Имя Зверя - Истерман Дэниел - Страница 13

• Предыдущая
• 13/95
• Следующая

Майкл снова остановился.

— Том, она знает про тебя. Кто ты такой, чем ты занимаешься.

— Конечно, знает, старина. Она очень проницательна и повидала жизнь.

— Она знает, что ты нас познакомил. Я сомневаюсь, что она собирается надолго увлечься бедным, но честным ученым педантом.

— Я этого и не ожидаю. Но это не имеет особого значения. Она не любит, когда западные люди вмешиваются в египетские дела, но она достаточно реалистично мыслящий человек, чтобы понимать, что нам нужно держаться друг друга. У тебя есть законные причины поближе познакомиться с ней. Вот и все, чего я прошу.

— Ты ожидаешь, что я стану ее любовником?

— Послушай, Майкл, ты знаешь меня лучше, чем прикидываешься. Я такими вещами не занимаюсь. Насколько тесной станет ваша дружба, зависит исключительно от вас.

— И кроме того, ты хочешь, чтобы я заодно поискал Манфалути?

— Я этого не говорил.

— Но тебе бы этого хотелось.

— Да, конечно, если ты выйдешь на какой-нибудь след. — Том ненадолго замолчал. — Майкл, насчет другого дела. Ответ мне нужен побыстрее. Когда мы сможем поговорить?

Майкл вздохнул. На Нью-Оксфорд-стрит под звон пустых банок и громкие бессмысленные крики маршировала толпа пьяниц.

— Не волнуйся, Том. У меня достаточно времени. Я думаю улететь в Каир в среду и хочу получить полный инструктаж перед отъездом.

Последняя воля полковника Рональда Ханта была оглашена в понедельник утром его адвокатами, Эфраимом, Рэйнбоу и Гиллеспи. Их офис находился на Сент-Джайлс, сразу за Паси-Хаусом, в здании, которое выглядело так, как будто у него должны были быть кожаные заплаты на локтях, если бы у него были локти.

Маленькая и притихшая группа людей состояла из Майкла, его матери, Пола в твидовом пиджаке и свитере, Анны, ее мужа Эндрю и их сыновей-подростков. Майкла тревожило, что может появиться Кэрол, и что еще хуже, она могла воспользоваться возможностью устроить сцену. Оглашение воли покойного — подходящий случай, чтобы излить всю желчь, накопившуюся за долгие годы и скрываемую внешней благопристойностью, а Майкл знал, что Кэрол никогда не нужно было особого повода, чтобы выставить на всеобщее обозрение свои эмоции.

Бенджамин Эфраим представлял собой человека, старавшегося внести диккенсовскую струю в унылую жизнь провинциального адвоката. Он уже почти достиг такого состояния. Его комната, уставленная стеллажами с книгами, тускло освещенная, с потертыми кожаными стульями с салфеточками, могла служить декорацией к очередной телепостановке «Холодного дома». В ней царила атмосфера каштанов и пудингов, старых глиняных трубок и сладкой вишневки в красных графинах. Сам Эфраим явно принадлежал к числу самоуглубленных эксцентриков, которые любят появляться на публике, одевшись в викторианские костюмы, с таким видом, будто они ищут Шерлока Холмса или Николаса Никльби, чтобы дать им какое-то поручение.

Траурным голосом он огласил завещание пункт за пунктом. Оно было недлинным и не содержало никаких сюрпризов. В тесном гардеробе жизни Рональда Ханта не нашлось никаких скелетов, а если они и были, он хорошенько скрепил их нитками и сургучом, чтобы они не могли греметь костями и пугать детей. Большая часть денег — то немногое, что осталось от них, — отходила к вдове до конца ее дней. Небольшие подарки полковник оставил внукам. Завещание не меняло ничьей жизни. Это была очень незаметная смерть, с самыми обыкновенными последствиями. Трое детей обменялись рукопожатиями с Эфраимом и покинули его кабинет, едва ли более богатые, чем входили в него, и такие же печальные.

Они вместе перекусили у «Рэндольфа» — семья, которая больше не была семьей. По каким-то причинам разговор перешел на любовь. Они говорили о ней по очереди, как о чем-то, что можно найти, выиграть или завоевать, что можно сохранить или потерять, как состояние, как награду за доброту, веру или терпение. Майкл ничего не говорил, слушая их болтовню, их предположения и догадки. Он знал, что если заговорит, то только смутит их, да, возможно, и себя.

