Право учить. Работа над ошибками - Иванова Вероника Евгеньевна - Страница 19
- Предыдущая
- 19/93
- Следующая
— Любимый шут нашего учителя.
Получил бы в ответ сведения, задевающие истину лишь кончиком хвоста. Шут, значит? Пусть будет шут. Как мне советовала Мантия? Нужно позволять людям хоть изредка делать то, что они хотят? Позволю, и с превеликим удовольствием: неприятностей парни получат куда больше, чем я. А мне светят сплошные развлечения, особенно когда увижу на лицах самодеятельных насмешников отчаянное осознание неверно сделанного шага.
Мой проводник ещё раз осмотрел меня с ног до головы и утвердительно кивнул сам себе:
— То-то он всякую чушь нёс... А раз шут, так ему и положено.
Ни прощания, ни извинения, ни предупреждения о необходимости уйти не последовало: парень просто развернулся, лёгким шагом прошёл по террасе и скрылся за одной из боковых дверей. Но если от встреченного в лесу незнакомца я вполне ожидал простонародной грубости, то точно такое же поведение парней, вверенных моему присмотру, несколько удивляло: сначала Мэтт, а за ним и Бэр, не говоря ни слова, вернулись в дом. Хок упустил момент общего отступления, нерешительно переступив с ноги на ногу, и я счёл своевременным и полезным поинтересоваться:
— Мне не рады?
Рыжик, не меняя наклона головы, грозно и, как ему казалось, с ехидцей спросил:
— А что?
Я лучезарно улыбнулся:
— Ничего, ровным счётом! Но раз уж моё появление вызвало на ваших лицах кислую мину, поспешу удалиться: и вам будет веселее, и мне спокойнее.
Поворачиваюсь на каблуках, подставляя под взгляд Хока свою спину. Так, теперь нужно успеть сделать шаг прочь, прежде чем парень поймёт, что это всего лишь игра...
Успел! Мне вслед несётся расстроенное:
— Ты сейчас снова уйдёшь?
— Если немедленно не прогонишь со своей физиономии скорбь, уйду. И больше не появлюсь.
Ровно два с половиной вдоха понадобилось рыжику, чтобы согласиться на мои условия:
— Не сердись, ладно? Мы... нам тоже было несладко.
Занятная деталь. На пути в поместье с парнями что-то произошло? Ох, не нужно было поручать их заботам Хигила... Хотя капитан Егерей — человек, исполняющий просьбы и приказы одинаково точно и споро.
— Несладко, говоришь? — Присаживаюсь на ступеньки крыльца, отставляю корзинку в сторону и хлопаю ладонью рядом с собой: — Ну-ка, рассказывай! Я раздобыл вам самый лучший эскорт, о таком даже короли мечтают, а вы чем-то недовольны!
Хок фыркнул, присаживаясь:
— Да уж, эскорт... Вставать до зари, ложиться затемно и проходить в день пешком не менее полусотни миль — мечта, да и только! Сам бы так мечтал, если нравится.
— Зато жир порастрясли и щёки заимели румяные на зависть придворным красоткам! Причина недовольства только в рвении Хигила? Мне думается, Егерь тут ни при чём. Так в ком же дело?
С минуту рыжик скорбно сопел, почти как Шани, когда я подолгу отказываюсь брать её на руки, потом сухо бросил:
— В тебе.
И почему этот ответ меня не удивляет? Вечно оказываюсь виноват не в одном, так в другом.
— Расплывчато.
Хок оскорблённо повернул голову:
— Да куда точнее-то?
— Видишь ли, любезный мой попутчик...
Нет, мудрствований он не поймёт, нужно придумать способ объяснения попроще. Ага!
Я покопался в сумке, нащупывая монеты, извлёк один из попавшихся в пальцы кругляшков и сунул под нос рыжику:
— Что перед тобой?
— «Орёл».
— А что изображено на повёрнутой к тебе стороне?
Хок пожал плечами:
— Орёл и изображён.
— А на другой?
Простейший вопрос вызвал у парня замешательство, на которое я и рассчитывал. В самом деле, часто ли мы обращаем внимание на вещи, неизменно окружающие нас с раннего детства до глубокой старости? Замечаем ли их малейшие черты? Задумываемся ли над их происхождением и судьбой? Никогда. Иначе я бы получил быстрый и спокойный ответ.
