Четвертая рука - Ирвинг Джон - Страница 18
- Предыдущая
- 18/79
- Следующая
— Значит, вы торько что вернурись с Фириппин? — спросил очередной японский чиновник.
— Нет, но оттуда только что вернулся мой чемодан! — рассердился Уоллингфорд.
— Ну, тогда все понятно! — радостно воскликнул чиновник — У них там собаки, которые наркотики вынюхивают, часто ходят на сумки пассажиров! — Патрику послышалось «сходят с ума от инжира», но смысл сказанного он уловил: филиппинские служебные собаки от души помочились на его одежду!
— Но почему они выбрали именно мой чемодан?!
— Этого мы не знаем, — сказал чиновник — Но так иногда сручается. Нужно же собаськам где-то пописать, не правда ри?
Совершенно обескураженный, Уоллингфорд рылся в чемодане, надеясь обнаружить хоть одну рубашку и брюки, от которых не слишком разит собачьей мочой. Затем весьма неохотно отослал остальную одежду в прачечную, заклиная приемщика не терять и не «красть не туда» хотя бы эту одежду, ибо она у него последняя.
— Так другая тоже не потерярась! — снова завопил японец. — Ее просто не туда порожири! (На этот раз он не прибавил даже «простите, сэр»!)
Сознавая, какой от него исходит аромат, Патрик без особой радости отправился на конференцию в одном такси с Эвелин Арбутнот и всю дорогу сидел, самым неприличным образом от нее отвернувшись.
— Вы вправе сердиться на меня, — мягко сказала Эвелин, — но вам не кажется, что вы ведете себя как ребенок? Ну что вы все время от меня отворачиваетесь? — И, подозрительно потянув носом, заглянула под сиденье, словно искала там спрятавшуюся собаку.
И тогда Уоллингфорд рассказал ей все: про женьшеневый массаж («эту пытку, которую мне устроили две японки, настоящие палачи!»), про несчастную шею, которую заклинило намертво, и про филиппинских собак, насквозь прописавших его чемодан с одеждой.
— Вас можно слушать часами! — воскликнула миссис Арбутнот, и Патрик, не оборачиваясь, представил себе ее насмешливую улыбку.
Ну, а затем последовало его выступление. Он зачитал свою речь, самым нелепым образом стоя в стороне от кафедры и поглядывая через левое плечо на свой обрубок, который видел куда лучше, чем текст выступления, написанный, кстати, весьма неразборчиво. А поскольку ему пришлось повернуться к залу левым боком, отсутствие у него левой руки особенно бросалось в глаза, и какой-то острослов написал даже, что Уоллингфорд «извлекает выгоду из недостающей конечности». (Западные журналисты эту «недостающую конечность» чаще называли «отсутствующей» или просто «культей».) Более великодушные японские журналисты, присутствовавшие на его выступлении — в основном мужчины, представители принимающей стороны, — назвали его, так сказать, левосторонний способ общения с аудиторией «провокационным» и «невероятно холодным».
Сама же речь была полным провалом. Деловые и целеустремленные женщины приехали в Токио обсуждать важные проблемы, а не слушать анекдоты какого-то захудалого конферансье.
— Так, значит, вы это писали в самолете? — спросила у Патрика после его бездарного выступления Эвелин Арбутнот. — Жаль, мы вчера не поужинали вместе. Ведь если б вы хоть случайно коснулись темы вашего выступления, я сумела бы направить ваше красноречие в нужное русло. Вы же срезались, как мальчишка!
И Уоллингфорд в очередной раз не нашел, что ответить этой удивительной женщине.
Стены зала, в котором он выступал, были облицованы ультрасовременными стальными панелями. И Эвелин Арбутнот, как ни странно, показалась Патрику точь-в-точь такой же — «сделанной из стали, в ультрасовременных светло-серых тонах».
Другие участницы конференции Патрика сторонились, и он догадывался, что дело не только в запахе собачьей мочи.
Даже его коллега, немецкая тележурналистка Барбара Фрай, разговаривать с ним не пожелала, хотя собратья по цеху, впервые увидев Уоллингфорда, обычно выражали ему соболезнования по поводу злосчастной истории со львом. Но прекрасная миссис Фрай ясно дала понять, что знакомиться с ним не имеет ни малейшего желания.
