Выбери любимый жанр

Мистификация - Ирвинг Клиффорд - Страница 64


Изменить размер шрифта:

64

После недельной работы пришла пора подводить итоги. Финальная часть биографии Хьюза – жизнь в Лас-Вегасе и на Багамах, поездки в Мексику, последняя большая любовь к Хельге, которую Ховард попросил переименовать в Ингу, – все это надо было напечатать. Введения, дополнения и изменения к уже сделанным восьмистам восьмидесяти двум страницам я передал в "Макгро-Хилл". Оставалось только продумать окончательную форму вступления и подать Ховарду на подпись. Самую большую проблему представляло мое собственное вступление к книге, из которого "Лайф" собирался сделать статью на пять тысяч слов. Нужно было включить краткую историю наших встреч, описать, каким образом биография постепенно преобразилась в автобиографию, упомянуть проблемы, с которыми я столкнулся при ее издании, и лаконично передать свое собственное впечатление о Ховарде как человеке.

– Нужен жизненный материал, – подчеркнул Роберт Стюарт. – Читатели хотят знать именно это. Ты собираешься показать текст Хьюзу?

– Так, дань вежливости. По контракту я могу говорить все, что мне вздумается. Никакой цензуры.

– Потрясающе. Ты расскажешь во всех подробностях о той поездке в Мексику, совместном поедании бананов в Пуэрто-Рико и о том человеке с палкой, что следил за твоим домом в Палм-Спрингс.

– Помпано-Бич, – поправил я.

– И сокращенную историю Дика. Не вздумай ее выбросить.

– Как можно! – согласился я.

Кроме всего прочего, я добавил кое-что к описанию нашей последней встречи во Флориде. В аэропорту меня якобы встретил Джордж Гордон Холмс, тот самый человек, который забрал у меня рукопись в Лос-Анджелесе, когда Ховард был слишком болен, чтобы прийти на встречу. Он втолкнул меня в машину, завязал глаза и повез на север, как я догадывался, в Палм-Бич. У какого-то частного дома с меня сняли повязку. Мой герой лежал в постели, еще более худой, чем обычно, бледный, задыхающийся – кислородная установка поставлена за кроватью, – упорно сражающийся за свою жизнь. Будучи слишком больным, чтобы прочесть всю рукопись целиком, он, тем не менее, дал ей свое последнее благословение и попрощался.

– Я не смогу с тобой больше видеться, по крайней мере, в течение долгого времени. Узнав, что мы вместе с тобой, Клиффорд, сделали эту книгу, они будут на меня охотиться, преследовать повсюду, выйдут на меня через тебя. Я не могу этого допустить! Ты понимаешь? Не знаю, сколько еще протяну, но хочу прожить свои оставшиеся дни в мире и покое. Так что я удалюсь. Очень далеко.

Прощай, Ховард, было здорово познакомиться с тобой. Мы встретимся снова в лучшем мире.

* * *

Все выходные я проработал в номере с отличной системой кондиционирования, но и тогда, и позднее меня бросало в жар при одной мысли о человеке, работающем в Нью-Йорке, – об эксперте, нанятом "Лайф". Он проверял одно из тех писем, которые я написал Хэрольду Макгро. Я делал его в большой спешке, но в запасе у "Лайф" было только одно оригинальное письмо Хьюза, не слишком богатый материал для сравнения. Я оттягивал момент истины сколько мог, пока наконец в понедельник утром не решил, что держать меня в неведении и далее просто непростительно, поэтому позвонил в Нью-Йорк Альберту Левенталю. С тех пор как я перестал звонить за счет издательства, там не имели понятия, где я нахожусь, поэтому Левенталь, как обычно, беседовал со мной с большой неохотой. Из-за нашей одиссеи шпиономания проникла на все уровни "Макгро-Хилл". Однако на этот раз я предлагал информацию, хотя и прибавил:

– Будь осторожен с телефоном. Мне пришлось приехать сюда по желанию Октавио. Возможно, линия прослушивается.

– Ты его видел?

– Он одобрил предисловие. Но он болен. – Я вкратце изложил байку о поездке вслепую неизвестно куда.

Альберт спросил, не беспокоится ли Хьюз по поводу предстоящего анонсирования, я засомневался, громко закашлялся и ответил, что ни в чем не уверен.

– Но ты же видел его. Как это понимать – "ты не уверен"?

– Альберт... – Я старался быть деликатным. – Строго между нами. Он... слушай, я же сказал, что он болен. Не хотелось бы вдаваться в детали по незащищенной линии. Он многого не понимает, достучаться до него довольно сложно. Понимаешь?

