Выбери любимый жанр

Норне-Гест - Йенсен Йоханнес Вильгельм - Страница 35


Изменить размер шрифта:

35

Деспот наткнулся на препятствие. Он брал сотни северных женщин, но не имел по-настоящему ни одной, потому что они не желали его. Чтобы понравиться им, ему надо было переродиться, перестать быть Аттилой. Вот он и пронесся над Европой, как смерч мщения, сметая и сжигая все на своем пути, потому что не мог стать иным. Наконец одна умная и проницательная женщина, дочь бургундцев Ильдико, замыслила его гибель: она притворилась, что желает отдаться ему, – первая добровольная жертва! – и задушила счастливого жениха своими косами в первую брачную ночь!

Долго не могло улечься волнение, вызванное бурей страсти повелителя гуннов. Подоспели новые трагические моменты: встречные волны Азии и Европы, раз придя в движение, не могли улечься, пока не смешались между собой, не разбились друг о друга и не стали вновь самими собой, хотя и видоизменились. Великие, цельные, трагические натуры при этом погибали. Власть золота уничтожала узы дружбы и крови – клад Нибелунгов, – алчные мужчины и женщины, унаследовавшие злобу и свирепость отцов, истребляли друг друга, как повествует Эдда.

Братья вступают
В распрю друг с другом,
Дети их рушат
Кровные узы.
Нет никому
Мира, пощады.
Мир стал жестоким,
Блуд вошел в честь.
Меч и секира
Щиты разбивают.
Вот он, век бури,
Вот он, век волка, —
Скоро мир сгибнет!..

Да, уже в те времена ожидали конца мира!

Гест скитался в вихре кровавых бурь переселения народов. Памятью о них оставалась сага о Вельсунгах – словно завывание ночи за дверьми, когда умолкают дневные голоса.

Свои последние годы Норне-Гест провел в Норвегии, где природа показалась ему свежее и моложе.

Ему по душе была свежесть молодых трав на старых черных скалах; детство как будто приблизилось к нему на старости лет.

Он жил своими воспоминаниями и путался в них, погружался в себя, впадал в забытье, подобно дереву зимой, потерявшему листья. Как далеко ушло лето, как далеко ушли дни юности!

Свои лучшие, ранние воспоминания о том времени, когда он и его подруга Пиль делили дерево с белкой, сливались в его представлении с мифами других поколений – поколений, ушедших так же далеко от своего первоисточника, как и он, и так же смутно помнивших свое прошлое – мифом об Игдрасиле, великом древе жизни.

Само воспоминание похоже на дерево, коренится во времени и растет вместе с ним, становится все больше и пышнее. Чем старее и богаче душа, тем более яркий свет бросает она назад, на то, что было вначале. Вот почему, созревая духом, мы так страстно тоскуем о прошлом, о том, чем обладали, но не умели ценить, пока было время, а теперь уже поздно, все безвозвратно утрачено.

Из древней саги о Норне-Гесте мы узнаем, как он пришел к королю Олафу Трюгвесону и крестился у него незадолго до своей смерти.

Гест принял крещение по совету короля Олафа и потому, что рассказы монахов о будущей жизни показались ему правдоподобными. Гест долго искал что-то по всему свету, а искать-то не надо было так далеко; насколько он понял, искомое было совсем близко, рядом, лишь смерть отделяла людей от него. И недалеко уже время водворения на земле царства небесного – тысячный год близился, а с его наступлением связывали и наступление этого царства. Тогда прекратятся всякие войны и распри, не будет больше убийств, не будет кровопролитий из-за драгоценностей, из-за похищения женщин, не будет ненависти, нужды и горя, беззащитные обретут мир, настанет царство мира и справедливости!

На все эти рассказы Гест кивал головою, свесив подбородок на грудь, глядя долу мудрыми гаснущими очами, – разве это не то же самое, на что и он надеялся? Легко умирать, когда тебе обещают такое дивное царство…

И он вынул из углубления в арфе сохранявшийся там огарок свечи и передал королю, чтобы тот зажег его, а сам лег навзничь и, скрестив руки по указанию монаха, приготовился к смерти.

От свечи оставался лишь небольшой огарок, и он быстро таял. Присутствовавшим в зале свеча казалась самой обыкновенной; ее крохотное пламя тонуло в зареве костра, разложенного на полу и наполнявшего потолок тенями и дымом.

Но когда фитиль догорел и свеча стала меркнуть, всем сразу показалось, что в зале стало темнее и холоднее; многие начали зябнуть, а Гест совсем похолодел, и руки у него застыли. Когда же свеча угасла, он был мертв.

Все заметили, что глаза умирающего в последний мир расширились, словно он узрел новые миры, более ослепительные и величественные, чем солнце; старец улыбнулся, словно увиделся со своими близкими; казалось, что он уже приобщился к вечности за те минуты, пока догорала его свеча; многим хотелось увидеть то, что видел Гест.

Всех молодых и статных воинов охватил ужас, когда смерть приблизилась к Гесту, волосы зашевелились у них на голове; это чувство им суждено было испытать вновь, когда они бросались за борт своей длинной походной ладьи и море смыкалось над их головами.

Король приказал подкинуть дров в огонь; ему тоже стало холодно; отроки расшевелили саженные поленья, пламя вспыхнуло ярче, искры брызнули дождем, и пир продолжался.

35
Перейти на страницу:
Мир литературы