— Вообще-то неважно, что там. Важно другое: мы видим монету с разных сторон, и если плохо помним, как она вообще выглядит, не узнаем, что именно видит каждый из нас, пока... не обменяемся впечатлениями. Теперь понятно?
— Пока я не расскажу, почему мы на тебя злимся, ты не догадаешься, так, что ли? — неуверенно предположил Хок.
— Попал в цель! Конечно не догадаюсь. Даже стараться не буду, чтобы не напридумывать то, чего не было и быть не могло. Итак?
Рыжик глубоко вдохнул, потом столь же глубоко выдохнул.
— Ты... ты такой же, как Рогар.
— Если учесть, что меня многие называют Мастером, да, наверное, такой же.
— Я не об этом! Ты... тоже взял и ушёл, не сказав ни слова, будто торопился куда-то.
Именно торопился. Только и сам об этом не знал, пока... не успел в назначенное место вовремя.
— Мне нужно было уйти.
— Ты бросил нас.
— Я оставил вас на попечение надёжных людей.
— Не спрашивая нашего согласия!
Это верно. Не то что согласия, даже мнения не спросил. Надо было бы действовать иначе, однако... Время никогда не ждёт, пока завершатся вежливые беседы.
— У меня не было такой возможности.
— Было, не было! — Хок зло тряхнул чёлкой. — Когда люди так уходят, они...
— Они? — переспросил я, когда новорожденная пауза достигла совершеннолетия.
— Не возвращаются!
Вот оно что... Трудный случай. Но не безнадёжный.
Я взял рыжика за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза.
— Сейчас я скажу тебе ужасную вещь, возможно, самую ужасную из тех, что ты слышал и ещё услышишь... Люди вольны поступать так, как того сами желают. Так, как считают необходимым. Даже если уходят, чтобы никогда не вернуться. Пойми, у каждого из нас есть право жить своей жизнью. Право, из посягательства на которое рождается рабство. Делить жизнь с кем-то другим должно только по искреннему желанию, потому что цепи необходимости крепче железных. И гораздо тяжелее, поскольку опутывают не руки и ноги, а сердце. Ни Рогар, ни я не можем быть подле вас вечно. И в первую очередь потому, что не хотим брать лишнее от ваших судеб. Не хотим красть ваши сокровища. Даже если вы готовы сделать нам дорогой подарок по собственной воле и с искренней радостью, мы точно так же вправе его не принимать.
Вдох молчания и робкое:
— Но ты... ты хотя бы не будешь выкидывать такой подарок сразу?
— Разумеется, нет. И обязательно поблагодарю дарителей. Но брать или не брать, всё равно решать только мне. Согласен?
Карие глаза, чуть светлее, чем у Борга, но такие же упрямые, пристыженно моргнули, а над нашими головами кто-то хрипловато удивился:
— Мне внук сказал, что приехал шут, а на деле оказалось, что шутами впору зваться всем остальным.
Я поспешил встать, поворачиваясь к невысокому пожилому мужчине, по утреннему холодку закутанному в домашнюю мантию. Ни единого тёмного волоска на голове — все седые, по лицу ручейками разбегаются морщины, потерявшая упругость кожа висит складками по обеим сторонам рта и увесистым кошелем под подбородком, только глаза ещё хранят воспоминания о молодости: живые, серо-зелёные, но слегка испуганные, словно человек постоянно чего-то опасается. Впрочем, со старыми людьми такое бывает: с приближением смерти начинают бояться каждого шороха и всех теней подряд.
— Полагаю, вы — dou Лигмун?
— Он самый. С кем имею честь разговаривать?
— Моё имя Джерон, я...
— Мастер, — не преминул ввернуть Хок, уже оправившийся от потрясений и разделавшийся с обидами.
Саньер уважительно склонил голову в поклоне:
— Для моего дома честь принимать под своей крышей Мастера.
— Не придавайте слишком много внимания этому титулу, dou! От него больше забот, чем выгоды... И буду весьма признателен, если вы не станете всем и каждому сообщать, кто я такой.
Лигмун кивнул, признавая моё право на определённые капризы, но всё же спросил:
— Нирмуну тоже не говорить?
— Нирмун?
— Мой внук. Он встретил вас на дороге и проводил сюда.
Я вспомнил напряжённое лицо желтоглазого парня.
— Не надо. Сдаётся, у него достаточно беспокойств и без моего участия.
- Предыдущая
- 19/93
- Следующая
