Леди декабря - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 7
- Предыдущая
- 7/19
- Следующая
— У меня не слишком много дел, — признался Март, улыбаясь очаровательной застенчивой улыбкой. — А вечность надо же на что-то тратить. В подвластном мне секторе я объявил книгу высшим достоянием. Сказать по правде, я читаю все, что попадается мне в руки. Если бы у тебя случайно оказалось при себе что-то новенькое, я не пожалел бы ничего…
Он искательно заглянул мне в глаза, но мне пришлось отрицательно покачать головой. Даже мои тапочки остались в Январе. Как жаль, право, хоть самому сочинять! В том, как он смущенно и загадочно глядел на меня, мне почудилось что-то знакомое до боли. Как будто я в старое зеркало гляделся. Мгновенная оглядка в подернутое забвением, а оттого приукрашенное прошлое. Интеллигентный мальчик без друзей, не ко двору ни в одной компании, один в темной комнате, наедине с маленькой лампой и книгой. О, эти острова сокровищ! Конные сшибки тяжеловооруженных рыцарей из «Айвенго». Несметные клады, белопарусные корабли, благородные пираты… Благородные, потому что неблагородные слишком похожи на злых сверстников со двора, и, разумеется, никому не интересны. Благословенное время, когда за новую книгу ничего не жаль. В любой час дня и ночи от твоих зубов отскакивает последовательность и обстоятельства смены английских королей, Плантагенетов, Тюдоров, Виндзоров — запомнившаяся именно потому, что не требовалась школьной программой. Ты, разумеется, отлично знаешь, что такое поворот оверштаг, и способен отличить бейдевинд от бакштага, кулеврину от карронады, зюйд-вест от норд-оста. Имя великого испанского поэта у тебя, одного из класса, не ассоциируется с моющим средством. Сколько чужих жизней прожито в ожидании своей!
Перегрин жестом указал мне на банкетку, а сам привычно забрался в широкое деревянное кресло с вытертыми подушками, имевшее такой вид, будто в нем были прочитаны все написанные человечеством за вечность книги.
— Кресла я меняю, — заметил Перегрин, смеясь, — но созидательная деятельность графоманов неостановима и стремится в необозримую перспективу. Поистине, если что и сравнимо с вечностью, так это страсть человечества к изложению своей мысли. У меня абонемент во все центральные библиотеки Внутреннего Мира.
— Вам бы компьютер, — посочувствовал я. — И выход в глобальную сеть. То-то вы бы там порезвились.
Он с мечтательным видом закрыл глаза.
— Сплю и вижу Интернет, — признался он. — Я веду переговоры с Ноябрем. Он давно уже ведет свой учет на IBM. Но он — дух скурпулезный, мелочный… ста-арый! Он не способен понять, что кому-то что-то нужно просто так. Похоже, он не удостоил меня чести быть внесенным в список срочных дел.
— Вы должны меня понять, — продолжил он, подтягивая к подбородку обтянутые черным бархатом колени, — мне слишком редко выпадает счастье принимать гостей из Внутреннего Мира. Еще реже они задерживаются для беседы, и почти никто не остается. В самом деле, какой смысл, когда впереди маячат летние месяцы? Я могу предложить только беседу, а кто способен потратить на нее вечность? И способен ли я сам перенести того, кто на такое способен? Пригашенные из Внутреннего Мира отбираются не по моим запросам. А те, кто мне заведомо интересен, не останавливаются на своем движении вперед. Когда б вы знали, как я завидую Иманту!
Это имя я слышал не впервые, и насторожился, желая узнать побольше, однако Перегрин увлеченно продолжал:
— К тому же, подозреваю, здесь не обходится без Боско. Наверняка за моей спиной он ведет какие-то интриги с целью ныне и впредь оставаться на том месте, какое занимает. Все, кто хоть мало-мальски привлекает меня, покидают Март очень быстро. Это, знаете ли, уже входит в систему.
— Почему вы его терпите?
— Почему? — он на секунду задумался. — В скучных вещах он разбирается лучше меня. С его точки зрения необходимой составляющей достоинства лорда является серьезная праздность. Наиболее близко к его идеалу подходит Палома.
Он скорчил гримасу, после чего его лицо моментом приняло самое благовоспитанное выражение, однако теперь маленький лицемер уже не обманул бы меня.
