Имя Зверя - Истерман Дэниел - Страница 8
- Предыдущая
- 8/95
- Следующая
Они вместе возвращались к машинам — Майкл и Пол по обе стороны от матери, держа ее под руки. Рядом с ними она казалась крошечной, ее поредевшие седые волосы упорно выбивались из-под шляпы. За ними вместе с Анной шла Кэрол, соблюдая дистанцию. Уходя, они слышали, как дождь равномерно стучит по деревянной крышке гроба.
— Ваш отец никогда не любил дождь, — произнесла мать. — Он часто говорил, что нам нужно вернуться в Египет. Ну, теперь-то мы этого не сделаем.
— Мама, он бы никогда никуда не уехал, — сказал Майкл. — Ты же знаешь, как ему нравилось здесь.
Она кивнула.
— Он был одинок, — прошептала она. — Очень одинок. Никто никогда не навещал его. Почти никто.
Назад они ехали молча. Кэрол угрюмо смотрела в окно. Когда она обращала взгляд на Майкла, он отворачивался. Он знал, что она пытается заставить его почувствовать вину: за то, что ушел от нее, жил отдельно, отказался закрывать глаза на ее неверность. Длинная машина мрачно фырчала, везя их к маленькому дому в Хедингтоне. Сколько в мире разных смертей, сколько способов похорон...
Когда они оказались в доме, Пол отвел Майкла в сторону:
— Послушай, Майкл, так неудобно, что ты упорно не замечаешь Кэрол. Она сделала такое усилие, чтобы быть здесь сегодня. По крайней мере, подумай о маме.
— Это тяжело, Пол. И совсем не просто. Ты сам это знаешь.
— Я знаю только то, что ты должен решить проблему, но, похоже, не слишком упорно ищешь решение.
— Тебе легко так говорить. Ты ничего не знаешь о браке.
Пол покраснел и опустил глаза. Из гостиной слышались приглушенные голоса. Все отчаянно пытались быть вежливыми, делать хорошую мину, не думать о том, что было у всех на уме.
— Не надо напоминать мне, Майкл. Это такая тема, от которой священники стараются держаться подальше. Хотя я и священник, но ты мой брат, и поэтому я должен попытаться. Когда-то ты любил Кэрол. Мне это известно лучше, чем кому-либо. Ты никогда не пробовал рассказать мне о ней, о том, какая она чудесная. Вы жили вместе как муж и жена пятнадцать лет. Наверняка этого времени для супругов достаточно, чтобы научиться мириться со взаимными слабостями. Я знаю, что Кэрол может быть трудным человеком, но наверняка...
— Пол, я разлюбил ее в первый же год. К тому времени, как мы разошлись, я уже так долго ее ненавидел, что даже не мог вспомнить, на что походила моя любовь к ней. Видит Бог — если бы я нашел кого-нибудь еще, я бы бросил Кэрол гораздо раньше.
Пол нахмурился:
— Ты знаешь, что я не могу тут ничего сказать, Майкл.
Трудно говорить о любви с собственным братом, если он священник. Майклу всегда казалось непросто назвать своего младшего брата «отец» или считать его кем-то иным, чем ребенком, которого он знал, как будто они так и не стали взрослыми или выросли вдали друг от друга. Время течет. Бог отделяет от нас жизней, которые мы знали. А может, мы разделяем их сами, из-за скуки, или надежды, или склонности к самоубийству. Майкл вздрогнул.
— Ты не можешь ничего сказать как священник? Или как мой брат?
— Пожалуйста, Майкл, давай не будем начинать сначала. Ты знаешь, что мы все равно ни к чему не придем.
— Значит, как брат. Я не хочу твоего благословения. Я хочу твоего понимания.
Пол поднял брови. Он больше был похож на отца, чем его брат. Хотя он и был младшим, но из них двоих казался старшим. Его волосы были очень светлыми, глаза холодными, без напряжения, присущего Майклу, вокруг них к щекам и лбу протянулись морщинки — не лучики радости, а следы годов учебы и сосредоточенных молитв. Следы интеллекта и веры. Пол Хант был иезуитом по воспитанию и человеком по мыслям.
— Моего понимания? — переспросил он. — Ты хочешь сказать — моей любви?
Майкл безмолвно взглянул на брата. Затем он мягко кивнул.
— Да, — сказал он. — Думаю, да. Наверно, я хотел сказать — твоей любви.
