Фенимор Купер - Иванько Сергей Сергеевич - Страница 9

• Предыдущая
• 9/71
• Следующая

В нью-йоркском городском суде рассматривалось дело о наследстве, и в качестве свидетеля в суд был приглашен семидесятилетний фермер Инок Кросби из селения Кармел в штате Нью-Йорк. Около здания городской мэрии, в котором происходило судебное заседание, его узнал один известный в городе гражданин. Он сказал Кросби, что полагал, что тот давно уже нашел свою смерть на поле битвы. Войдя вместе с Кросби в зал заседания суда, он во всеуслышание объявил, что перед собравшимися находится не кто иной, как «подлинный Гарви Бёрч из романа Купера». Все происшедшее нашло широкое освещение на страницах нью-йоркских газет.

Через несколько дней Кросби был приглашен в театр Лафайетта, в котором шла постановка «Шпиона», и представлен публике как «настоящий шпион из романа». Собравшиеся зрители устроили ему бурную овацию. Вернувшись на свою ферму, Кросби отправил в газету «Джорнел оф коммерс» письмо, которое и было напечатано 21 декабря 1827 года. «С моей стороны было бы ненужной сдержанностью, если бы я не выразил мою признательность гражданам Нью-Йорка за их внимание, оказанное мне во время последнего посещения города. И особенно благодарю руководство театра, пригласившего меня на представление спектакля под названием «Шпион». Представление доставило мне истинное удовольствие».

Как видим, Кросби в письме в газету никак не связывал себя с героем романа и пьесы. Купер в то время жил в Европе и никак не реагировал па сообщения нью-йоркских газет о И. Кросби. В 1828 году в Нью-Йорке вышла небольшая книга некоего Г.Л. Барнума, озаглавленная «Шпион без маски, или Мемуары Инока Кросби, он же Гарви Бёрч, герой Повести о нейтральной территории г-на Купера. Подлинное описание секретных поручений, которые он выполнял для своей страны в годы революционной войны. Рассказано им самим со множеством интересных фактов и эпизодов, никогда раньше не публиковавшихся». Книга содержала посвящение Джеймсу Ф. Куперу, эсквайру, чье «перо первым обессмертило предмет этих мемуаров».

В 1831 году эта книга вышла вторым изданием и привлекла внимание Купера. В одном из своих писем из Парижа он писал в марте: «В Америке появился наглый негодяй, утверждающий, что он-то и является прототипом моего шпиона. Он даже написал книгу, чтобы подтвердить свои претензии. Я никогда раньше не слышал о нем, пока не увидел рекламу его книги. И я не прочь воспользоваться возможностью, чтобы рассказать, что послужило толчком к созданию образа моего героя. Но интересуют ли публику такие вещи?»

В марте 1849 года Купер написал для нового издания «Шпиона» предисловие, в котором рассказал о своих встречах и беседах с мистером X (так он называет Джона Джея) и еще раз подтвердил, что ничего нового о сходстве своего героя с тем или иным реально существовавшим лицом он сообщить не может. В августе 1850 года он последний раз возвратился к этой теме в одном из своих писем. «Никогда не видя публикации г-на Барнума, па которую вы ссылаетесь, я не могу высказать своего мнения о ее правдивости. Мне ничего не известно о человеке по имени Инок Кросби. Я никогда вообще не слышал его имени, пока по возвращении из Европы не увидел его в сочетании с именем героя «Шпиона». История этой книги изложена в предисловии к последнему изданию».

Американские историки подтверждают, что Инок Кросби действительно был одним из тайных агентов Джона Джея. Однако современный американский исследователь жизни и творчества писателя Джеймс Франклин Бирд придерживается того мнения, что претензии Кросби на сходство с Гарви Бёрчем не имеют под собой никакой почвы.

