр. Память меня подвела. Сегодня мой день рождения.

— Вот и молодчина.

Он сделал запись в своем блокноте и велел мне убираться. Так что свой день рождения я получил от правительства.

И уж конечно, мне исполнилось восемнадцать. Как и всем нам, работавшим в чайной. Возраст, дающий право голоса. Приближались выборы, и хозяин всех нас запродал. Толкнул наши отпечатки пальцев —неграмотным полагалось скреплять отпечатком пальца бюллетень для голосования. Об этом говорил какой-то клиент, а я подслушал. Вот вам и тайное голосование — Партия Великого Социалиста хорошо заплатила хозяину за каждого из нас. 

• Предыдущая
• 15/49
• Следующая