Семейная жизнь весом в 158 фунтов - Ирвинг Джон - Страница 21
- Предыдущая
- 21/54
- Следующая
Всегда холодно, если встаешь с постели в три или четыре часа утра. Обычно, поцеловав на прощание Эдит, я тащился вниз. Ее дыхание всегда было немного кислым от сна, сигарет и вина, это был терпкий запах, как запах самой постели, и он всегда возбуждал меня. Внизу Северин вытряхивал пепельницы, споласкивал стаканы, загружал посуду в моечную машину. Разговаривать ему никогда не хотелось, даже просто сказать «спокойной ночи» не мог. Однажды, когда, судя по его судорожным движениям у раковины, я понял, что одевался слишком долго, он предложил мне взять с собой банку холодного пива. «Помогает прохаркаться», – сказал он.
И я шел домой к Утч, чье дыхание было сладким и до тошноты фруктовым. Наша кровать обычно была вся разворочена, матрасы чуть ли не на полу. И тогда уже я рысью бегал по дому – не вытряхивая пепельницы, а собирая огрызки яблок и хвостики от груш, сырные корки и шкурки салями, виноградные косточки и бутылки из-под пива. А ведь он прекрасно знал, как ненавижу я, когда едят в спальне! «Но и ты ведь знаешь, как он не любит, когда Эдит курит, – говорила Утч. – По его словам, ты оставляешь по всему дому пепельницы, дымящие, как печные трубы».
Некоторое преувеличение. Он был еще и маньяком-филофонистом, и его явно приводило в бешенство то, как я обращался с грампластинками. Он всегда сначала вкладывал их во внутренние конверты, так что получалось, что ты дважды должен вынимать каждую пластинку и дважды вкладывать обратно.
– Он думает, ты нарочно портишь его коллекцию, – сказала Утч.
– Также как с этими чертовыми формочками для льда, – сказал я ей. – Он ругает Эдит за то, что мы не заполняем их снова, господи боже. Мы пользуемся льдом, чтобы охладить вино, а он хочет, чтобы формочки заполнялись в ту же секунду, как только лед в них кончается.
– А вы так спешите, что даже не можете заполнить формочки? – сказала Утч.
– Господи Исусе! – воскликнул я.
Когда в эти предрассветные часы я видел Утч, распростертую на кровати, погруженную в себя, пылкую и истомленную, меня притягивала и она сама, и та страсть, которую, как я предполагал, Северин пробуждал в ней. Я подходил к Утч, всякий раз поражаясь желанию – в третий или четвертый раз за ночь.
Иногда она мне отвечала тем же, будто аппетит ее тоже не знал предела, будто запах Эдит исходивший от меня, возбуждал ее и делал наши знакомые тела по-новому волнующими. Но часто Утч стонала в ответ и говорила: «О боже, я не могу, ну пожалуйста, я больше не могу. Принеси мне стакан воды!» И она тихо лежала как раненая, боящаяся кровотечения, глаза ее выражали испуг, она прижимала мою руку к своей груди, пока не засыпала.
Эдит говорила, что, как и я, чувствовала желание, когда Северин ложился наконец в постель; она хранила для него тепло в том месте постели, где лежал я, и не могла заснуть, представляя его с Утч, хотя он подолгу ходил взад-вперед внизу уже после моего ухода. Когда он ложился, она мурлыкала и нашептывала ему что-то; ей нравилось его нюхать. А ведь мы находились в том возрасте, когда тело, становясь зрелым, пахнет уже не столь сладостно. «Секс-носы» – как-то назвал нас Северин.
Но Северин забирался в постель, как солдат, ищущий уюта в сыром окопе. Прежде всего ему требовалось очистить комнату от бокалов, формочек для льда, пепельниц, свечей. Эдит говорила, что все это он трогал брезгливо, как заразу. Потом целомудренно укладывался на свою половину постели; когда Эдит касалась его, он как будто съеживался. Она терлась об него, а он старался не вдыхать ее запах. Застенчиво, обиженно она отодвигалась и спрашивала:
– У тебя что, был неудачный вечер?
– А у тебя удачный?
– Я хочу знать, как было у тебя.
– Нет, ты не хочешь. Тебе это все равно.
Вот так. Конечно, он не всегда бывал так откровенно мрачен, но он мог извратить самые искренние эротические поползновения. («Ты чудно пахнешь», – сказала ему Эдит однажды. «А ты воняешь», – ответил он.)
Но надо признаться, что у него бывали моменты, когда чувственность наших отношений возбуждала его и прекращала его юношеские метания. Впрочем, эти моменты случались так редко, что я прекрасно помню их все наперечет. К примеру, мы однажды вместе проводили уик-энд на Кейп-Коде в доме матери Эдит. Были только вчетвером, без детей: их мы успешно сплавили. Стоял конец сентября, и огромный дом был наполнен солнцем и прохладой. Большинство жителей, подобно матери Эдит, уже переселились обратно в Нью-Йорк или Бостон.
