Мурзик - Исаков Дмитрий - Страница 28
- Предыдущая
- 28/47
- Следующая
– Чемоданы, – сказал Мурзик. – Бабка наверное забыла!
– Вряд ли, – засомневался я. – Она была с клюкой, и два чемодана никак не могла нести, тем более они вон какие здоровые!
– Давай посмотрим, что там внутри?
– А вдруг там бомба?
– У тебя кругом одни бомбы.
– Ты самая мощная. Секс-бомба.
– Гнус!
– Сама гнусиха, – не сдавался я и, взяв стоящий около нее чемодан, положил его себе на колени и открыл.
Внутри лежали аккуратно сложенные женские вещи, а сверху был целлофановый пакет с какими-то документами. Я достал из него лежавший первым чей-то паспорт и раскрыл.
– Мурзик, смотри, это же твой паспорт! – удивился я, прочтя первую страницу. На второй странице была Мурзилкина фотография.
– 26 июля 1960 года, – прочел я дату рождения, – Да ты теперь моя ровесница. И выдан он в 1977 году, как и мой, только почему-то в Воркутинском УВД. Слушай, ты что, сидела что ли?
Мурзик попыталась выхватить у меня паспорт, но я не дал и, пролистав его, наткнулся на графу семейное положение.
– Ха! Ты замужем! – воскликнул я, увидев штамп ЗАГСа. – И тут по-русски написано, что я твой законный супруг.
Последнее известие, видно, придало решительности Мурзилке, и она все-таки выхватила у меня этот чудесный документ, но просмотреть его не успела, так как над нами раздался строгий голос:
– Попрошу ваши документы.
Перед нами стоял сержант милиции с двумя мужчинами в штатском, на рукавах у которых алели повязки с надписями «Патруль нравственности», а за их спинами маячила наша знакомая бабка.
Я взял у Мурзика паспорт и отдал сержанту.
– А остальные? – спросил он.
Я быстро сориентировался и протянул ему пакет.
– Так, посмотрим, что вы за птицы, – строго сказал блюститель и начал вслух читать: – Отметка о выезде из Воркуты есть, отметка о прибытии в Москву – тоже есть, справка о прививках имеется, отпускное удостоверение – есть, разрешение на въезд в Москву – есть, направление в гостиницу имеется, справка с места работы – есть, справка об уплате квартплаты тоже есть, талоны на питание – есть, справка о наличии денег есть. Ого, неужели это правда, что на севере так много платят?
– Как работаем, так и платят, – изрек я, не веря своим ушам.
– И все книжки об уплате членских взносов имеются? Так вы еще и члены «Патруля»? И не успели приехать в Москву, а уже нарушаете.
– Простите, а что здесь происходит? – подала голос Мурзилка. – Что вам от нас надо?
Милиционер усмехнулся.
– Это я вас хочу спросить, что здесь происходит? С виду вроде бы приличные люди, не пьяные, в браке состоите, а в общественных местах ведете себя неприлично – целуетесь.
– Вы у этого бугая проверьте документы! – Подала голос бабка. – Уж больно он одет не по-дорожному! В таком виде в Москву не приезжают! Небось она от мужа улизнула и сразу к этому. Развратники!
Милиционер опять усмехнулся и как бы нехотя спросил у меня:
– А правда, хоть в сопроводиловке и сказано, что отпуск проводится вдвоем, и чемоданов у них два, может, чем черт не шутит, муж этой гражданки куда-нибудь отлучился, а вы этим воспользовались? А ну-ка предъявите свои документы и если это так, то мы с вами прославимся, – обернувшись к дружинникам, сказал он. – Давненько в газетах не печатали ничего подобного о нашем образцовом городе!
Моя рука инстинктивно потянулась к левому накладному карману варёнок, где лежал мой родной паспорт, но я вовремя одумался.
«Там же московская прописка. И нет штампа о браке, а только одни штампы о разводах», – пронеслось в моей голове, но вспомнив, что нас должны страховать, я решительно, хотя и со страхом, открыл второй чемодан, достал из него точно такой же пакет с документами и отдал его милиционеру. Тот бегло просмотрел паспорт, и высказавшись в том смысле, что «Не будет тебе, бабка, сенсаций!», все же стал просматривать остальные документы.