– Больше ни слова, – ответил Альберт. – Я понял. В любом случае, официальное заявление мы делаем завтра в час дня.

Он прочитал мне несколько изменений, а затем переключил на Беверли.

– Мы получили заключение от эксперта, – сказала она. – Думаю, тебе захочется узнать его мнение. Нет никаких сомнений: письмо действительно от Октавио. Он сказал, что отличия – одно на миллион.

Я фыркнул:

– Мне следовало удивиться?

– Слушай, я всего лишь подумала, что тебе будет небезынтересно это узнать.

– Мне и было, Бев. Прости, не сдержался. Думаю, теперь вам всем в Нью-Йорке будет немного легче.

– Мы никогда не сомневались, – настаивала она, – но это может пригодиться, если возникнут какие-нибудь проблемы после заявления.

– Какие могут быть проблемы?

– С Октавио? – Она искренне рассмеялась. – Не забывай, я прочла его автобиографию и знаю, на что способен этот человек. Он может отрицать, что вообще когда-либо встречался с тобой.

На это я мог ответить лишь долгим смехом, который означал только одно: лично я в этом сомневаюсь, но все возможно, и обещал позвонить Беверли в среду, через день после объявления, в том случае, если возникнут проблемы.

Я написал короткую записку Нине, чтобы она больше не волновалась, и дал понять, что кризис миновал.

* * *

В среду днем я стоял на балконе, бездумно уставившись на ряды шезлонгов, окружавших бассейн. Я определенно ошибся отелем. Комната была просторной, светлой, прохладной и вполне подходящей для работы, но шум возни в бассейне проходил даже сквозь закрытые стекла террасы. По вечерам какой-то дикий оркестр оглушал своими ритмами. Круглолицый молодой человек из Нью-Йорка плескался на мелководье, перекидывая волейбольный мяч через низко натянутую сетку с криками: "Эй, Джули, давай отбивай!" На шезлонгах возлежали крашеные блондинки и немолодые чиновники, попивали колу, намазывались маслом какао, терпеливо ждали, пока солнце выглянет из-за тучи и сделает их красивыми и загорелыми. А наверху, на моем островке Ховарда Хьюза, посреди груды бумаги с текстом и замершей в ожидании печатной машинки, я внезапно ощутил одиночество. "У них своя правда, – подумал я, – у меня своя". И если моя зиждется на грандиозном обмане, то от этого не перестает быть правдой. Балансировать на острие ножа, как, например, в данную минуту, – такая же реальность, она ничем не отличается от той, ради которой живут люди подо мной, укрытые слоем блестящей загорелой кожи. Я не ощущал ни стыда, ни презрения, вообще ничего.

Сидевшая на дальнем краю бассейна высокая, неожиданно миловидная блондинка вытянула ноги в ластах и со знанием дела прикрепила за спиной аппарат для дыхания под водой. На ней был костюм для подводного плавания, зеленый, как кожа крокодила. Она меня заинтересовала, так как подходила к этому бассейну не больше меня самого. Затем тучный молодой человек вынырнул из воды прямо около ее ног, взбалтывая воду. Девушка скрестила руки на груди и начала говорить с парнем, и тогда до меня дошло, что она профессиональный инструктор. Я вернулся к машинке, думая об окончании отношений с Ниной и о том, что Эдит ждет меня на Ибице, а работа идет плохо.

Чуть позже я спустился поплавать. Океанский прибой был слишком сильным, пришлось окунуться в бассейне, выныривая только затем, чтобы схватить глоток воздуха, но с приятным чувством напряжения во всем теле. Гибкая блондинка в зеленом костюме как раз запихивала свое подводное обмундирование в ярко-оранжевую сумку. Я находился от нее всего в нескольких шагах.

– Вы этим занимаетесь для развлечения или заработка?

Она показала мне свою карту. Ее звали Анна Бакстер, профессиональный инструктор подводного плавания в "Аквафан дайверс". У нее были приятные голубые глаза и голос с мягкими южными интонациями. Мне всегда хотелось обучиться дайвингу, так что после двадцатиминутной прогулки я поднялся в свою комнату и вернулся с сорока долларами наличными в качестве аванса за курс в четыре урока, который должен был проводиться в бассейне. Мы назначили занятие на девять часов следующего утра, и она записала мое имя в маленькую голубую записную книжку.

64
Перейти на страницу:
Мир литературы