Король забавляется - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 3

• Предыдущая
• 3/64
• Следующая

Они ее не узнавали! Все те, с кем она провела бок о бок первые восемнадцать лет жизни, кто считал ее недостойной доброго слова, глазели снизу вверх на красивую даму в красном, на ее соболью шубу до пола — и не признавали. А ее-то главным побуждением приехать сюда было желание утереть им всем нос! Попробовали бы они сейчас на нее вякнуть!

Однако ни у кого не возникло такого желания. Староста, против дома которого она остановилась, стоял, опустив глаза на спицу колеса, и никак не проявлял прежнего знакомства с ней. Он, конечно, вышел к ней из дому, сам, не дожидаясь, пока ее кучер или мрачный молодой человек на козлах рядом вышибут ему дверь, и всем видом демонстрировал вежливое почтение. Но ей этого почему-то казалось мало.

— Что угодно благородной госпоже?

— Мне угодно, — ответила она, выдержав паузу, — узнать, во сколько община ценит отступные повитухи Увы. Я желала бы выкупить ее и готова дать надбавку, если вы будете думать побыстрее.

На их лицах читалась скованность, но удивления не было.

— Две рады, — выдавил староста. Аранта подавила в себе желание присвистнуть. Как бы он ни был смущен, он не постесняется набить себе мошну. Она была уверена, что мимо его кармана в общинную кассу попадет не более половины. Самой бы Уве ни за что не выкупить себя на свободу. Все ее совокупное имущество не дало бы и рады. Да и зачем? Куда бы она двинулась без всего?

— Я дам тебе две королевские рады, — сказала Аранта, — если, пока я здесь, ни одна собака не станет путаться у меня под ногами.

И, мстительно улыбнувшись, добавила:

— Я могла дать и четыре. Она того стоит.

Бывшие односельчане почтили ее гробовым молчанием вслед.

Ува вышла на порог и из-под руки наблюдала, как катит в ее сторону открытая коляска, запряженная четырьмя гладкими гнедыми коньками. Богатый кто-то. Развлечение. Ветра не было, и крупные, как цветы, снежинки падали редко. Дом ее стоял на отшибе, на пригорке, дорога, ведущая из деревни, обегала его, и любая выезжающая из деревни повозка обязательно ее миновала. В детстве Аранта глазела на них из окошка.

С годами Ува ослабла глазами и щурилась, дивясь, когда коляска остановилась в том месте, откуда к ее порогу ответвлялась тропка. Потом удивление ее сменилось суеверным ужасом, и она торопливо обмахнулась знаком от сглаза и даже подумала было отступить в дом и заложить бруском двери. Жуткое видение из прошлого, высокая женщина в алом платье, в распахнутой шубе, струящейся с плеч потоком смолы, с волосами, сливающимися с мехом, бежала вверх, придерживая подол:

— Мама!

— Я поняла, — сказала Аранта вслух, хлопнув себя по бедру. В то же мгновение она осознала, что жест был из разряда тех, от каких следует избавляться. Слишком уж он выдавал ее происхождение. — На самом-то деле они меня узнали. Просто для них это было в порядке вещей. Они полагали: кто, кроме истинной ведьмы, мог убраться восвояси в лохмотьях и через два года вернуться в карете четвериком? Это как бы подтвердило их угрюмую правоту. Вроде того, что от трудов праведных не наживешь палат каменных, дерьмо в дерьме не тонет, и так далее.

Кеннет на козлах кашлянул, подавившись. Ува, неподвижно восседавшая рядом, кивнула в знак согласия тяжелой головой, обмотанной платком таким образом, что его кончики, похожие на свинячьи ушки, завязывались надо лбом. Так убирали голову никогда не бывшие замужем сельские женщины, вышедшие из возраста, когда пристойно ходить простоволосой. Люди оборачивались на карету, в которой роскошно одетая дама сидела рядом со столь немыслимой бабой. Ува полагала, что они заглядываются на ее красавицу дочь, но Аранта-то понимала, в чем дело. Хуже было бы только, если бы они привязали к экипажу корову. Обливаясь слезами жалости, Ува перед отъездом металась по соседям, пристраивая им дорогую ее сердцу живность, кому за полцены, а кому и вовсе даром, старательно обходя взглядом насупленные осуждающие лица. Все это время Аранта с переменным успехом боролась с искушением засыпать им колодец, треснуть балку, обвалить баню, запустить крыс в амбар, расковать коней или подпалить овин. Удерживало ее только то, что это все были слишком мелкие пакости, недостойные ее масштаба, а нагадить по-крупному у нее не хватило бы ни духу, ни злости.