— Вегара он считает мужиком, а от Иманта его вообще трясет, хотя вот уж там-то праздности хоть отбавляй. Верно, она несерьезная. К счастью, у него хватает ума молчать о госпоже Мидори: я не потерпел бы о ней дурного слова.
— Первый жрец, — сказал я со вкусом, — считающий себя вправе указывать своему богу, что, как и когда тому следует делать. Оправдывающий свою ретивость исключительно любовью.
— И, прошу заметить, знающий свое дело, — вздохнул Перегрин. — Нет, в самом деле, Боско — неотъемлемая часть образа. Как это…
Он с отвращением указал на свои прыщи.
— Это возрастное, пройдет… — заикнулся было я, но осекся. — Извините.
Он махнул рукой.
— Привыкнуть к этому невозможно. Чудовищно действует на психику и портит характер. Каждый из нас несет ответственность за свой сектор, поскольку накладывает на него отпечаток собственной личности и настроения. Расскажите-ка мне лучше, как во Внутреннем Мире воспринимают март?
— Март — календарное начало весны, — обстоятельно начал я, удобно откинувшись на спинку банкетки, — поэтому его ожидают с нетерпением, встречают с восторгом… а дождавшись, бранят, и не дождутся, когда он, наконец, кончится, потому что погодно, честно говоря, он совсем не отличается от зимы. Редкая улыбка солнышка, а по ночам — январские морозы. То, что днем натаяло, ночью схватывается в лед, и как следствие повышенный травматизм. Чаще всего люди ломают кости в марте.
— Это Боско, — вставил Перегрин с сожалением, — с его девизом «Еще рано!» — А кроме того, витаминное голодание, последний срок сдачи налоговых деклараций и головой отчет. Не повеселишься. Но, помимо всего прочего, март — это предчувствие, обещание, благовещенье…
Мои слова прервал душераздирающий кошачий рев откуда-то снаружи и сверху. Ему вторил другой, уже иным голосом, но с той же интонацией сумасшедшей страсти.
— Начинается… — вздохнул Март. — Агенобарб. Случилось страшное.
Дверь скрипнула, и в библиотеку по одному, как тени, стали входить… коты. Много, и все разные. Затрудняюсь сказать, каких среди них не было. Впрочем, совершенно точно здесь не было домашних, толстых, ленивых, избалованных, ко всему равнодушных тварей. У зверей, окруживших кресло повелителя Марта, были битые морды помойных урок, а в зеленых глазах светился IQ, превышавший, по моим понятиям, иной человеческий.
Вели они себя по отношению к нему, честно говоря, по-хамски. Они осадили его кресло, терлись об него, а потом пошли на штурм его коленей, оставляя на черном бархате отчетливо различимые следы весенней линьки.
— Коты! — догадался я. — Еще одна неотъемлемая часть образа?
Перегрин в кресле вел безуспешную борьбу за сохранение достоинства лорда.
— Клавдий, — шипел он, — подите вон! Тиберий, брысь!
Они выгибали спины и мурлыкали, как незаглушенные моторы, а Март домашними туфлями отбивался от проявлений кошачьей привязанности. Карнаухого Калигулу со шрамом через всю морду пришлось натурально турнуть на пол.
— Веспасиан, вы опять нагадили в комнатах. Когда мне надоест терпеть ваши выходки, Боско утопит вас всех разом. Светоний, сколько раз я предупреждал, чтобы вы держались подальше от книжной полки!
Полосатый котяра, уворачиваясь от пущенной в него туфли, с возмущенным воплем отскочил от стеллажа, где только-только собирался поточить когти о тисненый золотом кожаный переплет. Я заметил, что Перегрин бросал, чтобы не попасть.
— Так и его и тянет оставить свой след в истории! Они, кажется, испытывают мою привязанность. Но, вообще говоря, здесь от них есть и еще кое-какая польза. Пока вся эта орава ошивается в библиотеке, ни одна мышь добровольно сюда не сунется, и я могу быть спокоен за сохранность моих сокровищ. Так что мы сосуществуем в рамках взаимовыгодного соглашения. А Боско их терпеть не может.
Я на минуту задумался о том, какие сказки и песни могли бы поведать библиотечные ученые баюны с императорскими прозвищами, а потом, пряча улыбку, сказал:
- Предыдущая
- 7/19
- Следующая