После выпавшего на долю «Шпиона» всеобщего успеха Купер решает всерьез заняться литературой и намеревается перебраться с семьей в Нью-Йорк, чтобы быть поближе к своим издателям. Вспыхнувшая летом 1822 года в городе эпидемия желтой лихорадки задержала этот переезд, и Куперы обосновались в удобном нанятом доме только осенью. По улицам Нью-Йорка еще свободно разгуливали свиньи, но этот быстро растущий город уже не без оснований претендовал на роль национального и даже международного центра. Совсем недавно, когда Джордж Вашингтон прибыл в город, чтобы вступить в должность первого президента США, в Нью-Йорке насчитывалось менее 30 тысяч жителей, в том числе примерно 2 тысячи рабов. По переписи 1820 года население уже превысило 123 тысячи человек. Нью-Йоркский порт соперничал с бостонским, в городе успешно развивалась промышленность и торговля, здесь издавалось несколько газет и журналов. Конечно, литературным и интеллектуальным центром страны по-прежнему оставался консервативный Бостон, но уже сам факт, что в Нью-Йорке поселился первый романист Америки, привлекал к городу взоры читателей всей страны.

Купер любил Нью-Йорк, он называл его «прекрасным, огромным и великодушным» городом. Он теперь был не только своим человеком в среде нью-йоркских интеллектуалов, но и центром небольшого кружка литераторов, регулярно собиравшихся в задней комнате известного в городе книжного магазина Чарльза Уайли. Купер охотно принимал участие в городских общественных мероприятиях, будь то выставка картин, скачки лошадей или торжественная встреча приехавшего из Франции генерала Лафайета. Его репортажи об этих городских событиях печатались на страницах местных газет «Пэтриот» и «Нью-Йорк Америкен». «Он излучал такую свежую надежду, такой мощный порыв и особенно такой чисто американский энтузиазм, который свидетельствовал не только о личной славе, но и о национальной чести» – так характеризовал Купера этого периода один из его знакомых.

Но за этой блестящей внешней стороной жизни ставшего известным писателя скрывалась другая – преисполненная тревог и неустроенности. К этому времени полученное после смерти отца наследство было израсходовано. Отцовские земли сначала были заложены и перезаложены, а затем резко упали в цене и были распроданы за бесценок для уплаты долгов.

Занятия литературой пока что не приносили серьезных доходов. Долги росли, кредиторы не унимались. Дело дошло до того, что осенью 1823 года нью-йоркский шериф описал за долги все домашнее имущество Куперов, и только благодаря счастливой случайности оно не было продано с молотка. Несколько лет все доходы Купера уходили на оплату долгов. Он хотел уехать в Европу, но об этом нечего было и думать, пока не рассчитается с долгами. Тем не менее он, жена и дети начинают изучать французский язык.

Финансовое положение писателя не могли поправить и европейские издания его книг, так как издатели в Европе не были связаны юридическими договорами со своими американскими коллегами. Требовалось сначала издать книги в Англии, а затем уже в Америке, где его права как американского гражданина охранялись законом. Но сделать это можно было лишь при условии, что сам он также будет проживать в Европе.

Все эти проблемы, усугублявшиеся затянувшейся ссорой с тестем, очень беспокоили Купера. Он становился раздражительным, его мучили головные боли, находили приступы меланхолии. И тем не менее он продолжал работать над новой книгой. Как известно, одна ласточка весны не делает. Так и появление первого типично американского романа Купера, несмотря на его успех, не привело к тому, чтобы другие американские писатели сразу же стали писать на сугубо американские темы на американских же материалах. Известный американский историк Генри Кэбот Лодж (1850–1924) отмечал в 1884 году в статье «Колониализм в Америке», что в первой четверти XIX века «…Первым шагом американца, вступающего на стезю литературы, было притвориться англичанином для того, чтобы получить одобрение – нет, не англичан, – своих собственных соотечественников».

Но Купер и свой новый роман создавал на типично американском материале, и в центре его были типично американские герои. Действие его нового романа происходило «в самом сердце штата Нью-Йорк», в обширном краю, «…где высокие холмы чередуются с широкими оврагами, или, как чаще пишут в географических книгах, где горы чередуются с долинами». Роман получил название «Пионеры, или У истоков Сасквеханны».

• Предыдущая
• 9/71
• Следующая