— Так и есть, — выдавила из себя Ува. — Так и есть…

Аранта осталась под впечатлением, что мать сама не знает, что и думать.

Казалось, они поменялись ролями. Теперь говорила Аранта, показывая матери пробегавшие мимо кареты места и объясняя, что лично для нее с ними связано и какие события недавней истории составляют их славу. Въехав в город, Аранта приказала поднять над каретой кожаный верх, главным образом, чтобы обезопасить себя от городской канализации, действующей по принципу «горшок — окно», и Ува молча глазела вокруг, стараясь говорить и двигаться как можно меньше, чтобы, как подозревала ее вознесенная под облака удачи дочь, навлечь на себя как можно меньше неприятностей. Святый Боже, она даже говорила, почти не разжимая губ. То, что перемены в судьбе влекут за собой неизменные неприятности, казалось Уве возведенным в непреложный закон. И чем меньше сделаешь, чем меньше ляпнешь невпопад, тем меньше у тебя оснований обвинить себя в том, что от твоей ноги сорвался роковой камешек, повлекший за собою гибельную лавину. Поэтому Ува молчала, не шевелилась и вообще прикидывалась вещью на всем промежутке их пути до Констанцы, лишь изредка задавая дочери осторожные недоверчивые вопросы, иной раз застававшие ту врасплох.

Как, например, насчет того, кем приходится ей Кеннет аф Крейг. Аранта не могла назвать его слугой, потому что это задело бы его самолюбие, с которым ей приходилось нянчиться. Она не могла назвать его телохранителем, потому что это было бы неправдой. Однорукий, он справился бы с задачей хуже, чем она сама, буде возникла бы такая нужда.

— Человек, — сказала она как можно более равнодушно, — которому я доверяю. С кем не страшно путешествовать наедине.

— Я обязан ей жизнью, мистрис, — слегка поклонился Кеннет, и в его интонации Ува разглядела очень большое сомнение в том, что за это следует быть благодарным. Она покачала головой и поджала губы.

По заполненным народом улицам Констанцы экипаж двигался медленно. Чернь, может, и рада была бы его пропустить, испытывая некую робость перед лицом Красной Ведьмы, да сутолока не позволяла, а Аранта не разрешала своему кучеру расчищать путь хлыстом. Сама была оттуда. Снизу. Из потомственных пешеходов.

— Эвон как! — вырвалось у Увы при виде трехэтажных каменных домов. — Что ж, так и ходют друг у дружки по головам?

— Это ты еще дворца королевского не видала, — хмыкнула Аранта. — Вот где теснота, хуже, чем в ночлежке. Но это все дешевые дома, построенные для сдачи внаем. Зимой в них холодно, хозяева экономят на угле, и чистые люди здесь не живут. У чистых людей дома в слободе. Одноэтажные.

Она замолчала, отстраненно и свысока оглядывая улицу. Жизнь кипела ключом. Ну, во-первых, в столицах она всегда интенсивнее, чем где бы то ни было. А во-вторых, недавняя война, повлекшая за собой, как водится, перемены в кадровом составе высшего дворянства, заставляла деятельную часть населения пошевеливаться. Те, кто догадался вовремя поддержать Рэндалла Баккара и возвысившиеся благодаря своей догадливости, теснились при дворе, напоминая о заслугах и испрашивая для себя милости. Преуспевшие в этом строили себе дома в столице, а более ловкие приобретали за бесценок недвижимость у тех, кто оказался внизу в результате поворота колеса фортуны. Строительство и продуктовая торговля переживали бум, привлекавший в город множество людей, намеренных так или иначе послужить к своей выгоде.

— Мертво тут, — вынесла неожиданное суждение Ува. — Не зелено. Болеют они тут, должно быть, часто.

Верно. Болеют. И ежели заболевают, то все разом. И здесь, на узких запруженных улицах никто не стесняется расплющенных пальцев, лиц, онемевших и скошенных набок дьявольской гримасой, слепых бельм, мокнущих язв. И то сказать, мастеровые люди по улицам не ходят. Они сидят дома и делают дело, гоняя жен в лавку через дорогу, коли им что-то понадобится. И улица запружена бездельными нищими, неустроенными приезжими, торговцами вразнос, среди которых с надменной миной пробираются слуги и кудрявые пажи, посланные господами по делам. Да вот еще коляска проследует по живому коридору, расчищенному кучером с помощью кнута. Аранта передернулась от внезапного омерзения. За каждой фигурой побирушки ей мерещился до боли знакомый механизм нищеты, призрак прошлого, которое следовало забыть любой ценой и как можно скорее.

• Предыдущая
• 3/64
• Следующая