Джокер и Палач - Иванов Борис Федорович - Страница 20
- Предыдущая
- 20/112
- Следующая
— Что случилось, папеле? — с тревогой спросил Мордка. — Почему вы так волнуетесь? Вы хорошо поужинали, вы хотели пройтись до реки. Но вместо этого я прихожу и нахожу вас в нашем погребе с вашим старым кейсом и Торой?
— Ты бы тоже так волновался, сынок, если бы узнал, что тобою очень сильно интересуется Лео Байер и его архангелы.
— Но ведь сэр Байер только поговорил с тобой и спокойно ушел... И, по-моему, он вел себя очень почтительно...
— Настолько почтительно, что поставил четырех своих человек присматривать за старым Ари, — отозвался папеле с большой горечью в голосе. — По крайней мере, я вижу четырех. Этот Родни Паркер — я хочу сказать тебе, сынок, — он оказался очень нехорошим человеком. Он нас всех — своих честных партнеров — втравил в такое дело, которым немножко интересуется сэр Байер. А нет ничего хуже, чем заниматься делами, которыми интересуется сэр Байер, сынок. Родни Паркер очень нехорошо сделал нам всем. Я даже думаю, — тут старый Ари перешел на шепот, — что он сделал так потому, что он антисемит!
Мордка тяжело вздохнул. «Вот доживу я до тех же лет, что папочка, — подумал он, — и тоже в каждом прохиндее, который меня надует, буду видеть антисемита... Дайте только дожить, и вы увидите...» Вслух же он согласился с отцом:
— Да, папеле, Родни Паркер — очень нехороший человек. Настолько нехороший, что его убили. Сегодня в обед. Взяли и убили человека, как будто он для этого родился! И говорят, это сделали люди Байера. В доме у этого смешного грека. — Он подумал и добавил: — Или итальянца.
— Перестань болтать языком! — решительно приказал Ари. — И помоги мне наконец поднять крышку!
Речь шла о крышке, хорошо замаскированной в полу подвала. Она скрывала спуск в туннель, промытый обмелевшей теперь подводной рекой. Отсюда можно было пройти в места, где переждать опасность было надежнее, чем по своему адресу. Ари искренне считал, что о туннеле этом люди Закона и люди Страшного Коннетабля не догадываются. Был ли он прав, сказать трудно.
Вид разверстой пасти спуска в здешний Аид вызвал у старика прилив сентиментальности.
— Давай попрощаемся, сын! — сказал он с чувством. — Я уже очень старый человек, и мы можем больше не увидеться.
— Типун вам на язык, папеле! — дрогнувшим голосом молвил Мордка. — Но... Но если вы так сделаете, я хотел бы, чтобы вы меня простили... Я чуть было не совершил великий грех сегодня, папеле...
Глаза его наполнились слезами.
— Говори, сын... — голосом, исполненным подозрения, благословил сына на исповедь старый Ари.
— Я хотел этим вечером пойти в Чоп-хаус и играть там в магические кости...
— Это очень глупо, сын, — сухо сказал Ари. — Для того чтобы играть в магические кости, надо иметь магические монеты. Целых три магические монеты. Не меньше. Или другие магические предметы, которые можно выставить на Игру...
— У меня была магическая монета. Та, которую вы подарили мне на день сорокалетия, папеле...
— Ты очень, очень огорчил меня, сын, — еще более сухо дал оценку намерениям своего отпрыска Ари.
— А остальные две вложил в Игру Рябой Али, — совсем упавшим голосом уведомил его сын. — И, по-моему, одна из них была фальшивой.
— Но ведь Али исповедует веру в Аллаха. Он мусульманин... — не понял его старый Зильберман.
— Суннит, — уточнил Мордка.
— Я прокляну тебя, сын, — уведомил его Ари и стал пробовать носком ботинка, не скользко ли будет спускаться по вырубленным в черной скале ступеням.
— Но Бог не дал нам согрешить, — горячо заверил его Мордка.
— Это хорошо, сын, — дал оценку ситуации старик и приготовился к спуску в здешний филиал Аида.
— Ты не хочешь знать, как он это сделал, папеле? — огорченно спросил Мордка.
— Долго ты будешь отнимать у меня время? — возмутился Ари. — Его и так уже мало осталось у старого Зильбермана.
— Он послал к нам того из братьев, что разбойничают на Трясинах. Того, что тогда — помнишь, три года назад? — загнал в Трясину караван вездеходов с оборудованием для новой больницы? Мы должны были получить за эти вещи хорошие деньги. Ты хорошо помнишь этого человека?
