Формула гениальности - Алимбаев Шокан - Страница 3
- Предыдущая
- 3/66
- Следующая
Через некоторое время мать позвала их к столу.
– Ну, как спал, Наркесжан? – спросила она сына, зная, что он поздно лег ночью.
– Вроде выспался, – ответил Наркес.
Шолпан налила себе чай и стала завтракать. Лекции в институте иностранных языков, где она работала преподавателем французского языка, начинались в восемь с половиной часов утра. Наспех выпив две пиалы чая и вставая из-за стола, она обратилась к Наркесу:
– Ну, дорогой, желаю, чтобы все у тебя прошло удачно.
Наркес молча кивнул. Оставшись с матерью, они не спеша позавтракали, беседуя на темы, далекие от предстоящего эксперимента. После завтрака Наркес стал собираться на работу. Оделся, подошел к зеркальной стене в коридоре. Внимательно посмотрел на свое отражение. Лицо не выглядело утомленным, несмотря на бессонную ночь.
Наркес надел пальто, обернул шею широким красным шарфом и натянул меховую шапку. Увидев в зеркале мать, наблюдавшую за его сборами, мягко улыбнулся.
– Желаю тебе удачи, – напутствовала мать, провожая сына до двери. – Позвони, если выберешь время.
– Постараюсь, – улыбнулся Наркес и вышел.
Погода на дворе стояла чудесная. Было начало марта. Ярко светило солнце. В последние дни очень потеплело. И хотя грязный, ноздреватый снег на улицах и на тротуарах еще не таял, но чувствовалось, что весна не за горами.
Немного пройдя перед домом, Наркес оглянулся. Мать стояла у окна. Только она одна знала, какой путь прошел он до сегодняшнего дня, до сегодняшнего эксперимента.
В январе у них умер отец. После смерти отца Наркес привез мать из родных мест в Алма-Ату, надеясь, что с ним ей будет легче, чем с другими детьми. Все еще не пришедшая в себя полностью после тяжелого потрясения, вызванного смертью мужа, она находила время думать и о нем, Наркесе. Кто измерит всю глубину материнской любви? Наркес махнул матери рукой и, пройдя немного в глубь двора, спустился в подземный гараж. Через несколько минут из подземелья мягко выкатилась длинная белая «Балтика», плавными и обтекающими формами похожая на огромную гоночную машину. Наркес выехал со двора, свернул на улицу с широкой аллеей посередине и через некоторое время выехал на проспект Абая.
В Институт он приехал к девяти. Не поднимаясь к себе, сразу же направился в клинику, расположенную тут же, во дворе. Поднявшись на второй этаж, прошел к послеоперационным палатам. На посту пожилую русскую женщину сменяла молоденькая девушка-казашка. Поздоровавшись с медсестрами, Наркес спросил:
– Анна Николаевна, как Баян спал ночью?
– Спал хорошо, Наркес Алданазарович, и чувствует себя неплохо. Жалоб никаких нет, – добавила она.
– Хорошо, – поблагодарил Наркес.
Тут подошел Капан Кастекович Ахметов, опрятно и модно одетый сухощавый мужчина среднего роста лет тридцати семи-восьми. Он работал заведующим лабораторией экспериментальных исследований биополя человека и был одним из лучших психоневрологов Института. За ним прочно укрепилась репутация экстрасенса и весельчака-острослова.
– Сперва было слово, – шутливо, как всегда, и высокопарно произнес он знаменитую фразу.
– Сперва было деяние, – скорее серьезно, чем шутливо, ответил Наркес.
– И слово предшествовало деянию…
– Сказанное слово уже было деянием, – невозмутимо парировал Наркес, готовый отразить сколько угодно словесных Выпадов.
– Сдаюсь! – улыбнулся Ахметов, Они крепко пожали друг другу руки.
– Ты позволишь мне присутствовать сегодня в исторический момент на историческом сеансе? – с улыбкой и по-дружески спросил Капан Кастекович.
– К сожалению, нет, – медленно и твердо, как всегда, ответил Наркес. – На этот раз учебного представления не будет. Эксперимент очень сложный, буду проводить его наедине с пациентом.
– Желаю удачи. Я думаю, что все будет хорошо.
– Спасибо.
Ахметов отошел.