И только датская писательница Бодиль, Водил или Бодайль Йенсен смотрела на Патрика с сочувствием, таившимся в глубине ее живых зеленых глаз. Это была женщина хорошенькая, но какая-то растерянная и несчастная, словно кто-то из ее близких — может быть, любовник или муж — был убит или покончил с собой.
Уоллингфорд попытался подойти к миссис Йенсен, но миссис Арбутнот решительно оттерла его в сторону.
— Я ее первая увидела! — заявила она, посылая воздушный поцелуй этой Бодиль, Водил или Бодайль Йенсен.
Уоллингфорд совсем запутался. Что, собственно, хотела сказать миссис Арбутнот, когда корила себя за то, что поддалась его обаянию? Неужели Эвелин Арбутнот — лесбиянка?
Решив ни с кем не завязывать знакомства и ни к кому даже не приближаться, пока от него исходит этот запашок, Уоллингфорд поспешил вернуться в гостиницу и стал ждать, когда ему наконец принесут чистую одежду. Впрочем, он оставил на конференции двух операторов, попросив отснять все, что покажется им интересным, и в первую очередь дискуссию о насилии.
Вернувшись в номер, Патрик обнаружил, что администрация гостиницы прислала ему цветы — видимо, в качестве очередного извинения за то, что его одежду «порожири не туда». Кроме того, в номере ждали две массажистки, но уже другие-, администрация предоставляла ему еще один бесплатный сеанс массажа.
— Простите за случайную ошибку наших коллег, — сказала Патрику одна из женщин.
Это звучало, правда, как «срусяйная осибка насих коррег», но Уоллингфорд ее понял. И покорился очередной пытке.
К счастью, новым массажисткам удалось-таки исправить «срусяйную осибку коррег»! А пока они дружно превращали тело Патрика в желе, из прачечной доставили чистую одежду — причем всю! «Может, в моей токийской жизни намечается поворот к лучшему?» — подумал Патрик.
Но если учесть все прочие случайности — нападение львов в Индии (пусть даже и пять лет назад), особое внимание к его чемодану филиппинских собак, необходимость терпеть второй сеанс массажа, чтобы избавиться от пагубных последствий первого, неспособность распознать лесбийские наклонности Эвелин Арбутнот, бездарное выступление на открытии конференции и полное незнание как самой Японии, так и будущего женщин (о котором он никогда не задумывался), — было слишком наивно полагать, что в японских испытаниях Уоллингфорда может наметиться какой-то поворот. Тем более — к лучшему.
Патрик держался так, что при первом же взгляде на него становилось ясно: мозги этого типа не в голове, а совсем в другом месте, поэтому он и сунул руку в клетку со львами. (А вздумай лев заговорить по-английски, Уоллингфорд непременно стал бы его передразнивать!) Впоследствии, вспоминая эту поездку в Японию, Патрик сгорал со стыда — никогда еще он не падал так низко. Это было еще хуже, чем злосчастное происшествие в Индии.
Если честно, Уоллингфорд был не единственным, кому пришлось пропустить весьма важную дискуссию по проблеме насилия. Английская леди-экономист, которую звали Джейн Браун, вопреки своему бесцветному имени оказалась личностью весьма колоритной. Во время дискуссии она закатила истерику и потребовала убрать из зала всех мужчин, заявив, что для женщин открыто говорить о насилии — все равно что прилюдно раздеться догола.
Вот и все, что удалось отснять помощникам Уоллингфорда. Когда английская экономистка в подтверждение своих слов принялась раздеваться, оператор-японец тут же выключил камеру и почтительно удалился.
Весьма сомнительно, правда, чтобы так уж много телезрителей соблазнились видом обнаженной Джейн Браун. Назвать эту англичанку «пышнотелой матроной» значило проявить высшее милосердие. Только начни она раздеваться, и в зале не осталось бы ни одного мужчины. Собственно, среди участников конференции «Будущее женщин» мужчин почти не было — разве что двое ассистентов из съемочной группы Патрика Уоллингфорда да несколько унылых японских журналистов из числа устроителей конференции. Ну и, разумеется, сам Патрик.
Японцы наверняка обиделись бы, узнав, что главного редактора нью-йоркского новостного канала данное мероприятие нисколько не интересует. Билл-дебил как раз требовал, чтобы Уоллингфорд немедленно прекратил снимать «это идиотское сборище» и сделал «совершенно контрастный материал» — перебить эту тягомотину.
- Предыдущая
- 18/79
- Следующая