Мы выехали на машине Северина так рано, что прибыли еще до ланча. Конечно, Эдит и Северин хорошо знали это место, но именно Утч первая оценила нашу изолированность и уединенность, она первая разделась догола на пустом, обдуваемом ветром пляже. Я заметил, как посмотрела на нее Эдит. Вернувшись в дом, обе обнаженные женщины еще рассматривали друг друга, а Северин принялся за приготовление паэльи. Я вскрывал свежих устриц на закуску. Все как бы невзначай прикасались друг к другу и очень шумели. Северин клешней омара попытался схватить Утч за попу. В белом поварском переднике, надетом на голое тело, он стоял, положив одну руку на стройное бедро Эдит, а другую – на полное округлое бедро Утч. Руки его двинулись вверх, и он сказал мне:
– Нью-йоркское филе гораздо более постное, чем среднеевропейское, но хороший повар может приготовить их одинаково вкусно.
– И все же вкус будет разный, – сказал я.
– Да здравствует разница! – сказала Эдит и положила руку Северину под передник, где, помимо всего прочего, наткнулась на руку Утч.
Я угостил Эдит устрицей. Я угостил устрицей Утч. На мне были шорты, и Эдит расстегнула на них молнию; Утч стянула их вниз и сказала Эдит:
– Почему эти мужчины прячутся от нас?
– Я – повар, – сказал Северин, – просто не хочу, чтобы что-нибудь подгорело.
– А я вскрываю устриц, одно неверное движение руки…
Внезапно Эдит обняла Утч за бедра.
– Ты такая монументальная, Утч, просто потрясающе! – воскликнула она, в ответ Утч обняла ее.
– Действительно, после меня это нечто, – добавила Эдит, оглянувшись на Северина.
Он пыхтел и шипел у плиты. Потом поднял передник и стал им обмахиваться. Своей широкой разлапистой рукой Утч провела по животу Эдит.
– Ты такая длинная, – сказала она с восхищением. Эдит засмеялась и притянула к себе Утч. Ее макушка доходила лишь до шеи Эдит. Утч с удивительной легкостью подхватила Эдит на руки.
– И ты совсем ничего не весишь! – воскликнула она.
– Утч может и меня поднять тоже, – сказал я.
С низким всхрапом Утч подхватила меня, и Эдит посмотрела на нее обеспокоенно.
– Боже, Утч, – сказала Эдит.
Северин снял свой передник и обмотался связкой сосисок. Он прислонился к Эдит, она взвизгнула и отпрыгнула, ощутив кожей прикосновение холодных, гладких сосисок.
– О господи, Северин…
– У меня целая связка членов для тебя, дорогая, на выбор, – сказал он, а итальянское кушанье за его спиной уже начало дымиться и попыхивать.
Когда Северин и Утч снова пошли купаться, мы с Эдит занялись любовью на длинном вельветовом диване в гостиной. Потом мы лежали там сонные, а Северин с Утч пришли просоленные океаном, с прохладной кожей; они дрожали. Их вид вызвал и у меня желание искупаться, но Эдит не хотела. Все же я спрыгнул с дивана и голый побежал через бледно-зеленую лужайку и дальше по песку, который был еще теплый от накопленного за день солнца. Вечерело. Вода обжигала; я орал как безумный, но мой голос слышали только чайки. Я помчался обратно домой, где меня ожидало столько плоти.
Когда через террасу я прошел в гостиную, все еще освещенную солнцем, то понял, что никто особенно по мне не соскучился. Я предусмотрительно ушел в кухню и согревался у кастрюль Северина, пока они не закончили. Все трое! Позже Утч мне рассказала, что, холодные и трясущиеся, они примостились на диване рядом с Эдит, которая гостеприимно раскрыла свои объятия, не испугавшись холода, и им было приятно исходившее от нее тепло. Она прильнула к Утч и целовала ее, а Северин гладил и трогал их обеих. Неожиданно Утч оказалась под ними, Северин целовал ее рот, Эдит тоже целовала ее глубоко-глубоко. Утч почувствовала, что кончает, и захотела ощутить Северина внутри себя. Эдит была не против и поддерживала голову Утч; потом она прильнула к ее губам, их языки нежно ласкали друг друга, а Северин в это время довел Утч до оргазма. Утч сказала, что тогда Эдит тоже чуть не кончила. Потом наступила очередь Эдит, и поскольку Северин все еще был возбужден, он лег на Эдит, а Утч, в свою очередь, поддерживала ее голову. Северин быстро кончил и откатился в сторону. Но Утч знала, что Эдит еще надо помочь, и она помогла. Эдит была такая легкая, что Утч спокойно могла манипулировать ее телом; она приподняла ее за бедра, подставила под них свои плечи и стала слегка дотрагиваться языком там, где Эдит была влажнее и солонее самого океана. Когда Эдит закричала, Северин накрыл ее рот своим. Я услышал лишь короткий вскрик, прежде чем скворчащая на плите еда вновь завладела моим вниманием. Потом в кухне рядом со мной появился Северин, и шедший от него запах переборол запах устриц. Он подтолкнул меня в сторону гостиной.
- Предыдущая
- 21/54
- Следующая