– Ого, да ты еще и орденоносец! Смотри-ка, «За Доблестный труд», а этот за поимку особо опасного преступника! – с уважением поглядел на меня сержант.
Дружинники тоже переглянулись, бабка спряталась за их спину и выставила палку, но больше всего удивилась Мурзик и начала с интересом смотреть на меня. Я засмущался и передернул плечами, как бы говоря, что всякое бывает.
– На беглого зека облаву делали? – поинтересовался один из дружинников.
– Ага! – подтвердил я и кивнул на Мурзика. – А теперь вы мне мешаете его конвоировать куда надо.
Все дружно засмеялись, и сержант вернул нам документы:
– Молодцы! – сказал он. – Но это все же не дает вам право нарушать общественный порядок.
– А его никто и не нарушал, – освоившись сказал я. – Моей жене попала в глаз соринка, и я ее доставал, а эта гражданочка нам помешала.
– Врет он все! – взвизгнула бабка. – Я сама видела, как они целовались.
– Ага, и тут же плакали от счастья, а не от соринки, – ехидно сказал я, обратив внимание собравшихся на заплаканное лицо Мурзика. – Старая женщина, а не знает, что посторонние предметы из глаза надо извлекать за неимением хирургического инструмента языком. Вы что, предлагаете мне грязными пальцами заносить в глаз инфекцию?
Бабка аж присела от осознания своего дурацкого положения, и еще более злобно вылупилась на меня, открыв рот и жадно хватая им воздух, набираясь сил для отпора этой гнусной клеветы.
Но я не дал ей его еще больше открыть и продолжил:
– А чем беспокоить честных людей, лучше разобрались бы с этой так называемой старушкой. По какому это праву она сквернословит и обзывается?
– Это ты мне грозился?! – задыхаясь от злости закричала бабка.
– Как я вам «якобы» грозил – никто не слышал, – парировал я, – а вот как вы меня обозвали «бугаем», а нашу здоровую и крепкую семью – «развратниками» – все слышали.
– Было такое, – сказал сержант и строго посмотрел на скандалистку.
Дружинники расступились и встали по ее бокам. Бабка от этой несправедливости зашаталась, и они ее подхватили под руки. Сержант достал свисток и, приготовившись засвистеть, дружелюбно сказал:
– Не надо так волноваться, суд выяснит, и если за вами нет других грехов, может и проявит к вам снисхождение.
Услышав про суд, Мурзилка вцепилась своими когтями мне в руку, что сделала совершенно напрасно, так как я сам не дурак, и эта перспектива меня тоже не особо прельщала. Как можно спокойней я сказал:
– Ребята! А ну ее! Давайте не будем до конца портить нам начало отпуска. Что с нее возьмешь? Это же ходячий пережиток. Пусть живет.
– Ну, если вы не настаиваете… – медленно сказал сержант, – Но все равно я не могу ее так просто отпустить. Ведь она на самом деле сквернословила?
Я незаметно ущипнул Мурзика и та, скривившись в кокетливой улыбке, промяукала:
– Мы ее прощаем. Она больше не будет, – и злобно посмотрев на бабку, нежно промурлыкала: – Бабушка! Вы ведь больше не будете?
Бабушка что-то там невнятно пропердыкала (хотя у меня и хронический насморк, но сделала она это, кажется, с большим чувством), но сержант был непоколебим:
– Ладно, только ради вас я пойду на это. Но в КПЗ она все же до вечера посидит и хорошенько подумает, как в следующий раз отвлекать нас от охраны правопорядка. Тащите ее, ребята, и пусть молит своего Бога, что нарвалась на добрых людей, а то бы шить тебе, бабка, носки задарма до самой смерти.
Когда они удалились, Мурзик ледяным от ужаса голосом произнес:
– Не нравится мне здесь.
Я нервно достал сигареты и твердо сказал:
– Надо сматываться отсюда!
Мурзик механически взяла из пачки сигарету и попыталась у меня прикурить, но я вовремя сообразил, что курение в общественных местах женщинам, возможно, запрещено, быстро выхватил у нее сигарету и бросил ее в стоящую рядом с лавкой урну. Мне очень хотелось нагадить здесь прямо посреди улицы, но за бросание мусора в местах общественного пользования вместо штрафа могли припаять, чем черт не шутит, пару лет каторги.
- Предыдущая
- 28/47
- Следующая