Пол, похоже, принял решение. Он шагнул вперед и обнял Майкла. Затем, расстроившись, заплакал. Майкл обнимал его, как будто каким-то необъяснимым образом его младший братишка превратился в неуклюжего мужчину в черных одеяниях, как будто посреди игры в «верю — не верю» их шутливая мрачность превратилась в настоящие слезы и в горе, копившееся всю их жизнь.
Слезы Пола постепенно перешли в тихие всхлипывания. Он осторожно отстранился, не глядя на Майкла, как будто смущенный тем, что его застали врасплох в момент слабости. Временами, подумал Майкл, его брат носит свой священнический наряд как доспехи, так, как иные доктора носят белые халаты, а солдаты — эмблемы полка. Пол был иезуитом, священником высокого интеллекта, хорошо образованным и много размышляющим. До своего назначения в Каир он провел несколько лет в Ватикане, работая в государственном секретариате. Какими бы ни были его слабости, он уже давно научился скрывать их.
— Прости, — пробормотал он наконец.
— Тебе не за что извиняться, — прошептал Майкл. — Хотелось бы мне чувствовать то же, что и ты.
Пол не ответил.
— Пойдем в сад, — сказал Майкл. — Яхочу подышать воздухом. Кажется, дождь кончился.
Проходя мимо кухни, они услышали сводку новостей по радио. Число погибших на Кингс-Кросс достигло ста девятнадцати и, судя по всему, могло сильно возрасти в следующие несколько недель, когда скончаются от ран другие жертвы взрывов. Пол остановился, прислушиваясь, прежде чем выйти в дверь. Похоже, передача сильно заинтересовала его.
Когда они оба были маленькими, сад казался им огромным неисследованным царством. С тех пор он почти не изменился. Старая беседка по-прежнему криво висела на поржавевшем столбе, над дальней стеной все так же нависало дерево, вдоль теплицы, как всегда, стоят ряды глиняных горшков. Может быть, перемены начнутся теперь, когда умер отец? — подумал Майкл. Может быть, это событие, которое тридцать лет назад казалось бы вселенской катастрофой, сорвет листья с деревьев, выдерет траву и превратит наконец сад в руины?
А может быть, по-настоящему перемена произошла в них самих в юности, когда они обратили свою энергию с лужаек и темных вечнозеленых кустов на внешний мир? Сейчас сад казался гораздо меньше, гораздо теснее. Они с Полом прошли к беседке и вошли в нее, как мальчишки, прогуливающие уроки. Но сегодня они прятались не от школы, а от смерти.
Пол говорил об отце, Майкл слушал. Поток воспоминаний и сражений. Некоторые случаи Майкл помнил, другие в свое время скрывались от него, или он сам держался от них в стороне. В сырой беседке, наполненной запахом гниющих листьев, их отец на мгновение вернулся к жизни.
— Майкл, ты ведь никогда не знал его толком, верно?
Майкл покачал головой.
— Но ты старался его узнать, правда? Мне кажется, ты очень старался. Поступив в армию, служа своей стране, все такое. Ты пытался походить на него.
— Наверно, да. А может, пытался ему понравиться. Но мне это не удалось. Я поступил не в тот полк, стал заниматься разведкой, перешел в СИС. Он не был доволен ни одним из моих поступков.
— Я думаю, Майкл, он был гораздо больше доволен тобой, чем ты подозреваешь. Он немного завидовал тебе, ты это знаешь?
Майкл озадаченно взглянул на брата:
— Не могу себе вообразить.
— Тем не менее это так. У тебя были мозги, ты занимал те посты, которых добивался, как офицер ты пользовался известностью.
— Я всегда считал, что отец презирал военных с мозгами.
Пол засмеялся:
— Это была маска, всего лишь маска. Я думаю, ваши отношения испортились главным образом потому, что ты никогда не подозревал, каким он был притворщиком. Ты принимал его слишком всерьез, Майкл. Он любил тебя разыгрывать, а ты глотал наживку с самоубийственной настойчивостью. Нет, он восхищался тобой. При мне он часто хвастался твоими успехами. — Пол заколебался было, но добавил: — Он так никогда и не понял, почему ты ушел из разведки, вскоре после того как получил кабинетную работу в Лондоне. Мы тоже этого не могли понять.
Майкл посмотрел брату в глаза:
— И ты?
— Ты же ничего не объяснял.
- Предыдущая
- 8/95
- Следующая
