Акулу еще не съели! - Исаков Дмитрий - Страница 27
- Предыдущая
- 27/46
- Следующая
Когда же кому-то захотелось провести конкурс на лучший рисунок, то самым прекрасным единодушно был признан портрет миссис Пэтрофф. И не удивительно!
Тридцатипятилетняя Оксана Петрова была в зените женской красоты и своей мягкой статью и среднерусским спокойным очарованием буквально околдовывала и завораживала всех без исключения мужчин.
Ее огромные васильково-дымчатые глаза излучали одновременно сразу две совершенно несовместимые для здравого европейского разума вещи наполненные непостижимым смыслом: неправдоподобную и доступную лишь богам мудрость и доброту с языческой страстью и девичьим милым лукавством!
В одном-единственном взгляде соединить материнскую заботливую строгость и юного бесшабашного бесенка могла лишь эта загадочная и недоступная гиперборейская Венера!
Увидев ее впервые, м-р Хаггард в буквальном смысле остолбенел, словно от удара молнией, до того она была красива и так непохожа на всех окружавших его женщин. И вследствие такого впечатления от жены м-ра Пэтроффа, в м-ре Хаггарде безмерно росло уважение к самому м-ру Пэтроффу. И в самом деле, какими же необычайными достоинствами должен обладать мужчина, чтобы владеть безраздельно такой женщиной?!
Этой Акуле Империализма было невдомек, что для этого достаточно было быть порядочным и добрым, каким, несомненно, и был м-р Пэтрофф.
"Эх, махнул бы не глядя все свое барахло (включая жену) на эту богиню, — с русской тоской и буржуазной завистью подумал бедный м-р Хаггард, — но, к сожалению, это невозможно. Впрочем, у них есть шестилетняя дочь, так что, когда подрастет мой Томми, заложим программу в стратегический компьютер и устроим им ненавязчивое знакомство. Это единственный шанс прикоснуться губами к этому божественному созданию. Я думаю, невестка не откажет в поцелуе своему любимому свекру. А тещу как бы заодно облобызаю!" — и, охваченный радостным предчувствием этой дальней, но радужной перспективы, он с интересом включился в следующий конкурс на лучший шарж.
Шаржи, благодаря встроенным в пластины компьютерам, были мультиплицированы, и все искренне смеялись по очереди над каждым следующим приключением изображенных на них героев, в которых без труда узнавали сами себя.
Лучшим был признан шарж на вздремнувшего генерала. На рисунке он задорно храпел, лежа кверху пузом на склоне холма. В это время к нему подкрались юные дамы и стали его раздевать. Генерал на это отреагировал причмокиванием и облизыванием губ и, не просыпаясь, стал приставать к девицам (при помощи синтезированного компьютером голоса) с риторическими замечаниями: «Мамочка, я не хочу с тобой играть, дай мне поспать перед боем!», или: «Мамочка, обратись с этим вопросом к моему адъютанту!»
Таким макаром его раздели догола и начали облачать уже в предметы женского туалета: огромные кружевные панталоны, корсет, чепчик и туфли на шпильках.
На чепчик прикрепили козырек и кокарду от фуражки, на корсет, который никак не хотел сходиться на животе, нацепили все (то есть много) генеральские ордена, поверх всего одели портупею с аксельбантом и огромной саблей (покажи ее современному генералу, он бы долго соображал, что это за селедка!), а на туфли пришпилили шпоры.
Потом каждая из шалуний со знанием дела крепко поцеловала его, оставляя «дэ факто» по всему лицу следы губной помады (не обойдя вниманием лысину), и, выстроившись в ряд по росту, стали ждать его благосклонного пробуждения.
Для того чтобы это ожидание не превысило разумные пределы, самая юная из них элегантно и шаловливо пощекотала у него в носу травинкой. Генерал на этот легкий флирт ответил бравым чихом, милостивым пробуждением и приятным удивлением при виде столь почетного караула.
Сделав им ручкой, он мельком взглянул на часы. Не заметив, что они женские, генерал ужаснулся, вскочил и вприпрыжку побежал принимать парад своих доблестных войск, не забыв вернуться и пригласить дам следовать за ним.
