Долги Красной Ведьмы - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 9
- Предыдущая
- 9/32
- Следующая
Поднатужившись, она оторвала рукав от рубашки Кеннета и принялась сооружать ему правильную повязку, а он вздрагивал и морщился, если она нечаянно причиняла боль. Вот еще проблема: его рубашки, между прочим, надолго не хватит, Грандиоза в шелке, им не перевязывают, а если она оторвет кусок от своего платья, то вскорости придется ходить голой.
— Ну, — тихо произнес он, — пока ты этого хочешь…
— Что? — Она подняла недоуменный взгляд от обрабатываемой раны. — О чем это ты?
— Да так, — замялся Кеннет, — на всякий случай. Вдруг это окажется важно, я же пока не знаю всех этих дел. Ты же трогаешь мою кровь,
Аранта чуть не разрыдалась от умиления, нежности… и от того, как ее достала вся эта кровавая мистическая атрибутика.
— Первое, что нам сейчас нужно, — решила она, — это крыша над головой.
И вздохнула. Предстояло объяснить Грандиозе, что они уже не идут в Хендрикье.
Кабатчики не приучены удивляться. Им это невыгодно. Удивление есть кратковременный паралич мозгов, отнимающий время и мешающий улавливать выгоду, суть коей в том, чтобы успешно проскальзывать между двумя жерновами: законом, желающим, дабы все было благочинно, и налоги с продаж уплачены, и оппонентами к закону, которые, возможно, предполагают использовать дом у дороги как базу, крышу, а то и как склад, и могущими перетереть тебя в муку, ежели с твоей стороны заподозрят неладное. Жизнь кабатчика нелегка, и только деньги скрашивают ее. А потому кабатчику некогда удивляться: ему ведь надо просыпаться на каждый стук, бежать к воротам, разжигать огонь, стелить постели и подавать на стол, все время ожидая либо оскорблений, а не то и побоев от заезжей солдатни или свиты путешествующего вельможи, либо ущерба утвари и дому от своих же, подгулявших в твоем зальчике соседей.
Поэтому прежде, чем отворить ночью двери, папаша Биддл всякий раз крепко размышлял, насколько ему было нужно связываться с этим ремеслом. Что, впрочем, ничего уже не меняло, раз он решился жениться на женщине, унаследовавшей дом у дороги.
— Иду! — крикнул он, натягивая штаны. — Фефа, поднимайся. Зажги огонь. Иду!
Поразмыслив секунду, надел еще и рубаху. Он уважаемый человек, негоже трясти перед гостями голым волосатым пузом, кто бы они сами ни были.
Моросил дождь, папаша Биддл сунул ноги в бурки и прошлепал по лужам к воротам. Снял брус, навалился всем телом, сдвигая в сторону тяжелую створку ровно настолько, чтобы бросить оценивающий взгляд на компанию, сгрудившуюся с той стороны.
С первого взгляда стало ясно, что эти безобразничать не станут. С какой стати бузить двум бабам, одна из которых, замурзанная, совсем почти ребенок, а другая — бессловесная служанка на вид, хоть и хороша собой. Да, хороша… пожалуй. Обе мокрые, обе несчастные, а «служанка» к тому же еще и озабочена. За ними в темноте… три лошади. Три?! Не попрошайки. Биддл уперся спиной в ворота, а руками — в проклятую створку, торопясь развести их пошире и поскорее. Он был кабатчиком еще слишком недолго и твердо усвоил одно: чем более доволен посетитель, тем больше он заплатит, а чем быстрее посетитель попадет с дождя под крышу, тем больше он будет доволен.
Однако первым на его двор ступил молодой человек, чем-то неуловимо напомнивший Биддлу о войне. До того он, видимо, стоял, прислонившись к забору, и поэтому не попал в поле зрения кабатчика. Даже в теплом факельном свете заметно было, что он бледен и губы у него синие.
— Милорд, — заикнулся Биддл, заступая ему путь, но невольно пятясь назад с каждым его нетвердым шагом. Вот за что он не любил офицеров! Его, может, и убить хочешь, а все равно уважаешь. — Ваша болезнь не заразна?
— Это рубленая рана, — сказал тот. — Приютишь? Заплатим.
Девчоночка проскользнула на двор следом, а служанка заводила коней. Фефа, выйдя из дому, помогла ей их привязать под навесом, и та подошла к говорившим. Взгляд ее скользнул по неопрятной дощатой надстройке, которую Биддл недавно соорудил над бревенчатой глыбой основного строения. Приметлива. Стерва.