Сейчас он понимал, что любовь — это совсем иное, ее не купишь, не приобретешь и не завоюешь, она не приходит как результат терпеливых молитв или длительного вожделения. Она спускается, простая и бесформенная, откуда-то с высоты, полностью поглощает и сжигает тебя, никому не подвластная, неуправляемая и таинственная. И когда она посетит тебя, поселится в тебе, ты уже никогда ничего не сможешь сделать, чтобы изгнать ее.

— Дорогой, что с тобой?

Его мать встревоженно глядела на него через стол. Все приступили к десерту. Майкл заметил, что едва притронулся к своей тарелке.

— Я в полном порядке, мама. Я просто... задумался.

— Ты чем-то озабочен весь день.

— Извини. Я не хотел тебя тревожить.

— Дорогой мой, почему бы тебе еще немножко не пожить дома? Тебе нужно отдохнуть. Зачем тебе так скоро возвращаться? Я уверена, что ты можешь найти себе замену.

— Да, Майк, — сказала Анна, всегда готовая поддержать любой проект матери. Только она одна по-прежнему называла его Майком. — Оставайся. Мы так редко тебя видим. Мальчикам редко выпадает возможность пожить вместе с дядей. Верно, мальчики?

Ребята послушно кивнули и вернулись к рисовому пудингу. Майкл привез им из Каира кинжалы с серебряной чеканкой, но они проявили к подаркам только вежливый интерес; красота не трогала их сердец, их манили компьютерные игры и видео.

Майкл покачал головой.

— Извини, — повторил он. — Это невозможно. Я обещал кое-кому, что вернусь в среду. Одному другу. У него есть для меня важная работа.

Пол резко поднял глаза. Он выглядел обеспокоенным.

— Майкл, это случайно не Том Холли?

— Пол, пожалуйста, не за ленчем.

— Ладно, отложим это. Но я вернусь в Каир на следующей неделе. Позвони мне, хорошо? Обещаешь?

Майкл кивнул.

После ленча они расстались. Анна и Эндрю отправились домой, мальчики вернулись до конца дня в школу. Пол сказал, что отвезет мать домой.

— А ты, Майкл? У тебя ведь больше нет никаких дел?

— Если вы не возражаете, мне бы хотелось немного побыть одному. Я приеду домой попозже.

Когда они ушли, он нашел такси и попросил отвезти его на кладбище, где был похоронен отец. У него не имелось особых причин навещать могилу вскоре после похорон, кроме того, что завтра он уезжал из Оксфорда и хотел воспользоваться шансом попрощаться в одиночестве.

За воскресенье ветер разворошил цветы на могиле. На простом деревянном кресте был написан номер участка и имя его обитателя. Майкл долго стоял, пытаясь соединить бесформенную земляную насыпь с отцом, каким он его помнил. Он испытал потрясение, обнаружив, как мало у него сохранилось воспоминаний, как трудно ему вспомнить лицо отца, его голос и привычки. Он старался угодить ему и так ничего и не добился. Все внимание отца неизменно привлекал Пол — Пол с его призванием, Пол с его неприятием военной службы. Майкл не мог назвать это любовью, не думал об этом как о любви.

Как будто из ниоткуда появилась похоронная процессия, медленно двигаясь мимо рядов могил к тому месту, где он стоял. Он заметил свежую яму рядом с могилой отца, кучу земли около нее, ожидающую очередного обитателя. Когда первая машина оказалась рядом, он отошел и направился к выходу.

Когда он вышел с кладбища, кто-то открыл дверь машины, остановившейся напротив выхода. Майкл уже повернул на тротуар, и в этот момент чей-то голос тихо позвал его по имени. Оглянувшись на машину, он увидел, что дверца по-прежнему открыта и водитель глядит в его сторону, поджидая его. Он перешел через дорогу.

Она ничего не сказала. Ей не нужно было слов. Майкл молча сел в машину рядом с ней, глядя на нее, не веря своим глазам, не в силах остановить происходящее. Ему казалось, что если он скажет хоть слово, заклинание будет разрушено и она растворится в воздухе, оставив его таким, каким он был мгновение назад — одиноким, без воспоминаний, пытающимся вернуться в то место, которое больше не существует, которое, возможно, никогда и не существовало.

• Предыдущая
• 13/95
• Следующая