И вот кульминация…
Войска построены во-фрунт, каски блестят, на лицах солдат отражено мужество и решительность. Подъезжает генеральский экипаж, и из него выходит сам генерал со своей свитой.
Солдаты стойко крепятся, чтобы не прыснуть, и едят глазами почетный эскорт; генерал обходит войска, выпятив грудь (под корсетом, естественно) и, оставшись довольным выправкой своей армии, гаркает пискливым (хорошо поставленным) голосом:
— Здорово, молодцы!
А те, как положено, отвечают ему:
— Здравия желаем, ваше превосходительство!
Но вместо троекратного «Ура!» из их раскрытых глоток несется задорное ржание. Им звонко вторят дамы и, задрав юбки, начинают отплясывать канкан, а генерал, довольный собой, поглаживает себя по животу, помадой на солнце сверкая…
Вот какой веселый шарж!
Одна юная, а значит еще непочтительная к старости гостья, отсмеявшись, тут же предложила осуществить это действие в натуре, но м-р Хаггард ловко отшутился, сославшись на нереальность быстро достать для этого саблю и босоножки сорок пятого размера!
Получив такой грубый и негалантный отказ, избалованная вниманием особь, пардон, особа потребовала сатисфакции в виде веселой музыки.
Гости ее поддержали, и м-р Хаггард пошел им навстречу и объявил (по подсказке информатора, естественно):
— Сегодня у нас в гостях сверхпопулярнейший, малоизвестный и находящийся в подполье, запрещенный во всем мире и его окрестностях, только что вернувшийся из-за границы нашей области, камерный диксиленд «Террариум» во главе со своим бессменным вдохновителем и автором текстов Пьером Присыпкиным, известным в широких кругах неформальной общественности под псевдонимом Майкл Массажная Щетка!
Взору гостей предстал легендарный коллектив. Он был облачен в лучшие костюмы, надеваемые только по великим праздникам на работу нищими на паперть.
Мэтр был длинноволос и сутул и светился блаженной улыбкой юродивого.
В одной руке у него было заказное, коллекционное банджо, а другой он плавно поводил над головой, выпятив два пальца на манер старообрядцев (кто не знает, объясняю: сей знак глаголет«вива!», прошу не путать с «козой» металлистов).
Вдоволь благословив всех присутствующих своей дланью, он интригующе прохрипел:
— Я — водитель трамвая!
На что его последователи ответили энергичными хлопками и улюлюканьем.
Когда восторги утихли, Майкл Прищепкин изрек:
— Я в этот гимн вложил философию своего бытия, наперекор толпы презренья!
После чего вдарил по струнам и под аккомпанемент расстроенных трещоток и гнусавых флейт монотонно завыл:
Я — водитель трамвая!
Что грохочет по улицам сонным!
Но трамвай мой ведет
Поводок — электрический провод!
Мимо окон, что свыклись
И не видят мое отраженье,
Сотни раз промелькнувшее в их диафрагмах!
Хватит сладко дремать!
Я возьму руль, которого нет
И направо сверну
Там, где рельсы свернули налево!
И асфальт затрещит,
Подчиняясь колесам стальным!
А на улице тихой
Проснутся деревья,
Удивленно глядя
На невиданную колесницу
Мне плевать, что нельзя!
И что мне говорят каждый день!
Я хочу изменить свой маршрут
И увидеть другие углы тех домов,
Что сумел разбудить
И забрызгать гудроном!
Я добился всего, что хотел!
Только жаль, что повис токосъемник -
Он больше не нужен!
С последним аккордом Пьер Расческин, мотнув головой, отпустил слушателям прощальный поклон, так что волосы упали ему на грудь, и начал пятиться, увлекая за собой своих сотоварищей, что явилось знаком его скромности и английского воспитания. (На самом деле это была его давняя привычка — удаляться раньше, чем начнут бить.)
— Какой скромный и очаровательный молодой человек! В его глазах есть нечто демоническое! — воскликнула миссис Хаггард и захлопала в ладоши, — Но я ничего не поняла из того, о чем он пел.
- Предыдущая
- 27/46
- Следующая