Наркес вышел из клиники и, пройдя широкий двор, вошел в здание Института. Поднявшись на лифте на четвертый этаж, прошел в свой кабинет. Юная девушка в приемной, сидевшая за секретарским столом, слегка приподнялась с места при его появлении.
– Здравствуйте, Наркес Алданазарович, – серебристым голосом произнесла она.
– Здравствуйте, Динара.
Девушка поступила на работу недавно, после окончания школы, и очень гордилась тем, что работала рядом с великим ученым-нейрофизиологом.
В кабинете Наркес снял верхнюю одежду, прошел к столу и, нажав на кнопку, вызвал секретаршу.
В дверях показалась Динара.
– Всем, кто будет меня спрашивать, говорите, пусть звонят попозже. Я в клинике и буду очень занят.
Девушка молча кивнула и вышла.
Наркес решил собраться с мыслями перед необычным сеансом. Через двадцать минут он вышел из кабинета и пошел в клинику. На втором этаже он остановился около поста дежурной медсестры и попросил ее привести Баяна Бупегалиева из одиннадцатой палаты в кабинет гипноза. Затем пошел по коридору дальше. У двери с табличкой «Тихо! Идет сеанс гипноза!» остановился, открыл ее. В комнате было как всегда затемнено. Кровати, заправленные чистыми простынями, с чистыми наволочками на подушках, ласкали глаз белизной и уютом. У каждой кровати стояли невысокие и небольшие по объему аппараты для электросна. На них лежали полукруглые никелированные пластины с металлическими присосками. Наркес достал из шифоньера, стоявшего в углу, белый халат, надел его и присел на стул у небольшого столика. Сделал какие-то пометки на бумаге. Неслышно отворилась дверь, и в кабинет вошли медсестра и Баян. Медсестра молча взглянула на Наркеса, докладывая без слов, что поручение выполнено, и также молча вышла.
Войдя в затемненную комнату с белоснежными простынями на кроватях, в которую не проникал ни один звук из внешнего мира, Баян сразу почувствовал себя в атмосфере покоя. Наркес подошел к нему и негромко, шутливо спросил:
– Ну, как, спать не хочешь?
Юноша принял шутку и мягко покачал головой.
– Это ничего, – так же негромко произнес, улыбаясь, Наркес. – Ложись вот на эту кровать, – указал он на ту, которая была поближе. – Верхнюю простыню сними, потом накроешься ею.
Он подождал, пока юноша разулся, снял верхнюю курточку больничной униформы, вытянулся на кровати, накрылся сверху белой простыней, подтянув ее к подбородку, и сказал:
– А теперь постарайся расслабиться.
Юноша закрыл глаза, стараясь лучше расслабиться, и в то же время внутренне приготовился к священнодействию.
– Повторяй про себя словесные формулы, которые я буду тебе говорить, – сказал Наркес и негромко, но требовательно стал медленно произносить:
– Я совершенно спокоен.
Юноша повторил про себя формулу.
– Я хочу, чтобы моя правая рука стала тяжелой.
Через несколько секунд добавил:
– Хочу, чтобы моя правая рука стала тяжелой.
Юноша непроизвольно пошевелил под простыней правой рукой.
Наркес не стал делать ему никаких замечаний и по-прежнему негромко и монотонным голосом продолжал:
– Чтобы моя правая рука стала тяжелой.
– Моя правая рука стала тяжелой.
Юноша, все больше и больше успокаиваясь, медленно повторял про себя словесные формулы.
– Правая рука стала тяжелой.
Юноша чувствовал, как медленно тяжелеет рука.
– Правая рука тяжелая.
Наркес знал, что все тело и особенно конечности юноши налились тяжестью.
– Я совершенно спокоен.
– Я хочу, чтобы моя правая рука стала теплой.
– Хочу, чтобы моя правая рука стала теплой.
Юноша почувствовал, что рука начинает теплеть.
– Чтобы моя правая рука стала теплой.
– Моя правая рука стала теплой.
Тепло медленно разливалось по всей руке.
– Правая рука стала теплой.
– Правая рука теплая.
Правая рука Баяна вся стала теплой.
– Я совершенно спокоен.
– Сердце бьется спокойно и ровно.
Состояние покоя все больше и больше охватывало юношу.
– Сердце бьется спокойно и ровно.
Негромкий и требовательный голос властно подчинял сознание. По ровному дыханию юноши Наркес видел, что им овладело состояние дремы.
- Предыдущая
- 3/66
- Следующая