— Их было-таки двое. — Ари хорошо помнил тот случай. — И один вездеход вел твой брат Шлойме...
— А еще один вездеход вел сын Рябого Али — Джибраил, — напомнил отцу обстоятельства дела Мордка. — Всего в караване было шесть машин, шесть водителей и пятеро человек охраны — из Ордена Охраны Путников. Братья Хого-Фого обещали, что если эти люди отдадут им свой груз, свои деньги и свое оружие, то они помогут им выбраться из Трясин. Те им отдали всё, а братья их всех расстреляли из их же пулеметов. Только двое охранников остались живы. По ошибке, наверное. Или они были очень хорошими людьми и Бог сохранил им жизнь... Но ведь и Шлойме был очень хорошим человеком, хотя и играл иногда в карты?
— Это было большое горе для всех нас, сын, — вздохнул отец.
— И для семьи Али тоже, — уточнил Мордка. — Именно после этого случая мы с ним стали лучше относиться друг к другу.
Ари промолчал, поджав губы.
— И вот мы встретили этого человека... — продолжил его сын. — Это было на заднем дворе Чоп-хауса.
— Вряд ли он узнал вас, — подумав, определил старик. — Но вы правильно сделали, что поняли этот знак, который послал вам Бог, и вернулись по домам.
— Он нас не мог узнать, — объяснил ему сын. — Да и мы бы его не узнали, наверное. Но он был сильно пьян и пристал к нам. Нес всякую околесицу. Он, оказывается, был очень огорчен тем, что какой-то хороший человек зарезал его брата на Тракте. Сегодня утром.
— Я знаю об этом, — кивнул Ари. — Я думаю, ему многое простится на том свете. Этому хорошему человеку, я имею в виду.
— Ну и когда мы поняли, кто это... — несколько запинаясь, продолжил Мордка. — Когда м-мы это поняли... То мы... Мы ушли не сразу. Но ушли. Никто не видел... Ну а Хого остался висеть на воротах у Секача. А душа его — гореть в геенне огненной... Я надеюсь, что это так... А потом мы пошли... Я — в синагогу, а Али — в мечеть... Ты простишь меня, отец?
Наступила пауза.
Потом Ари поставил свой кейс на пол и молча положил освободившуюся руку на голову сыну. Другой рукой, левой, он крепче прижал к себе том Торы. Если бы Мордехай осмелился поднять глаза, то увидел бы, что по устам папеле змеится счастливая улыбка. Улыбка отмщения.
Старик чтил Тору. А Тора никогда не советовала, получив по одной щеке, подставлять другую. Человек, которому пришла в голову подобная идея, явился на далекую отсюда Землю много позже, чем была написана мудрая книга.
— Ладно, — бросил Секач, покончив с принесением жертвы божку Пестрой Веры. — Нас сильно отвлекли. А времени у нас почти не осталось. — Он пристроился на краешке своего стола и плеснул виски себе и Мочильщику. — Ты вроде говорил, что у тебя против каждого из игроков есть свой убойный прямо-таки ход... Меня интересует, какой ход у тебя припасен для этого русского приемыша.
Себастьян лукаво ухмыльнулся. Это у него получилось в точности на манер одного из политиков двадцатого столетия — лучики-морщинки легли вокруг его глаз.
— Дело в том, что где-то к концу игры у нас будет возможность схватить этих обнаглевших птенчиков за ручку...
— Неужели этот парень думает, что сможет «передернуть», играя в такой компании? — поразился Секач, как будто Себастьян сообщил ему о какой-то уж и вовсе из ряда вон выходящей непристойности.
— Да нет... — покачал головой Мочильщик. — Правил Гринни не нарушит... Не такой человек. Просто у него одна монета будет кривая...
— Это как? — Секач подлил себе еще виски. — Порченая, что ли?
— А так, — отозвался Себастьян и тоже плеснул себе спиртного. — И магическая, и, однако же, людьми сделанная. Большая редкость, замечу. Такими иногда цыганские маги играют. А строгими правилами их ставить в Игре запрещено. Наравне с фальшивыми. У тех, кого на этом ловят, «все ставки аннулируются и уходят в джек-пот». А самих таких игроков, бывает, что и бьют... Нужен только специалист, чтобы распознать мог. У меня такой есть на примете...
- Предыдущая
- 20/112
- Следующая