— Нужно две комнаты, вымолвила она.
— Для моей сестры, — добавил мужчина, с видимым облегчением опираясь на подставленное ею плечо. — И для нас с женой.
Убийственный взгляд, брошенный девушкой на них обоих, отметили и Биддл, и его Фефа. Ясное дело, чернавочка-то поймала судьбу за хвост. Понятно, что девочка не одобряет братниной связи: грех и для чистой семьи позор.
— Доктор нужен, — неуверенно сообщил им Биддл. — Я, может, сбегаю, пока жена вас тут устроит? Офицер и женщина в платке переглянулись.
— Я справлюсь, — сказала она. Молодой человек кивнул.
— Дело ваше, — пожал плечами Биддл. — Идите посидите у огня, пока Фефа вам постелит наверху. Эля выпьете?
Топая и отряхивая с одежды дождевые капли, гости ввалились в дом, в большую, приспособленную под зал комнату под низко нависшими балками. Девушка, закутавшись с плечами, руками, чуть ли не с носом в бесформенную дерюжку, сразу забилась в угол подальше от входа. Выражение ее личика сменилось с измученного на недовольное. Светловолосый парень, оглядевшись, снял свою руку с шеи поддерживающей его подруги. То, что он стоит, держась зубами за воздух, было видно за версту. Однако видно было и то, что он приказывает своему телу, а не наоборот.
— Это военный шрам? — сказал гость, в свою очередь оглядев могучие волосатые руки Биддла в закатанных к локтю рукавах. — Где глаз потерял, кабатчик?
— Военный, — сознался он. — Биддл меня зовут. Вольная йоменская дружина. Лучник.
— А-а. Брат. Камбрийская конная дивизия.
И только тут Биддл разглядел, что второй руки под темным плащом у офицера нет.
Расторопная Фефа сбежала с лестницы из горбыля, которую Биддл соорудил, пока не дойдут руки смастерить что-нибудь поровнее, и сообщила, что комната для господина готова, и ежели что надо… Чернявая служанка вновь оказалась рядом, подставляя себя господину вместо опоры. Биддл, размышляя, задумчиво проводил ее взглядом, на время превратившись не более чем в канделябр. Он бы за такой ухаживать не стал: было в ней что-то отстраняющее, как… в знатной. Холодность, хотя и без надменности. Поведение, которое поставит на место само, не требуя слов. Вроде того, что она не для всех, и сама это знает. Ну что ж, повезло ей.
— Впрямь, что ли, жена? — спросил он почти про себя.
И даже вздрогнул, когда услышал:
— Вот еще! В грехе живут. Неужто, думаете, он лучшего не достоин? Околдовала она его, но жениться… Она — никто! Только через мой труп.
— Думаешь, мужчина спрашивается в таких делах?
Пигалица поджала губы и посмотрела на него сверху вниз. Стриженая, отметил Биддл. Модница, стало быть. Он слыхал, как вычистили в столице гнездо ведьм, и знал, что для таких девчоночек настали тяжелые времена. Понятно, что брат ее защищал и пострадал на этом. Виновата, дуреха. Эвон как… рубленая рана! Но, в общем, его это никак не затрагивало.
— Это ничего, — сказал он примирительно. — Вон она как о нем печется. Другая бы, может, не стала. Другая, может, об себе бы больше думала.
Он осекся, потому что «служанка» в этот момент спустилась с лестницы. Одна. Видимо, устроила.
— Поесть нам соберете? — спросила она. Под ее взглядом девочка встала и направилась по лестнице вверх, всем своим видом выражая страдания золушки от произвола новой женщины господина.
— Платить как будете? — поинтересовался Биддл. — И кто будет платить? В том смысле, что с них взять, коли офицер умрет.
Она поняла.
— Если он выживет, — сказала она тихо и огляделась, — дам золотую раду. Нужны суровые нитки, полотно, горяч вода. И еще… маковая соломка есть у вас?
Улегшись снова спать, Биддл не обнаружил у себя сна ни в одном глазу. Фефа долго делала вид, но потом беспокойно заворочалась.
— Донести надо, — сказала она. — Странные они. Доктора не хотят, хотя деньги вроде есть. Может, скрываются? Беды б не накликать.
Биддл беззвучно пожевал губами. Он был солдат, а перед ним был офицер. Тоже лучник. Брат. И это было то, что отчасти заменяет даже бога.
- Предыдущая
- 9/32
- Следующая
